Алексей Оутерицкий - Немцы в городе
– А при чем здесь… – Стушевавшийся кадровик посмотрел вниз и внезапно испуганно вскрикнул: – Что это такое!
– Вот и я хотел бы знать, что, – сказал полковник.
Несколько секунд Павел Аркадьевич стоял, с ужасом глядя на свою руку, в которой был зажат окровавленный клинок, затем разжал кисть и нож со звоном ударился об асфальт.
– Это не мое! – визгливо вскрикнул он и попятился, держа перед собой выставленные ладони. Выглядело забавно, потому что они оказались покрытыми подсохшей кровью, и ею же был сверху донизу перепачкан костюм кадровика. – Это не мое! – По голосу чувствовалось, что Аркадьич вот-вот сорвется на истерику.
– То есть, вам не знаком этот нож?
– Н-ну… вообще-то похожий нож лежит у меня в кабинете, но… Нет, я отказываюсь что-либо понимать… Меня наверняка хотят подставить!
– Спокойно, товарищ… Я вам верю, верю, – сказал седой, в то время как кадровик без устали встряхивал кистями, словно надеясь избавиться от давно запекшейся крови, – однако дать показания вам все же придется.
– Разумеется… я честный человек, мне бояться нечего… я весь в вашем распоряжении… спрашивайте, что хотите… – плачущим голосом бормотал он.
– Вот и хорошо, – сказал седой и тут я неожиданно увидел рядом с ним неприметного мужичка из нашего цеха. А вот момента, когда он появился на площади, я не засек.
Я сделал Викентьичу знак, что сейчас вернусь, и осторожно проскользнул между двумя малярами в спецовках.
– Ничего не мог поделать, товарищ полковник, – тихо говорил мужичок и вид у него был виноватый. – Правда, совсем ничего. Это оказалось попросту не в моих силах. Да и ни в чьих бы то ни было, я уверен. Никто бы не смог.
– Неужели вы совсем ничего не помните ни по единому эпизоду?
– Совсем ничего. Я же звонил каждый день, докладывал.
– А фиксировать события на бумаге непосредственно во время воздействия генератора пробовали?
– Наверное… – неуверенно сказал мужичок. – Думаю, что да. Нет, даже уверен в этом. Просто потом… – он развел руками, – пустота. Буквально никаких воспоминаний.
– Вы обязаны были делать это согласно инструкции, товарищ майор. Именно для этого вы были внедрены на фабрику. Не могу поверить, чтобы специально подготовленный офицер, профессионал вашего уровня…
Меня словно шарахнули чем-то увесистым по голове и хаотичные обрывки мыслей вдруг стали складываться во вполне внятную мозаику. Я словно перенесся в тишь кабинета отца, почти физически ощутил спиной прохладную упругость кожаного дивана, и в памяти тут же всплыло название «Генератор Митчелла» с его необычными характеристиками, и все это в увязке с фабрикой «Текстиль». Но почему, черт возьми, я не удосужился сообразить все это раньше?
Потом в мозгу быстро пронеслись воспоминания обо всех происходящих на фабрике странностях, об этих непонятных провалах в памяти, а если приплюсовать факт, что я за неделю каким-то образом превратился в настоящего культуриста и перестал влезать в свою одежду, а еще то, что я круглыми сутками жру собачий холодец и мне все мало и хочется еще, а еще мне постоянно хочется пить, и…
– Думаю, он фиксировал, товарищ полковник, – неожиданно для себя сказал я, делая шаг вперед. – Возможно, это его докладную я нашел за наждаком.
Двое резко обернулись.
– Это еще что за явление… – сказал, прищурившись, седой.
Неприметный приблизил к нему голову, что-то тихо сказал и седой, не сводя с меня глаз, едва заметно кивнул.
– И где сейчас эта докладная? – спросил он.
Я пожал плечами.
– Наверное, за наждаком и валяется, если там… ну, в наждачной… никто не прибирался. По крайней мере, я бросил эту бумажку там. Где и нашел… Только, боюсь, вряд ли она чем-то вам поможет. В ней чушь какая-то. Просто пара обрывочных фраз.
– За наждаком? – переспросил седой и посмотрел на мужичонку, имени которого я не знал. Да я и видел-то его всего пару-тройку раз.
– Я знаю, о каком месте он говорит, товарищ полковник, – сказал он. – Разрешите проверить прямо сейчас?
Тут послышался звук работающих двигателей и из-за угла первого ткацкого медленно, одна за другой, выплыли три специфические машины, называемые в простонародье «луноходами».
– Ладно, – сказал седой, посмотрев на часы. – Вы, майор, немедленно отправляетесь за своей запиской, а мы… – Он приподнял руку, подзывая своих, и через секунду, рассеянно посмотрев вслед умчавшемуся мужичонке, оказавшемуся майором госбезопасности, уже отдавал короткие четкие распоряжения: – Всех, находящихся на площади, погрузить в спецмашины. Милицейские и военные едут своим транспортом. Далее… Собрать все разбросанные вещи, упаковать их в пакеты, снабдить подробной сопроводительной документацией и…
Я поспешил к своим, которые тут же замолчали и вопросительно уставились на меня.
– Все, ребята, – сказал я, глядя на Тамару. – На сегодня работа закончена. А может, и вообще. По-крайней мере, думаю, это надолго.
– Господи! – Наташа всплеснула руками. – Куда нас еще?
– У органов имеются к нам вопросы, – сказал я.
– Живее, живее! – командовал капитан, в то время как сержанты с оклемавшимися собаками загоняли протестующих работяг в фургоны.
– Чего-то он мрачный, мент этот, – заметил Викентьич.
Он подставил локоть Наташе и она охотно взяла его под руку. Тамаре я не мог предложить руку по известной причине, но очень надеялся, что она не откажется от моей помощи, когда настанет наша очередь забираться в «луноход». Уж очень хотелось мне еще раз прикоснуться к ее горячей коже.
– Наверное, ему еще не доводилось быть задержанным, – предположил я, думая, не рискнуть ли мне ее обнять. Все равно у Тамарки заняты руки и влепить мне пощечину она не сможет…
Мне было хорошо в тенечке, на скамейке, обдуваемой приятным теплым ветерком. А вот родители выглядели не очень. Они, конечно, старались не показать виду, но у матери были покрасневшие глаза, а отец вел себя столь откровенно наигранно бодро, что уж лучше бы он тоже куксился. С другой стороны, чего с них было взять. Родители есть родители, вечно у них по поводу всего чрезмерные волнения.
«Прощай, среди снегов среди зимы никто нам лето не вернет… прощай, вернуть назад не можем мы в июльских звездах небосвод», – разносился по парку умеренно-громкий баритон Лещенко из далекого динамика.
– Апельсины, – сказала мать, вытаскивая из пластикового мешка увесистый пакет из плотной пергаментной бумаги. Она поставила пакет на скамейку и спросила, не заметив у меня энтузиазма: – Чего?
– Да как-то не очень мне все эти апельсины, – сказал я, хотя, разумеется, не стоило бы этого говорить, а лучше было изобразить радость. – Спасибо, – подумав об этом, сказал я.
– Странно, – сказала мать, – всегда любил… – Она помолчала и добавила: – Ничего, отдашь кому-нибудь. У тебя ведь тут есть друзья?
– О! – сказал я. – Да сколько угодно!
На дорожках парка было множество скамеек и все они были заняты, хотя большинство народа предпочло сегодня валяться на траве. Люди в больничных халатах играли в шашки, шахматы, домино или просто общались. Карты были запрещены – почему-то считалось, что находящимся здесь нельзя волноваться, а игра в карты этому способствует. Странные люди, эти врачи. Как будто нельзя возбудиться от проигрыша в шахматы. Правда, с неделю назад, после того как кто-то из проигравших огрел своего более удачливого соперника шахматной доской по голове, как это сделал Крамаров в фильме «Джентльмены удачи», главврач обещал запретить любые игры на твердых досках, какими бы интеллектуальными они ни были.
Многие гуляли по дорожкам или сидели под деревьями, и нигде не было ни единого мрачного лица. Точнее, таковые были, но не у наших, а у приглядывающих за нами мордоворотов в белых халатах, которых здесь было до чертиков.
Мать вздохнула, осторожно покосилась на меня. Или на отца – я сидел между ними и определить это было затруднительно.
– Это ведь не дурдом, правда? – озабоченно повторил я.
– Ну разумеется, нет, – сказал отец. Сказал чрезмерно быстро и бойко, как и минуту назад, поэтому я опять не поверил. – Это отличная ведомственная клиника при Министерстве обороны. Сюда, между прочим, всегда было не так-то просто попасть, даже сотрудникам. Знаешь, какие здесь собраны врачи. Лучшие из лучших, цвет отечественной медицины. Да я сам тут лет пять назад желудок лечил. Ты должен помнить, мать ведь тебя тогда вытянула разок меня навестить.
– Да помню я… – вяло сказал я и умолк.
– Что-то не так? – спросила мать.
– Да все тестируют, тестируют… Каждый день какие-то дурацкие вопросы и какие-то дурацкие процедуры.
– Обычное для оздоровительных клиник дело, – сказал отец.
