Дебора Харкнесс - Манускрипт всевластия
— А разве это не так?
— Нет. Диана не способна справиться с такой сложной работой. Она совершенно не владеет своей силой. Прожгла дырку в моем ковре.
Маркус спрятал улыбку, зная, как дорожит отец своими вещами.
— Значит, будем держать Нокса на расстоянии, пока Диана не научится себя контролировать. Не так уж это и трудно.
— Дело не в одном Ноксе. Вот что ей сегодня пришло по почте. — Мэтью протянул сыну фотографию вместе с запиской, пояснив угрожающе ровным тоном: — Ее родители. Когда-то я слышал о двух американских чародеях, убитых в Нигерии, но ни разу не связал их с Дианой.
— Боже правый. — Маркус, глядя на фотографию, пытался представить, что почувствовал бы он сам при виде растерзанного, брошенного в грязь отцовского тела.
— И это еще не все. Диана, насколько я понял, всегда думала, что в смерти ее родителей повинны люди — потому и старалась не пускать магию в свою жизнь.
— Да только ничего у нее не вышло, — сказал Маркус, помня о результатах теста.
— Не вышло, — угрюмо подтвердил Мэтью. — Но когда я был в Шотландии, другая американская ведьма, Джиллиан Чемберлен, сказала ей, что их убили не люди, а чародеи.
— Это правда?
— Не знаю, но дело здесь явно не только в ведьме, случайно обнаружившей «Ашмол-782». Ситуация гораздо сложнее, и я намерен в ней разобраться.
Он носит свой лазаревский ковчежец, сказал себе Маркус, заметив серебряный блеск на темном свитере Мэтью.
У них в семье никогда не говорили об Элинор Сент-Леджер и обстоятельствах ее смерти, опасаясь вызвать новый приступ гнева у Мэтью. В 1140 году Мэтью, насколько понимал Маркус, не имел никакого желания покидать Париж, где изучал философию, но своему отцу Филиппу подчинился беспрекословно. Глава семьи вызвал сына в Иерусалим как миротворца: раздоры в Святой Земле не унимались и после завершения похода Урбана II. Там Мэтью встретил Элинор, подружился с ее многочисленным английским семейством и влюбился в нее без памяти.
Клермоны и Сент-Леджеры, однако, часто принимали разные стороны в том или ином вопросе. Старшие братья Мэтью — Хью, Годфри и Болдуин — уговаривали его отказаться от девушки и не мешать им разделаться с ее родственниками, но Мэтью не уступал. Однажды они с Болдуином, поспорив о чем-то связанном с Сент-Леджерами, утратили всякую власть над собой. Послали за Филиппом, но Элинор, не дождавшись его, попыталась сама урезонить братьев. Когда Мэтью и Болдуин пришли в себя, ее было уже не спасти — слишком много крови она потеряла.
Маркус до сих пор не мог понять, почему Мэтью, так любивший Элинор, позволил ей умереть, а Мэтью с того времени надевал ковчег пилигрима лишь в тех случаях, когда боялся кого-то убить или вспоминал Элинор. Может быть, сейчас обе эти причины совпали.
— Эта фотография — не пустая угроза. Хэмиш думает, что самое имя Бишоп заставит чародеев поостеречься, я же боюсь обратного. Диана, каким бы ни был ее врожденный дар, защитить себя не способна и при этом слишком самонадеянна, чтобы просить о помощи. Побудь с ней немного. — Мэтью оторвал взгляд от изображений Ребекки Бишоп и Стивена Проктора. — Я хочу побеседовать с Джиллиан Чемберлен.
— Нет полной уверенности, что фотографию послала она, — указал Маркус. — У снимка два разных запаха.
— Второй принадлежит Питеру Ноксу.
— Но ведь он — член Конгрегации. — В эпоху Крестовых походов демоны, вампиры и чародеи образовали совет, куда вошли по три представителя каждого вида — итого девять. Задачей Конгрегации была безопасность иных — другими словами, забота о том, чтобы никто из них не привлек к себе внимания человека. — Любой шаг в этом направлении могут расценить как выпад против властей. Не станешь же ты подставлять под удар всю нашу семью ради мести какой-то ведьме?
— Сомневаешься в моей лояльности? — промурлыкал Мэтью.
— Нет, в твоей способности судить здраво, — бесстрашно ответил Маркус. — Конгрегация и так уже вправе предъявить тебе претензии из-за этого смешного романа — незачем создавать повод для новых.
Когда Маркус впервые приехал в Европу, его вампирская бабушка объяснила ему, что отныне он связан конвенцией. Нельзя вступать в близкие связи с другими разновидностями иных, а также вмешиваться в человеческую политику и религию. Всех прочих отношений с людьми, включая сердечные, тоже следует избегать, но формально они не запрещены — лишь бы осложнений не возникало. Маркус всегда предпочитал общаться с вампирами и о конвенции до последнего времени практически не вспоминал.
— Теперь это никого уже не волнует. — Мэтью бросил взгляд на дверь в спальню Дианы.
— Она про конвенцию знать не знает, а ты ничего ей не говоришь, — упорствовал Маркус. — Хотя чертовски хорошо понимаешь, что вечно это скрывать от нее нельзя.
— Не станет Конгрегация настаивать на соблюдении правила, принятого чуть не тысячу лет назад, когда мир был совершенно другим. — Взгляд Мэтью остановился на старинной гравюре, где богиня Диана целила из лука в охотника, убегающего от нее через лес. «Становятся уже не охотниками, но преследуемой дичью». Фраза из книги, когда-то написанной его другом, заставила его вздрогнуть.
— Подумай, Мэтью, прежде чем что-то делать.
— Я уже все решил, — не глядя сыну в глаза, сказал старший вампир. — Ну так как — постережешь ее, пока я не приду?
Маркус кивнул, не в силах устоять против мольбы в голосе Мэтью.
Как только дверь за ним закрылась, Маркус вошел к Диане. Приподнял поочередно веки, пощупал пульс. Вокруг пахло страхом, шоком и легким наркотиком. Мэтью по крайней мере хватило ума дать ей транквилизатор.
Закончив осмотр, он выпрямился. Диана морщила лоб, будто и во сне с кем-то спорила. Маркус знал, во-первых, что никакие осложнения ей не грозят — она пережила сильный шок и нуждается в отдыхе, вот и все. Во-вторых, от нее так и разило Мэтью: отец пометил ее намеренно, чтобы каждый вампир знал, чья она. Дело, стало быть, зашло дальше, чем Маркус предполагал. Просто так отец от нее не отвяжется — но если бабушка говорила правду, разлуки не миновать все равно.
Мэтью пришел уже после полуночи — еще более сердитый, чем раньше, но как всегда безупречный. Он запустил пальцы в волосы и прошел прямо в спальню, ни слова не сказав Маркусу.
Тот благоразумно ни о чем не стал спрашивать. Когда Мэтью снова вышел к нему, Маркус задал только один вопрос:
— Ты ей расскажешь о результатах теста?
— Нет, — ответил Мэтью без малейшего чувства вины. — И про чародеев из Конгрегации тоже ничего не скажу. Ей и так уже досталось.
— Диана Бишоп не столь хрупка, как ты думаешь. Ты не имеешь права скрывать от нее такую важную информацию, если по-прежнему намерен встречаться с ней. — Жизнь вампира измеряется не в часах и годах, а в тайнах — как сохраненных, так и раскрытых. Вампиры скрывают все: личные отношения, имена, которыми пользовались, подробности своих многочисленных жизней. У Мэтью секретов больше, чем у кого бы то ни было, и он, как это ни огорчительно, не посвящает в них даже собственную семью.
— Не лезь не в свое дело, Маркус, — проворчал он и теперь.
— Твои проклятущие тайны когда-нибудь погубят семью!
Мэтью сгреб сына за шиворот, не дав ему высказаться.
— Мои тайны, сынок, охраняют семью уже много веков. Где бы ты был без них, скажи-ка?
— Гнил бы, полагаю, в Йорктауне, в безымянной могиле, — прохрипел придушенный Маркус.
Все это время он без особого успеха пытался раскрыть хоть что-нибудь из отцовских секретов. Кто, например, стукнул Мэтью о художествах Маркуса в Нью-Орлеане после того, как Джефферсон приобрел Луизиану у Франции? Маркус сотворил буйную вампирскую семейку из одной молодежи, большей частью игроков и повес. Эту шайку-лейку могли очень просто разоблачить при каждом вечернем выходе, и нью-орлеанские чародеи дали понять, что их присутствие в городе нежелательно.
После этого к ним нежданно-негаданно прибыл Мэтью вместе с другим вампиром, красавицей-полукровкой Жюльет Дюран. Они понемногу начали укрощать Маркусов выводок, но когда эти двое заключили союз с молодым французом-вампиром из квартала Гарден — белокурым фатом с нравом, как у самой Миссисипи, — дело пошло всерьез.
За пару недель семья Маркуса загадочным образом сократилась — одни погибли, другие пропали без вести. Мэтью воздевал руки и сетовал на опасности этого города. Жюльет, которую Маркус сразу возненавидел, тихо улыбалась и что-то ворковала отцу. Маркус еще не видывал такого умелого манипулятора, как она, и был очень рад, когда они с Мэтью расстались.
Под давлением своих уцелевших детей он дал торжественное обещание вести себя хорошо, если Жюльет и Мэтью уедут.
Мэтью дал согласие, предварительно сообщив, какого именно поведения ожидает от семьи де Клермонов. «Если непременно хочешь сделать меня дедом, уделяй больше внимания внукам», — сказал он Маркусу в присутствии старейших и сильнейших вампиров Нью-Орлеана. Маркус до сих пор бледнел, вспоминая об этом.
