Ками Гарсия - Прекрасная тьма
Я осмотрелся по сторонам и увидел деревянную шкатулку, хранившую в себе все мысли и тайны Мэкона. Она стояла на той же самой полке, где ее оставила Мэриан.
Я закрыл глаза и дотронулся до нее…
Настал момент, которого Мэкон так ждал и так боялся — сегодня он увидит Джейн в последний раз. Прошло много недель с их последней встречи, если не считать ночей, когда он шел за ней до дома от библиотеки, глядя на нее издали, мечтая прикоснуться к ней.
Теперь ему это заказано — трансформация неумолимо приближается.
Но она пришла, хотя он велел ей держаться подальше.
— Джейн, ты должна уйти. Это опасно!
— Разве ты не понимаешь? — спросила она, медленно подходя к нему. — Я не могу.
— Я знаю. — Он прижал ее к себе и поцеловал в последний раз.
Мэкон достал из шкафа маленькую шкатулку, открыл ее и вложил в руку Джейн странный предмет. Круглый, гладкий шар идеальной формы. Он сжал ее руку в своей и с трудом заговорил:
— После трансформации я не смогу защитить тебя от того, кто представляет для тебя самую страшную угрозу. От себя самого. — Мэкон посмотрел на их руки, аккуратно сжимающее то, что он так долго прятал от посторонних глаз. — Если что-то случится и ты окажешься в опасности… воспользуйся этим.
Джейн разжала руку — на ладони лежал черный шар, отливающий перламутром, как жемчужина. Словно отвечая на ее взгляд, шар начал менять цвет и переливаться. Джейн почувствовала исходящую от шара едва ощутимую вибрацию.
— Что это?
— Это — арклайт, — ответил Мэкон и отступил, чтобы не касаться внезапно ожившего шара.
— А зачем он нужен?
— Когда-нибудь я стану опасен, и тогда ты будешь совершенно беззащитна. Ты не сможешь ни убить меня, ни причинить мне вред. Это может сделать только другой инкуб.
— Я никогда не захочу сделать тебе больно, — прошептала Джейн со слезами на глазах.
— Знаю, — нежно погладил ее по щеке Мэкон, — но, даже если бы ты захотела, все равно не сможешь. Смертный не может убить инкуба. Поэтому тебе понадобится арклайт. Это единственная вещь, в которую можно заключить такого, как я. Только так ты сможешь остановить меня, если я…
— Что значит «заключить»?
— Это клетка, Джейн, — отвернувшись, ответил Мэкон. — Единственная клетка, которая сможет удержать меня.
Джейн взглянула на сияющий темный шар. Теперь ей показалось, что эта вещь прожигает насквозь не только ее ладонь, но и сердце. Шар выпал из ее рук и покатился по столу, постепенно угасая и чернея.
— Думаешь, я смогу посадить тебя в эту штуку? Посадить тебя в клетку, как животное?
— Я стану намного хуже животного.
Лицо Джейн заливали слезы, она с трудом могла говорить, но все-таки схватила Мэкона за руку и заставила повернуться к ней:
— И сколько времени ты проведешь там?
— Скорее всего, вечность.
— Я не сделаю этого, — в ужасе покачала головой она. — Я не смогу обречь тебя на такое.
Джейн показалось, будто у Мэкона в глазах стоят слезы, хотя она знала, что это невозможно. Он не умел плакать, но она готова была поклясться, что в его глазах появился странный блеск.
— Если с тобой что-то случится, если я причиню тебе боль, ты обречешь меня на вечные муки, куда более страшные, чем те, которые ожидают меня там, — вымолвил Мэкон, поднимая арклайт. — Если настанет момент, когда тебе придется воспользоваться им, пообещай, что ты сделаешь это!
— Не знаю, смогу ли я… — проглотив слезы, дрожащим голосом прошептала Джейн.
— Дженни, пообещай мне! Если ты любишь меня — пообещай, — взмолился Мэкон, прижимаясь своим лбом к ее.
Джейн уткнулась ему в шею и сделала глубокий вдох:
— Обещаю.
Мэкон приподнял голову и, посмотрев через ее плечо, произнес:
— Обещание есть обещание, Итан.
Я проснулся в кровати. Через окно в комнату проникал свет — значит, я больше не в кабинете Мэкона. Я посмотрел на потолок и не обнаружил там знакомой черной люстры, значит, я и не в его спальне в Равенвуде. В полной растерянности я приподнялся, борясь с подступающим головокружением, и обнаружил, что лежу в собственной постели, у себя в комнате. В открытое окно светило утреннее солнце, слепя глаза. Как я мог потерять сознание там и очнуться здесь, да еще через несколько часов?! Что случилось со временем и пространством и вообще с законами физики? Кто из чародеев и инкубов способен на такое? Раньше в видениях со мной такого никогда не бывало! Абрахам и Мэкон видели меня. Разве это возможно? Что пытался сказать мне Мэкон? Почему он посылал мне эти видения? Я был в полной панике, но четко понимал всего одну вещь.
Либо видения меняются, либо меняюсь я. Лена заставила меня понять это.
6.17
НАСЛЕДСТВО
Я сдержал слово и не поехал в Равенвуд. Наступило утро, и я понятия не имел, где сейчас Лена и куда она направляется. Возможно, Джон и Ридли с ней. Я был уверен лишь в одном: всю жизнь Лена ждала момента, когда сможет взять судьбу в свои руки — найти способ объявить себя, пойдя наперекор проклятью. Если кто и хочет помешать ей сделать это, то уж точно — не я. Тем более она четко дала мне понять, что вмешиваться не позволит.
А значит, моя судьба на сегодня предопределена: пролежу весь день в постели, упиваясь жалостью к себе, в обнимку с верными комиксами. Ну что может быть лучше «Аквамена»?
Но у Гэтлина оказались другие планы на мой счет.
Окружная ярмарка — день маскарадов и пирогов, а потом, если повезет, ночь романтических прогулок под луной. А вот День поминовения — совсем другая история. Гэтлинцы свято чтят эту традицию. Проведя день в шортах и шлепках на ярмарке, в День поминовения весь город надевал выходные наряды, чтобы провести день на кладбище, отдавая дань уважения своим и чужим умершим родственникам. Думали, День поминовения — католический праздник, который отмечают в ноябре? Забудьте! Мы в Гэтлине все делаем по-своему, поэтому здесь этот праздник превратили в день воспоминаний, чувства вины, а главное — конкурса на самое большое количество пластиковых цветов и ангелов, возложенных на могилы предков.
В День поминовения на кладбище приходят все: баптисты, методисты, даже евангелисты и пятидесятники. Обычно лишь два человека игнорировали это событие — Эмма, которая проводила День поминовения у могилы родственников в Вейдерс-Крик, и Мэкон Равенвуд. А вдруг они совершали ритуалы поминовения вместе? На болотах, призвав Великих предков? Сомневаюсь. Не думаю, что Мэкону или предкам придутся по душе пластиковые цветы.
Интересно, существует ли чародейский аналог Дня поминовения? Тогда Лена, наверно, чувствует себя так же, как я. Хочет заползти обратно под одеяло и спрятаться там, пока не закончится этот дурацкий день. В прошлом году я не ходил на кладбище, прошло слишком мало времени после смерти мамы. До этого я год за годом стоял на могилах Уотов, которых никогда не видел или кого едва помнил. А сегодня мне предстоит стоять у могилы человека, о котором я вспоминаю каждый день.
Я вышел на кухню — там, сжимая в руках старомодную дамскую сумочку, сидела Эмма в нарядной белой блузке с кружевным воротничком и длинной синей юбке.
— Поторопись, а то опоздаешь к бабушкам, — набросилась на меня Эмма, аккуратно поправляя мой галстук. — Ты же знаешь, они этого не любят!
— Да, мэм, — покорно кивнул я и взял со стола ключи от папиной машины.
Час назад я отвез его в «Сад вечного покоя». Он хотел побыть наедине с мамой.
— Погоди-ка, — окликнула меня Эмма.
Я напряженно замер, пытаясь не смотреть ей в глаза. Я не мог говорить о Лене и не хотел, чтобы Эмма вытягивала из меня, что между нами произошло. Эмма порылась в сумочке и достала тонкую золотую цепочку, на которой висел кулон — крошечная птичка, гораздо меньше тех, что я видел на похоронах Мэкона, но я все равно узнал ее.
— Это воробей для твоей мамы. — Глаза Эммы заблестели, как асфальт после дождя. — Для чародеев воробей означает свободу, а для ясновидящих — безопасное путешествие. Воробьи — умные птицы. Они могут пролетать огромные расстояния, но всегда находят дорогу домой.
— Не думаю, что моей маме предстоит отправиться в путешествие, — проглотив ком в горле, ответил я.
— Думаешь, что все знаешь, а, мистер Итан Уот? — вытерев слезы и захлопнув сумочку, спросила Эмма.
Машина с шуршанием въехала на гравиевую дорожку возле дома Сестер, я открыл дверь, но уютно устроившаяся на пассажирском сиденье Люсиль выпрыгивать не спешила. Она понимала, что здесь ее считают изгнанницей. Я выпихнул ее из машины, но она осталась сидеть на тротуаре у самого края газона.
Только я поднял руку, чтобы постучаться, как Тельма открыла дверь. Даже не взглянув на меня, она скрестила руки на груди и произнесла:
— Ну что ж, Люсиль, здравствуй!
Люсиль принялась лениво вылизывать лапку, а потом в срочном порядке нюхать собственный хвост, обращая на Тельму не больше внимания, чем на назойливого комара.
