Сергей Владич - Слуги дьявола
Предложение архимандрита было благосклонно принято в столице, и в июне архимандрит Тимофей получил от графа Разумовского ответное послание с уведомлением, что государыня изволила назначить свое пребывание в лаврских архимандритских покоях и что для обустройства оных назначен особый офицер. Тогда же указом сената и по требованию генерал-губернатора лавре было предписано выделить лошадей, заготовить провизию и всякую потребную для проживания высокой гостьи утварь.
К слову сказать, царица опасалась заразиться в Киеве оспой, резонно заметив как-то, что в Киев на богомолье стекаются тысячи недужных простолюдинов, в том числе и из губерний, где в тот год свирепствовала прилипчивая болезнь. Посему из столицы пришло повеление предпринять самые суровые меры предосторожности, дабы избавить венценосную путешественницу от опасного заражения.
Поезд наш двигался через Глухов на Киев. Во время путешествия императрица часто выходила из экипажа и по нескольку часов кряду шла пешком. К тому же в те дни императрица все еще была расстроена историей с высылкой из Петербурга французского посла Шетарди, однако вскоре настроение Ее Императорского Величества улучшилось. (В этом месте рукописи была сделана, очевидно, более поздняя вставка, написанная явно другой рукой: „Высылкой Шетарди закончились его интриги против сенатора и вице-канцлера Бестужева-Рюмина. Как и большинство деятелей при дворе, тот весьма охотно брал взятки; тем не менее ни французской, ни прусской дипломатии не удалось его подкупить. Назло всем врагам и друзьям он вел ту политику, какую считал нужной. Именно по указанию вице-канцлера была перехвачена, дешифрована и представлена Елизавете переписка Шетарди с версальским двором. Императрица нашла в письмах нелестные отзывы и комментарии о придворных нравах и быте Петербурга, а главное — о себе самой. В июне 1744 года с громким скандалом Шетарди был выслан из России. Разоблачение Шетарди укрепило положение графа Бестужева-Рюмина, который в июле 1744 года был назначен великим канцлером. Хитер был граф, мстителен, неблагодарен и жизни невоздержной, но трудолюбив и умом разборчив“.)
В селе Толстодубово, что на Глуховском тракте, была приготовлена особо торжественная встреча государыни, которая и удивила, и позабавила Ее Величество. Десять реестровых полков, два компанейских и несколько команд надворной гетманской хоругви под начальством генерального обозного Якова Лизогуба расположились у Глухова в одну линию, в две шеренги. Первый полк, отсалютовавши государыне знаменами и саблями, пропустив ее экипаж вперед, поворачивался рядами с правого фланга и проходил позади прочих полков в конец линии, где опять становился во фронт. То же делал второй полк и прочие. Таким образом, получилась непрерывная линия войск от Глухова до самого места ночлега императрицы.
За шесть десятков верст до Киева императрицу встретили несколько достойных представителей киевского духовенства и граждан. Студентами Киевской духовной академии деланы были к ее удовольствию разные явления. Так, выезжал за город и за Днепр важный старик самого древнего виду, великолепно прибранный и украшенный короною и жезлом, но сделанный с молодого студента. Колесница у него была — божеский фаэтон, а в него впряжены два пиитических крылатых коня, называемые пегасы, прибранные из крепких студентов. Старик сей значил древнего основателя и князя киевского Кия. Он встретил государыню на берегу Днепра, у конца моста, приветствовал ее важною речью и, называя ее своей наследницей, просил в город, яко в свою вотчину, и поручал его и весь народ русский в милостивое ее покровительство.
Императрица вступила в пределы Малороссии в середине августа, а 25 августа Елизавета Петровна торжественно въехала в Киев через специально построенные на площади, что между крепостным укреплением и городом, триумфальные ворота великолепной и отменной работы. Ворота те были расписаны мастерами лаврской живописной школы и украшены портретами высочайших гостей, витиеватыми орнаментами… Население города усыпало Киевские горы, заполонило улицы. Два митрополита — киевский, Рафаил Заборовский, и белгородский, Антоний, — в окружении духовенства округа приветствовали венценосную путешественницу с благополучным окончанием дальнего пути и прибытием к цели путешествия. Народ ликовал, звон колоколов великолепных киевских храмов сливался с радостными возгласами горожан.
Царица была от души тронута такой радостной и восторженной встречей. Она вышла из кареты и, прослезившись, произнесла:
— Возлюби меня, Боже, в Царствии Твоем Небесном так, как я люблю народ сей, благодарный и незлобивый…
Ступив через Святые врата на территорию лаврской обители, императрица сразу же направилась в Великую Успенскую церковь и после краткой литургии проследовала наконец в архимандритские покои.
Пребывая в Киеве, государыня многократно посещала Ближние и Дальние пещеры лаврские, бывала в Софийском соборе, Михайловском и Флоровском монастырях, в других киевских храмах, скитах, святых урочищах. 5 сентября, в день тезоименитства Елизаветы, в лавре отслужили торжественную литургию, после которой был совершен молебен о здравии государыни с коленопреклонением, колокольным звоном и пушечными выстрелами с крепостных бастионов. Елизавета Петровна лично присутствовала при закладке церкви Святого Андрея Первозванного на том самом месте, где, по преданию, Святой Апостол благословил Киев. Позже она пожаловала на возведение церкви 20 тысяч рублей, выделив сразу же одну тысячу серебром. Лавре государыня пожаловала ризы богатые сребренной на белой земле парчи с золотыми на ней травами и разными шелковыми букетами расшитыми и роскошную серебряную панагию с распятием на финифти, богатыми алмазами и брильянтами украшенную.
Довольно долгое время Елизавета Петровна прожила в доме Разумовских в городе Козельце. Тогда же казаки подали через Разумовского прошение о восстановлении гетманства, и оное было милостиво принято государыней. Гетманом же стал брат Разумовского Кирилл.
Но особо знаменательным для императрицы в сем путешествии стало посещение Китаевской пустыни и встреча с великим провидцем земли русской старцем и отшельником Досифеем…»
Глава 3
Аббат Безю
Начало осени 1117 года в небольшом, приютившемся у подножия гор французском городке Сито ознаменовалось целой чередой странных событий. Сначала бесследно исчез раввин местной синагоги, что вызвало волнения и тревогу в иудейской общине городка. Потом пропали два его помощника, а через некоторое время обезображенное тело одного из них со следами жестоких пыток было выловлено в местной речушке. А когда одним пасмурным утром, лишь только развеялся туман с гор, в город вступил отряд рыцарей-крестоносцев под предводительством знатного рыцаря Гуго де Пейна, перепуганные местные жители иудейского вероисповедания просто попрятались по домам. Однако крестоносцы в городе не остановились, а сразу же проследовали в расположенный неподалеку цистерцианский монастырь, настоятель которого, аббат Безю, ожидал их с великим нетерпением. Более того, он сам пригласил известного своей храбростью рыцаря в монастырь по делу чрезвычайной важности.
Лишь только рыцари спешились в монастырском дворе, аббат поторопился выйти, чтобы поприветствовать их лично.
— Прошу вас, благородный Гуго де Пейн, к огню, отведайте нашего монастырского вина, в этом году урожай винограда был просто отменный. — Аббат был необыкновенно приветлив с гостем и немедленно пригласил его в свои покои. Он налил большую чашу вина и подал ее Гуго. Рыцарь принял чашу, уселся в обитое грубо выделанной кожей деревянное кресло и с удовольствием вытянул ноги. Рослый, крепкого сложения, черноволосый, с манерой пристально смотреть на собеседника не мигая, он даже внешне вызывал у друзей уважение, а у врагов — трепет.
— Мы провели в дороге весь день и всю ночь. Преподобный Бернар из Клерво, которому я верю как самому себе и к которому благоволит сам Папа, передал мне твое письмо. Его гонец также сказал, что ты просишь прибыть без промедления, но не сказал, в чем же заключается дело. Надеюсь, ты не разочаруешь меня, в противном случае — берегись, ибо мне трудно будет объяснить своим людям, по какой причине мы так мчались, что едва не загнали лошадей. — Гуго де Пейн говорил медленно и с достоинством. Он, несомненно, знал себе цену.
Суетливый аббат, у которого на бритой макушке заблестели капельки выступившего от волнения пота, поспешил успокоить гостя:
— Уверяю, что дело, по которому я позвал вас, благородный рыцарь, необыкновенной важности. Речь идет о тайне, раскрытие которой может стоить всем нам головы, а может — возвысить, дать власть и богатство.
Он присел в кресло напротив Гуго и осторожно продолжил:
