Дебора Харкнесс - Манускрипт всевластия
Я смотрела на огонь. Когда часы на камине пробили семь, Мэтью прервал чтение.
— Пора ужинать. Спустимся в гостиную к Изабо?
— Только переоденусь сначала. — Мой гардероб не шел ни в какое сравнение с великолепием Изабо, но конфузить Мэтью больше необходимого я все-таки не хотела. На нем самом были простые черные брюки и очередной свитер из неисчерпаемого запаса, годящиеся, как обычно, и в пир и в мир. При близком знакомстве с его мягкими свитерами я стала подозревать, что все они кашемировые.
Наверху я извлекла из сумки серые брюки и тонкий бирюзовый свитер с широкими рукавами. Волосы после недавней ванны и естественной сушки у спинки дивана слегка волнились — порядок.
Придав себе минимальную презентабельность, я сунула ноги в мокасины и сошла вниз. Мэтью, чей острый слух уловил мое приближение, встретил меня на площадке и широко улыбнулся.
— В голубом ты мне нравишься не меньше, чем в черном. Красавица. — Он невинно поцеловал меня в обе щеки, к которым тут же прихлынула кровь, пропустил между пальцами мои волосы. — Не позволяй Изабо себя доставать, что бы она там ни говорила.
— Постараюсь. — У меня вырвался слабый смешок.
Изабо с Мартой были уже в гостиной. Хозяйка обложилась газетами на всех основных европейских языках, на иврите и на арабском. Марта читала детектив в мягкой обложке, с завидной скоростью водя черными глазами по строчкам.
— Добрый вечер, Maman. — Мэтью наклонился и поцеловал мать. Она, слегка раздув ноздри, отодвинула его в сторону и сердито уставилась на меня.
Унюхала, что от Мэтью пахнет мной, поняла я.
— Садись, девочка. — Марта похлопала по дивану рядом с собой, предостерегающе глядя на Изабо. Та на миг закрыла глаза. Когда они снова открылись, гнев в них сменился чем-то вроде покорности.
— Gab es einen anderen Tod, — сказала она сыну.
Мэтью с недовольной гримасой взял в руки «Вельт». Найден еще один обескровленный труп. Если Изабо хотела таким образом исключить из разговора меня, ее ожидало разочарование.
— Где? — спросила я.
— В Мюнхене, — ответил Мэтью, зарывшись в газету. — Когда же они в конце концов примут какие-то меры?
— Будь осторожен в своих желаниях, Мэтью. Как покатались, Диана?
Мэтью вскинул глаза на мать.
— Чудесно. Спасибо, что позволили взять Ракасу. — Я села и принудила себя смотреть в глаза Изабо, не мигая.
— Она слишком своенравная на мой вкус. — Изабо перевела взгляд на сына, который опять спрятался за газетой. — Фиддат гораздо послушнее. С годами я стала ценить в лошадях именно это качество.
«И в сыновьях тоже», — мысленно добавила я.
Марта, ободряюще улыбнувшись, принялась разливать вино. Изабо она подала большой кубок, нам с Мэтью бокалы нормальной величины.
— Спасибо, Maman, — сказал он, понюхав содержимое.
— Пустяки.
— Нет, не пустяки. Одно из моих любимых — спасибо, что помнишь.
— Другие вампиры тоже любят вино? — спросила я Мэтью, вдыхая перечный запах. — Ты пьешь его все время и ни чуточки не пьянеешь.
— Многие из них любят его куда больше, чем я, — усмехнулся Мэтью. — Наша семья всегда славилась воздержанностью, не так ли, Maman?
— Разве что по части вина, — весьма неэлегантно фыркнула та.
— Вам бы дипломатом быть, Изабо, — заметила я, — с вашим умением отвечать быстро и не по существу дела.
Мэтью расхохотался:
— Dieu, вот уж не думал, что мою мать когда-нибудь назовут дипломатом — во всяком случае, не за ее язычок. Из всех вариантов дипломатии Изабо признает только меч.
Марта хмыкнула, подтверждая его правоту, а наше с Изабо общее негодование развеселило Мэтью еще сильнее.
Атмосфера за ужином была намного теплее, чем прошлым вечером. Мэтью сидел во главе стола, я справа от него, Изабо слева. Марта, все время снующая между столовой и кухней, иногда тоже присаживалась, выпивала глоток вина и принимала участие в разговоре.
Одно блюдо сменялось другим: грибной суп, куропатки, тонкие ломти говядины. Я вслух восхищалась тем, что повариха, которая сама ничего такого не ест, способна так классно готовить. Марта смущалась, краснела и замахивалась на Мэтью, когда тот пытался рассказывать о ее выдающихся кулинарных провалах.
— Помнишь пирог с живыми голубями? — хихикал он. — Никто тебе не сказал, что надо перестать их кормить за сутки до запекания — ну, они и добавили в начинку… — Это стоило ему подзатыльника.
— Мэтью, — взмолилась Изабо утирая слезы, — не дразни Марту. С тобой тоже случалось всякое.
— Я помню, — заверила Марта, чей английский прогрессировал час от часу. Она обнесла нас салатом, поставила между Изабо и Мэтью чашу с орехами и начала загибать пальцы. — Однажды ты затопил замок, устраивая бассейн на крыше. Потом забыл собрать подати. Была весна, ты заскучал и отправился в Италию на войну. Твой отец на коленях молил короля о прощении. А Нью-Йорк! — с торжеством вскричала она.
Вечер воспоминаний шел своим чередом, однако о прошлом Изабо никто и словом не поминал. Когда всплывало что-то, касающееся ее, отца Мэтью или его сестры, разговор грациозно уходил в сторону. Заметив это, я не стала ничего говорить. Пусть все будет так, как удобно им. Я снова почувствовала себя членом семьи — хорошее чувство, даже если семья вампирская.
После обеда мы вернулись в гостиную, где огонь пылал жарче прежнего — к вечеру в комнате стало почти тепло. Мэтью усадил Изабо, налил ей еще вина и стал возиться с проигрывателем. Мне Марта принесла чай.
— Пей, крепче спать будешь, — велела она, наблюдая за мной. Изабо тоже смотрела, как я пью.
— Вашего сбора? — Я вообще-то не люблю травяной чай, но этот был приятный, с легкой горчинкой.
— Да. Меня еще мать научила, а я научу тебя.
Зазвучала танцевальная музыка. Мэтью освобождал место, сдвигая стулья к огню.
— Voles dancar amb ieu? — спросил он мать, протягивая ей руки.
Сияющая улыбка сделала холодное лицо Изабо невыразимо прекрасным.
— Ок. — Она вложила свои маленькие руки в его большие, и они дождались начала следующей мелодии.
Фред Астер и Джинджер Роджерс рядом с ними показались бы неуклюжими. Они сходились и расходились, кружились и кланялись. Изабо отзывалась на малейшее прикосновение Мэтью, он воспринимал легчайшие намеки с ее стороны.
Под конец она присела в реверансе, а Мэтью поклонился особенно низко.
— Что это за танец? — спросила я.
— Он начинался как тарантелла, но Maman любит разнообразие, — объяснил Мэтью, проводив Изабо на место. — Так что в середине мы перешли на вольту, а закончили менуэтом, не так ли?
Изабо, кивнув, потрепала его по щеке.
— Ты всегда хорошо танцевал, — с гордостью сказала она.
— Не так хорошо, как ты, а до отца мне тем более далеко. — На лицо Изабо легла тень. Мэтью поцеловал ей руку, и она вынудила себя улыбнуться. — Твоя очередь, — объявил он, повернувшись ко мне.
— Я не люблю танцевать, Мэтью, — заартачилась я.
— Не верю, — сказал он, беря меня за правую руку. — Ты изгибаешься под немыслимыми углами, скользишь по воде в узенькой лодочке, скачешь как ветер. Думаю, что танец — твоя вторая натура.
Оркестр заиграл нечто парижское эпохи 1920-х годов — труба и ударные.
— Осторожней, Мэтью, — предостерегла Изабо.
— Ничего, Maman, не сломается. — Мэтью положил руку на мою талию и стал направлять. Я пыталась думать о том, куда ставлю ноги, но от этого все сделалось еще хуже.
— Расслабься, — шепнул мне Мэтью, нажав чуть крепче. — Не надо вести, предоставь это мне.
— Не могу. — Я вцепилась в его плечо, как в спасательный круг.
— Отлично можешь, — сказал он, кружа меня. — Закрой глаза, ни о чем не думай, положись на партнера.
В его руках это оказалось не так уж и трудно. Не видя кружащейся колесом комнаты, я в самом деле расслабилась и перестала беспокоиться, что мы на что-нибудь налетим. Движение наших тел в темноте начинало доставлять удовольствие. Я сосредоточилась не на собственных па, а на подсказках его рук и ног. Танец колыхал меня, как вода.
— Мэтью, — снова позвала Изабо. — Le chatoiement.[44]
— Я знаю, — ответил он и добавил, чувствуя, как напряглись мои плечи: — Не бойся ничего, я держу.
Я, не открывая глаз, счастливо вздохнула. Он покружил меня на вытянутой руке, привлек обратно, прижал к себе. Музыка остановилась.
— Открой глаза, — тихо сказал Мэтью.
Я повиновалась. Парящее чувство не покидало меня. Оказывается, танцевать не так уж и страшно — по крайней мере с партнером, имеющим тысячелетний опыт и не наступающим даме на ноги.
Его лицо оказалось значительно ближе, чем я ожидала.
— Посмотри вниз, — предложил он.
Носки моих туфель болтались в нескольких дюймах над полом. Я осталась в воздухе, даже когда Мэтью меня отпустил.
Вместе с осознанием этого ко мне вернулся и вес. Мэтью ухватил меня за локти, не дав удариться об пол ногами.
