Странница - Шаблинский Илья

Сыщик, покончив с телефонными дрязгами, вернулся из соседней комнаты и уселся напротив Корнея — по другую сторону письменного стола. Несколько минут безмолвно следил, как Корней машинально разглаживает страницы, вглядывается в строчки. В тетради было много коротких, рваных фраз. Но попадались и долгие, не слишком внятные отрывки. В один из них Велес вчитывался с особым вниманием. Тут Уразов вроде бы цитировал саму Ингу и, комментируя ее, выдавал собственный испуг. Корней в связи с этим припоминал давний разговор с падчерицей о том, что такой испуг Инга могла вызвать сознательно. Уразов записывал: «…2 июня. Вечером. Стоит на балконе, лицом к лесу, укрыв глаза ладонью. Бормочет. Я ее спрашиваю: „Ты кому молишься?“ Она говорит: „Тебе не понять“. Я: „А молитва о чем? Прочти“. Она: „Это не молитва. Просто повторяю завет, по-русски смешно звучит — как стихи“. Усмехалась: говорила, что стихи легче запомнить. Может, специально — чтоб я потом записал? Спрашиваю: „Что за завет?“ Она: „Это то, что будет“. Я говорю: „Значит, гадаешь, тогда мне погадай“. Она: „Я тебе не цыганка. Я сама ничего не выдумываю“. Прочитала скороговоркой. Ничего не понял. Спрашиваю: „А о ком это?“ Она говорит: „О моей дочери, которая должна родиться…“»

Сыщик бесшумно обогнул угол стола и встал над погруженным в чтение Велесом. Бросив сверху взгляд в текст, тихо спросил:

— Это отрывок, где она ему читает предсказание? Да, любопытно.

Велес пожал плечами. Он дошел до фразы: «Она спрашивает: „А почему тебе интересно? Больше повторять не буду“. Но прочла… Запомнил кусками».

Дальше фразы выстраивались в неровные столбцы, передающие стихотворные строки.

Ей дано карать, ей дано рожать, ей дано продолжать…

Ее дом — весь свет.

Ее смысл — вбить след.

Хищным — вернет страх.

Мудрых — втопчет в прах.

Матери ее выбирать —

Дать ей жизнь или нить порвать.

Мать — искать будет смерть меж двух сфер.

Отец — найдет ее в глубине пещер.

Ей будет — кровь,

Ему — запретная любовь…

Корней оторвал взгляд от страницы, потер лоб.

— Хрень какая-то… Вроде заклинания что-то, да? Это она о будущей дочери? О нашей дочери, да?

— Ну да, — подтвердил Антон, заглядывая через плечо Корнея, — о ней… Это запись семилетней давности. Где-то тут у него сказано, что дочка должна получиться покруче мамы. Ее богиня сильней любит. Так вот… Вам-то она об этой Асте больше ничего не говорила?

— Ничего. — Корней потеребил страницу. — Все же как-то это странно и диковато… Выходит — достаточно ей обозлиться на кого-то, и ему сразу крышка? Я все же не могу… не могу представить…

— Чего представить?

— Ну, сам механизм, что ли… Что, собственно, приводит к смерти человека, на которого обрушивается кара?

— Не обязательно к смерти, — рассудительно заметил Антон, — все происходит как бы от естественных причин, насколько я могу судить. И зависит, как это здесь написано, от степени гневного возбуждения. Я бы предложил даже особое понятие, чтобы обозначить это, — «закон возмездия». А? Хорошо звучит?

— Вы, я вижу, хорошо проштудировали этот труд. «Закон возмездия»… Но вы хоть согласны, что звучит все это совершенно бредово?

— Бредово, — согласился Антон спокойно и серьезно, — но Уразов-то, автор этой тетради, — мертв. А я с ним разговаривал, вот как с вами… И запомнил тот разговор.

Помолчали. Минуту спустя Корней произнес уже с новой, немного надрывной интонацией:

— Но какой же смысл во всем этом?! Ну, в этом генетическом, положим, коде, который в них? Ведь он ее, в сущности, ни от чего не защищает! Эта кара, она только потом может причинить какой-то вред обидчику. И причем кому? Такой спонтанный гнев чаще всего бывает направлен против близких людей!

Сыщик пожал плечами.

— Может, смысл какой в этом и есть, только нам его, наверное, не постичь.

Корней листнул тетрадь.

— Вот он тут вроде комментирует этот ее прогноз. Смотрите, пишет: «Ну, насчет запретной любви более-менее ясно… А вот почему…» Так, ну ладно. Что, интересно, ему ясно?

— Думаю, что она, то есть ваша жена, вероятно, умеет выявлять и воплощать какие-то тайные фантазии мужчин, — мягко предположил сыщик, не глядя на Корнея. — Ей это нужно, насколько я понял, лишь по одной причине — она желает удержать этого мужчину-покровителя возле себя. Особенно если он, почуяв что-то неладное, покажет намерение сбежать. Ну, это для нее как бы временная мера. Уразова же Инга, в конце-концов, сама оттолкнула.

— А что же у него были за фантазии?

— Вот об этом он не пишет, — сыщик придвинул себе стул и сел, положив ногу на ногу, — я, по крайней мере, нигде в этой тетрадке не нашел. Да вы ее возьмите с собой — ну, не домой, конечно, а на работу, почитайте внимательно.

— Нет уж, пусть лучше у вас хранится! — Корней нервным жестом оттолкнул тетрадь по столу, но потом, будто спохватившись, придвинул ее снова. — Когда это написано? Этот фрагмент? Семь лет назад? И что из этого предсказания сбылось? Как-то все очень образно, расплывчато. Ну, если квартиру Уразова, ту, которую он снимал и где его нашли, посчитать пещерой, какой-то смысл в написанном можно усмотреть. Вы ведь там были у него? Похоже на пещеру?

— Похоже, слегка. — Сыщик будто подобрался. — Корней Евгеньевич, так ведь не о нем речь. Не он отец ожидаемой дочери… Не он, а вы!

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Потом Корней закрыл тетрадь.

— Послушайте, Антон, — сказал после паузы, — охота вам вот так, без всякого вознаграждения, возиться с этой странной историей? У вас появился какой-то дополнительный интерес?

— Интерес? — переспросил детектив. — Да, пожалуй, у меня действительно возник определенный интерес… Вы знаете, Корней, у меня за семь лет частной практики не было еще такого любопытного дела. Мне захотелось… ну, отследить его развитие. Вас это начинает раздражать?

— Нет. — Велес задумался. — После того случая на пустыре я чувствую себя вашим должником, Антон. Вот ей-богу.

— Понимаете, есть такой сорт интереса, который посерьезней денежного. Вы согласны?

— Возможно, — пробормотал Корней, — возможно.

42

В один из первых по-настоящему морозных январских дней Корнея вызвал к себе босс — слегка лоснящийся Эдик Беркович. Он бодро сообщил, что Велесу надлежит отправиться в командировку в Калининград — выручать клиента из Германии, застрявшего на таможне. В этом не было, в сущности, ничего необычного. Необычной выглядела планируемая продолжительность командировки — неделя. И еще необычность заключалась в чрезвычайной приветливости Берковича и в приторной дотошности его пояснений. Обычно он бывал хмур, сух и скуповат на комментарии, которые цедил, не глядя в глаза. Отступление от этого правила слегка удивило Корнея.

— Старик, могу тут положиться только на тебя, — ворковал босс густым баритоном, заглядывая Велесу в самую глубину глаз. — Немцы ввезли на пять миллионов товара, но на адрес своего филиала, а эти суки (имелась в виду калининградская таможня) уперлись в то, что филиал не может считаться декларантом… В общем, разберись. В принципе нужно готовить позицию для арбитражного суда, но, если почуешь, что они просто хотят, — отстегни. В пределах — сам понимаешь. С клиентом я согласовал.

Корней кивал, перебирая листки из папки и поглядывая на босса.

— Если все будет путем, они дня через три еще на миллион привезут. На тот же адрес. Опять же нужен пригляд, — пояснил вкрадчиво Беркович. — В общем, завтра утром нужно вылетать.