Либба Брэй - Прекрасное далеко
— О том, что Энн должна познакомиться с Лили Тримбл.
Миссис Уортингтон вытягивает шею, пытаясь разглядеть нас. Она напоминает мне заблудившуюся птицу.
— Отлично, только как мы избавимся от моей матушки?
Нам необходимы несколько минут свободы. Нужно как-то отвлечь миссис Уортингтон. Я должна сосредоточиться, но это очень трудно сделать посреди шумной толпы. Чужие мысли врываются в мою голову с такой силой, что я почти ничего не вижу.
— Джемма! — шепчет Фелисити.
Они с Энн берут меня под руки.
Я изо всех сил пытаюсь осуществить свое намерение. Я мысленно повторяю, не сводя глаз с миссис Уортингтон: «Ты видишь какую-то знакомую в толпе. Ты должна подойти к ней. Мы должны остаться одни». Я повторяю это до тех пор, пока сама не начинаю верить в появление нужной особы.
— Ох! — внезапно восклицает миссис Уортингтон. — Да это же моя дорогая подруга, мадам Лакрус из Парижа! Как же так — приехала, ничего мне не написав? Ой, она уходит! Извините, девушки, я вернусь через минуту.
Миссис Уортингтон врезается в толпу, как одержимая, в поисках подруги, которая, без сомнения, преспокойно остается в Париже, пока мы топчемся здесь.
— Что это ты сделала? — спрашивает радостно сияющая Фелисити.
— Я внушила ей кое-что. Ну, бежим знакомиться с Лили Тримбл?
За сценой мы попадаем в совершенно другой мир. Толпа рабочих хлопочет вовсю, занимаясь декорациями, реквизитом, механизмами. Крепкие мужчины передвигают разрисованные задники. Несколько человек тянут за какие-то веревки, а мужчина в шляпе с плоской тульей и с зажатой в зубах сигарой отдает им отрывистые приказы. Мы проскальзываем в узкий коридор в поисках Лили Тримбл. Мимо нас проходит актер, игравший Банко, он в халате и ничуть этого не смущается.
— Привет, красотки, — говорит он, оглядывая нас с головы до ног.
— Нам очень понравился спектакль! — искренне говорит Энн.
— А следующее представление будет в моей гримерной. Может, и вы захотите присутствовать? Вы просто прелестны!
— Мы ищем мисс Тримбл, — говорит Фелисити, щуря глаза.
От улыбки мужчины остается лишь тень.
— Налево. Но если передумаете — я справа по коридору.
— Есть же такие нахалы! — кипит Фелисити.
— О чем это ты? — спрашивает Энн.
Фелисити молча шагает дальше, мы гонимся за ней.
— Он высказал недостойные намерения в отношении тебя, Энн.
— В отношении меня? — переспрашивает Энн, вытаращив глаза.
Ее лицо озаряется улыбкой.
— Потрясающе!
Наконец мы находим гримерную Лили Тримбл. Мы стучим и ждем ответа. Открывает горничная, она держит в руках гору платьев. Я протягиваю свою карточку. Это самая простая картонка, купленная в магазине, но глаза горничной округляются, когда она читает надпись.
— Ох, прошу прощения, ваша светлость, — говорит она, пытаясь сделать реверанс. — Я сейчас.
— Что ты там изобразила на карточке? — спрашивает Фелисити.
Горничная возвращается.
— Сюда, прошу вас.
Она проводит нас в гримерную Лили Тримбл, и мы жадно оглядываем все вокруг: обтянутые парчой кресла; красный шелковый шарф наброшен на лампу; на ширме висят шелковые платья и халаты и бесстыдно болтаются чулки; на туалетном столе громоздятся баночки с кремами и лосьонами, серебряные щетки для волос, ручное зеркало…
— Мисс Тримбл, это мисс Дойл, Уортингтон и Уошбрэд, — докладывает горничная.
Знакомый текучий голос доносится из-за ширмы:
— Спасибо, Тилли. И, дорогая, пожалуйста, ты должна что-то сделать с этим париком. Он просто как воронье гнездо!
— Да, мисс, — говорит Тилли, оставляя нас.
Лили Тримбл выходит из-за ширмы в голубом бархатном халате, подвязанном на талии золотым шнуром с кистями. Длинная развевающаяся грива оказалась всего лишь париком; собственные волосы — тускло-каштановые — актриса заплела в простую косу. Энн смотрит, разинув рот, она благоговеет рядом со звездой. Когда мисс Тримбл пожимает ей руку, Энн приседает в таком реверансе, словно приветствует саму королеву.
Актриса смеется, и смех у нее густой, как дым сигары, и такой же одуряющий.
— Ну, это очень интересная встреча, — саркастически произносит она с американским акцентом. — Должна признать, я не слишком многих герцогинь встречала. И кто же из вас — герцогиня Дойл?
Фелисити одаряет меня зловредной улыбкой, осуждая мое двуличие, но в Лили Тримбл я вижу нечто настолько честное, простое, что не могу ей лгать.
— Увы, я должна сделать признание. Боюсь, ни одна из нас не герцогиня.
Актриса вскидывает брови.
— Да неужели?
— Мы — ученицы Академии Спенс, школы благородных девиц.
Мисс Тримбл оценивает то, что при нас нет сопровождающих.
— Ого! Похоже, образование девушек стало совсем другим по сравнению с моим временем. Хотя мое время не так давно и было.
— Мы считаем, что вы — самая удивительная актриса во всем мире, и мы просто хотели вас увидеть! — выпаливает Энн.
— А вы многих актрис видели? — спрашивает мисс Тримбл и замечает, что Энн краснеет. — Ну… неважно.
Она садится к туалетному столу и привычными движениями втирает в кожу крем; потом расплетает косу.
— Наша Энн… э-э… Нэн очень талантлива, — быстро говорю я.
— Вот как?
Мисс Тримбл даже не оборачивается.
— О да, она прекрасно поет! — добавляет Фелисити.
Энн в ужасе таращится на нас, иллюзия колеблется. Я встряхиваю головой и улыбаюсь ей. Она на секунду прикрывает глаза — и все становится на свои места. Лили Тримбл открывает серебряный портсигар и достает сигарету. На наших лицах отражается потрясение. Мы никогда не видели, чтобы женщины курили. Это же неприлично, скандал! Актриса зажимает сигарету губами и прикуривает.
— И, полагаю, вам бы хотелось, чтобы я предоставила ей какое-то место?
— Ох, я н-никогда бы не ста-стала просить о таком! — бормочет Энн, заливаясь краской.
— Но поверьте моему опыту, дорогая: если не попросите, то и не получите.
Энн с трудом выдавливает слова:
— Я… мне бы… хотелось попробовать…
Актриса сквозь сигаретный дым оценивающе рассматривает нашу подругу.
— Вы определенно достаточно хороши собой для сцены. Я тоже была очень хорошенькой.
Она перекидывает волосы на одну сторону и, крепко сжав их одной рукой, другой начинает расчесывать длинные концы.
— Никто из нас не сравнится в красоте с вами, мисс Тримбл, — выпаливает Энн.
С губ актрисы снова срывается мягкий смех.
— Ну-ну, не стоит так стараться, дорогая. Не надо меня очаровывать. И, кстати, о чарах, что бы сказала ваша мать обо всем этом?
Энн осторожно откашливается.
— У меня нет матери. У меня вообще никого нет.
Лили задумчиво выпускает очередной клуб дыма. Потом создает из дыма колечко.
— Значит, вы сами распоряжаетесь собой.
Она смотрит в зеркало на себя, потом ловит взгляд Энн.
— Мисс Уошбрэд, эта жизнь — не для слабых сердцем. Это жизнь бродяг. У меня нет ни мужа, ни детей. Но моя жизнь принадлежит только мне. И в ней есть аплодисменты и восхищение зрителей. Это помогает мне по ночам.
— Да. Спасибо, — бормочет Энн.
Лили внимательно смотрит на нее. Снова выпускает дым. Она говорит, и каждое ее слово сопровождается клубом дыма.
— Вы действительно уверены, что хотите этого?
— Ох, да! — пищит Энн.
Актриса барабанит пальцами по столу.
— Слишком быстрый ответ. Быстрый ответ частенько ведет к скорым сожалениям. Можно не сомневаться, что вы вернетесь в свою милую школу, встретите респектабельного человека на какой-нибудь чайной вечеринке и забудете об этом.
— Нет, не забуду, — говорит Энн, и в ее голосе звучит нечто такое, что невозможно игнорировать.
Лили кивает.
— Отлично. Я организую вам встречу с мистером Кацем.
— Мистер Кац? — растерянно повторяет Энн.
Лили Тримбл кладет сигарету в бронзовую пепельницу, где та продолжает тлеть, и снова занимается своими волосами.
— Да. Мистер Кац. Владелец нашего театра.
— Он что, иудей? — спрашивает Энн.
В зеркале я вижу, как прищуривается мисс Тримбл.
— Вы имеете что-то против иудеев, мисс Уошбрэд?
— Н-нет, мисс. По крайней мере мне так кажется, потому что раньше я ни с кем из них не встречалась.
Актриса взрывается хохотом. Ее лицо расслабляется.
— Вот у вас и появится возможность восполнить этот пробел. Много таких возможностей. Потому что и сейчас вы говорите с иудейкой.
— Вы — иудейка? — изумленно восклицает Фелисити. — Но вы совсем на нее не похожи!
Лили Тримбл выгибает брови и смотрит на Фелисити в упор, пока моя подруга не отводит глаза. Мне не часто приходилось видеть Фелисити усмиренной. Для меня это — момент чистого счастья, и я бесконечно им наслаждаюсь.
