Ками Гарсия - Прекрасная тьма
— Кто? Папа? — спросил я и тут же понял, что она говорит не о моем отце.
Она говорила о другом мужчине, который так много значил для нас обоих — о Мэконе. Значит, она не знает, что он умер!
— Ты имеешь в виду Мэкона? — переспросил я.
Ее глаза радостно заблестели. Я должен сказать ей. Если бы с Леной что-то случилось, я бы хотел, чтобы кто-то сообщил мне об этом. Даже если бы все изменилось еще сильнее.
— Мэкона больше нет, мам. Он умер несколько месяцев назад. Он не сможет помочь мне.
Ее фигура мерцала в лунном свете. Мама была такой же красивой, как и в тот день, когда в последний раз вышла на крыльцо под проливным дождем и обняла меня на прощание, провожая в школу.
— Послушай меня, Итан! Теперь он с тобой. Только ты можешь освободить его!
Фигура начала таять, я потянулся к ней, чтобы обнять, но руки прошли сквозь воздух.
— Объявляющая судьбу луна призвана, — прошептала мама, исчезая в ночи. — Если Тьма победит, семнадцатая луна станет последней.
Ее уже почти не было видно. Дымка медленно вращалась в центре круга, а голос продолжал:
— Поторопись, Итан! У тебя мало времени, но ты сможешь. Я верю в тебя, — улыбнулась она, а я попытался напоследок запомнить выражение ее лица.
— А если я не успею?
— Я пыталась защитить тебя от всего этого, — донесся до меня ее голос из белой дымки, и внутри все сжалось. — Следовало догадаться, что у меня ничего не выйдет. Ты всегда был особенным ребенком. Солнышко мое, я буду думать о тебе! Я люблю…
Голос затих, так и не договорив.
Мама была здесь.
Несколько минут я видел ее улыбку и слушал ее голос.
А теперь она ушла.
Я снова потерял ее.
— Я тоже люблю тебя, мам.
6.19
ШРАМЫ
— Мне нужно тебе кое-что сказать. — Эмма нервно потерла ладони. — Насчет шестнадцатой луны, той самой ночи…
Я не сразу понял, что она обращается ко мне. Я не мог отвести взгляда от круга, в центре которого всего мгновение назад стояла моя мама. Я действительно видел ее, а не смутно ощущал ее присутствие в зашифрованных в книгах посланиях или таинственных песнях.
— Скажи мальчику правду!
— Подожди, Твайла. — Арелия попыталась успокоить сестру, накрыв ее ладонь своей.
— Ложь! Ложь — место, откуда появляется Тьма! Скажи ему. Скажи прямо сейчас.
— Вы о чем? — очнувшись, спросил я, глядя то на Твайлу, то на Арелию.
Эмма бросила взгляд на женщин, в ответ Твайла лишь встряхнула своими косичками.
— Слушай меня внимательно, Итан Уот, — дрожащим, срывающимся голосом начала Эмма. — Ты не упал со склепа. По крайней мере не просто упал, как мы тебе сказали.
— Что?!
Бред какой-то! Почему она завела разговор о дне рождения Лены сейчас, когда я только что пообщался с духом моей матери?
— Ты не упал, понимаешь? — повторила она.
— Эмма, ты о чем? Конечно, упал! И очнулся на земле, лежа на спине.
— Ты не упал. Мать Лены, Сэрафина, зарезала тебя, — отчеканила Эмма, глядя мне в глаза. — Она убила тебя. Ты умер, а мы вернули тебя обратно.
«Она убила тебя».
Я повторял эту фразу про себя снова и снова, пока кусочки мозаики вдруг не сошлись в единое целое. Казалось, не я пытаюсь осознать, что случилось, а осознание само давит на меня: сон, который был не сном, а воспоминанием о том, что значит не дышать, не думать, не видеть, ничего не чувствовать… Грязь и языки пламени, лижущие мое тело, из которого медленно вытекает жизнь…
— Итан! — встряхнула меня Эмма. — Ты в порядке?
Ее голос доносился издалека, так же, как и той ночью, когда я, мертвый, лежал на земле. А мог бы оказаться и под землей, как мама и Мэкон.
Запросто.
— Итан! — Линк потряс меня за плечо.
Меня переполнял поток неконтролируемых ощущений, о которых мне не хотелось вспоминать. Привкус крови во рту, шум в ушах…
— Он теряет сознание! — крикнула Лив, поддерживая меня.
Боль, оглушительный шум и что-то еще… Голоса. Фигуры. Люди.
Я действительно умер.
Задрав футболку, я дотронулся до рассекающего живот шрама. Значит, Сэрафина действительно ударила меня ножом, это был не сон! Сейчас шрам не доставлял мне неудобств, но он всегда будет напоминать о той ночи, когда я умер. Я вспомнил, в какой ужас пришла Лена, когда я показал ей шрам.
— Ничего не изменилось. Ты остался таким же, каким был, а Лена все так же любит тебя. Ты остался с нами благодаря ее любви, — мягко проговорила Арелия, понимая, что со мной происходит.
Я открыл глаза, головокружение почти прекратилось, я медленно приходил в себя. В голове роились бесчисленные мысли. Даже сейчас я не понимал, что произошло.
— Что вы имеете в виду — «благодаря ее любви»?
— Лена вернула тебя, — едва слышно прошептала Эмма. — А мы с твоей мамой помогли ей.
До меня не доходил смысл того, что она сказала, и я попытался повторить эти слова про себя. Лена и Эмма вернули меня из мертвых. Они скрывали это от меня. Я потер шрам, чтобы убедиться, что он на месте.
— С каких это пор Лена умеет воскрешать мертвецов? Если бы она умела, она бы давно воскресила Мэкона!
— Она сделала это не сама, — испуганно посмотрела на меня Эмма. — Она произнесла заклинание связывания из «Книги лун». Оно связывает смерть с жизнью.
Лена воспользовалась заклинанием из «Книги лун»!
Книги, которая обрекла Женевьеву и всю семью Лены на проклятие! Книги, из-за которой все потомки Женевьевы в день своего шестнадцатилетия объявляются светлыми или темными. Книги, благодаря которой Женевьеве удалось вернуть Итана Картера Уота к жизни всего на одну секунду — и за эту секунду она была обречена расплачиваться всю оставшуюся жизнь.
Это невозможно! Мысли ускользали, я не мог справиться с собой и плохо понимал, что происходит.
Женевьева. Лена. Цена.
— Как ты могла? — Я отшатнулся, пытаясь отползти подальше от круга видения.
— У меня не было выбора, — виновато посмотрела на меня Эмма. — Она не могла позволить тебе уйти. И я тоже. Не смогла.
— Это неправда, — затряс головой я, с трудом поднимаясь на ноги, — она никогда бы так не поступила.
Однако я понимал, что несу чушь. Именно так она бы и поступила. Они обе. Я знал это, потому что на их месте сделал бы то же самое. Но теперь это неважно.
За всю жизнь я ни разу не был так зол на Эмму, так разочарован.
— Ты знала, что книга ничего не дает просто так! Ты же сама говорила!
— Да, говорила.
— Лене придется заплатить за это, да и тебе тоже. И все из-за меня!
Мое сердце то ли разрывалось пополам, то ли собиралось взорваться и разлететься на тысячу частей. По щеке Эммы скатилась предательская слезинка. Вместо того чтобы перекреститься, она прижала два пальца ко лбу и закрыла глаза в безмолвной молитве.
— Она уже расплачивается за это! — задыхаясь, прокричал я.
Ее глаза. Выходка на ярмарке. Побег с Джоном Бридом. Слова сами пришли ко мне, и я выпалил:
— Она переходит на сторону Тьмы из-за меня!
— Если Лена переходит на сторону Тьмы, то не из-за книги. Книга заключила с ней другую сделку.
Эмма замолчала, не в силах договорить.
— Какую сделку?
— Она дала одну жизнь в обмен на другую. Мы знали, что будут последствия. Просто мы не знали, что книга выберет Мелхиседека.
Мэкон!
Быть того не может!
«Она дала одну жизнь в обмен на другую». «Другая сделка».
Моя жизнь в обмен на жизнь Мэкона.
Теперь я все понял! Понял, почему Лена так странно вела себя в последнее время, почему она замкнулась в себе, оттолкнув всех, кто любил ее, почему она винила себя в смерти Мэкона.
Потому что она действительно убила его.
Убила, чтобы спасти меня.
Я вспомнил заколдованную страницу, которую случайно обнаружил в ее дневнике. Что там было написано? Эмма? Сэрафина? Мэкон? Книга? Это была правдивая история событий той ночи. Вспомнил стихи на ее стене. Никто мертвый и Никто живой. Две стороны одной монеты. Мэкон и я.
«Все зеленое зыбко».
Тогда я подумал, что она перепутала строчку из стихотворения Фроста.[10] Но она оказалась права. Она говорила о себе самой.
Лене было больно видеть меня. Неудивительно, что она чувствовала себя виноватой. Неудивительно, что она сбежала. Сможет ли она когда-нибудь смотреть на меня, как раньше? Лена сделала это ради меня. Она ни в чем не виновата.
Во всем виноват я.
Все молчали. Пути назад не было, ни для кого из нас. Что сделано — то сделано. Я не должен был остаться в живых, но Лена и Эмма вытащили меня.
— Таков порядок вещей, и не в твоей власти изменить его, — сказала Твайла и прикрыла глаза, словно прислушиваясь к чему-то.
— Прости меня, — сказала Эмма, достала из кармана носовой платок и вытерла глаза, — прости, что не сказала тебе. Но я не жалею о том, что мы сделали. У нас не было другого выхода.
