Кристофер Мур - Изверги-кровососы
Томми сказал:
— Да ладно, Саймон, нормальные они.
Саймон повернулся к Томми и прошептал:
— С этими ребятами нужно торговаться. Иначе тебя не будут уважать.
— Целепах не обдолбан, — сказал старик. — Хоцесь целепах — плати солок доллал.
Саймон сдвинул на затылок черный «стетсон» и вздохнул.
— Слушай, Прыг Скок, ты ведь в тюрьму можешь сесть за то, что торгуешь обдолбанными черепахами.
— Не обдолбан. На хуй иди, ковбой. Солок доллал или посёл вон.
— Двадцать.
— Тлидцать.
— Двадцать пять и почистишь.
— Нет, — сказал Томми. — Я их хочу живыми.
Саймон глянул на Томми так, будто тот перднул неоном.
— Я тут договориться пытаюсь.
— Тлидцать, — сказал старик. — Как есть.
— Двадцать семь, — сказал Саймон.
— Двадцать восемь или иди домой, — сказал старик.
Саймон повернулся к Томми:
— Дай ему денег.
Томми отсчитал купюры и вручил старику, который их пересчитал и сложил в резиновый фартук.
— Твой длуг ковбой не знай целепах.
— Спасибо, — сказал Томми. Они с Саймоном взяли по ящику и загрузили в кузов пикапа.
Забираясь в кабину, Саймон сказал:
— Надо учиться базлать с этими ебилами. Они оборзели с тех пор, как мы по ним дерябнули бомбой.
— Мы японцев дерябнули, Саймон, не китайцев.
— Без разницы. Надо было заставить его их почистить.
— Нет, я хочу их Джоди живыми подарить.
— Могёшь девушку очаровать, Флад. Многие на твоем месте заплатили б выкуп цветами и конфетами.
— Выкуп?
— Она же держит твой блудень в заложниках, нет?
— Нет, я ей просто хотел подарок купить — из лучших чувств.
Саймон тяжко вздохнул и потер переносицу, словно отгонял головную боль.
— Сын, нам надо поговорить.
У Саймона имелись четкие представления о том, как обращаться с женщинами, и пока они ехали в ЮМУ, он красноречиво разглагольствовал на эту тему, а Томми слушал и думал: «Если б о Саймоне знали, его бы избрали Кошмаром „Космо“ на следующие десять лет».
— Видишь ли, — говорил Саймон, — в детстве, когда я рос в Техасе, мы гуляли, бывало, по бахче и пинали арбузы на ходу. Пока не натыкались на спелый — от пинка он разваливался. Тогда мы выедали из него всю сердцевину и переходили к следующему. Вот так и с женщинами надо, Флад.
— Как? Пинать их, как арбузы?
— Точно. Возьмем, к примеру, новую кассиршу. Она тебя хочет, парень. Но ты себе думаешь: у меня своя дома есть, эта мне без надобности. Так?
— Так, — сказал Томми.
— Не так. Дома у тебя та, которой подарки покупаешь, говоришь что-нибудь приятное, ходишь по дому на цыпочках, чтоб ее не потревожить, и вообще ведешь себя, как бесхребетный раб своего блудня. А стоит тебе эту новую кассиршу завалить, как у тебя появится очко против своей старухи. Ты делаешь, что хочешь, когда хочешь, а если она станет злиться и тебе не давать, всегда можешь вернуться к кассирше. Старушке твоей тогда придется чуть больше попыхтеть. Это конкуренция. Спрос и предложение. Боже, благослови Америку, это капитализм блудня.
— Я потерял нить. Я думал, это как арбузы выращивать.
— Без разницы. Смысл в том, что ты тряпка, Флад. А если ты тряпка, ты себя не уважаешь. И жить тебе не прикольно. — Саймон свернул на улицу Томми и затормозил у тротуара. — Тут что-то не так.
Перед домом стояло четыре полицейские машины, фургон криминалистов отъезжал.
— Обожди тут, — сказал Томми. Вылез из грузовичка и пошел к полицейским. Востролицый латинос в костюме встретил Томми на полдороге. На поясе у него висел раскрытый бумажник с бляхой, а в руке он держал пластиковый пакет. Внутри Томми разглядел зачитанный томик «На дороге». Кофейные пятна на обложке он узнал.
— Улица перекрыта, сэр, — сказал полицейский. — Расследуется преступление.
— Но я тут живу, — сказал Томми, показывая на окна студии.
— Вот как, — произнес полицейский, вздев бровь. — И откуда возвращаетесь?
— Чё за хуйня тут у вас, панчо? — раздался из-за спины Томми голос Саймона. — У меня в кузове черепахи дохнут, не весь день же мне тут стоять.
— Ох господи, — сказал Томми и весь сник.
ГЛАВА 22
Кивок королеве проклятых
Убедить полицию, что на самом деле Томми провел всю ночь на работе и ничего не видел, заняло пять минут. Разговаривал преимущественно Саймон. Томми его книга в руках у полицейского так шокировала, что он не мог подобрать ответы даже на простейшие вопросы. Однако ему удалось убедить следователя, что его ступор вызван трупом, найденным, считайте, на самом пороге квартиры. Иногда полезно разыгрывать образ «Я только что свалился с грузовика репы из Индианы».
Черепах они затащили по лестнице и поставили на пол в кухонном углу.
— Где женщинка? — спросил Саймон, пожирая глазами огромную морозильную камеру.
— Наверно, спит еще, — ответил Томми. — Возьми себе пива в холодильнике. Я схожу посмотрю.
Томми приоткрыл дверь спальни и, проскользнув внутрь, аккуратно прикрыл ее за собой. Подумал: Саймона сюда пускать нельзя. Он захочет, чтобы Джоди встала и…
На кровати никого не было.
Томми заскочил в ванную и посмотрел в ванну: может, рассвет застал Джоди в ней. Но ванна была пуста, если не считать кольца ржавчины. Томми заглянул под кровать, нашел там лишь старый носок, потом распахнул дверь встроенного гардероба и сдвинул вбок одежду. В горле забурлила паника — и выплеснулась криком:
— Нет!
— Ты там как? — спросил из кухни Саймон.
— Ее тут нет!
Саймон открыл дверь.
— Ничё так у тебя фатера, Флад. Наследство, что ли, получил? — И тут Саймон засек панику на лице Томми. — Что стряслось?
— Ее тут нет.
— Ну так, наверно, вышла с утра пораньше за пончиком или еще куда.
— Она днем выходить не может, — сказал Томми, толком не сообразив, что он такое говорит. — То есть она так рано никогда не выходит.
— Да не парься. Я думал, ты меня будешь учить читать. Давай по пивку да по книжкам, блядь, ударим, лады?
— Нет, мне надо ее найти. Она может на солнце попасть…
— Остынь, Флад. Нормально все у нее. Хуже всего — это если она с другим парнем. Тогда ты можешь оказаться свободным человеком. — Саймон взял книгу со стопки у кровати. — Давай вот эту почитаем. Это что?
Но Томми его не слушал. Перед глазами у него где-то в канаве лежало обожженное тело Джоди. Как она это допустила? Что, в календарь не посмотрела? Он должен идти ее искать. Но где? Не обыщешь же весь город величиной с Сан-Франциско.
Саймон швырнул книжку обратно на стопку и направился к двери.
— Ладно, Ловчила, тогда я пошел. Спасибо за пиво.
— Ладно, — повторил вслед за ним Томми. И тут мысль о том, что весь день ему придется провести одному и ждать, вызвала еще одну волну паники. — Нет, Саймон! Постой. Мы почитаем.
— Вон ту, сверху, — сказал Саймон. — Она про что?
Томми взял книгу.
— «Вампир Лестат», написала Энн Райс. Говорят, хорошая.
— Тогда хватай пиво и будем грамотеть.
В глаза Ривере будто песку насыпало, а выглядел он так, словно спал всю ночь, не снимая костюма. Он сидел за столом и просматривал свои заметки. Но как бы он их ни перекладывал, смысла не прибавлялось — никакой связи и логики. Единственное общее у жертв — то, как они умерли: без всякого мотива. Результаты вскрытия будут готовы только через двенадцать часов, но сомнений уже не оставалось — убийства совершило одно лицо.
В участок вошел Ник Кавуто — с коробкой пончиков и свежим номером «Сан-Франциско игзэминер».
— Они, блядь, его уже назвали. «Игзэминер» окрестил его Головоротом. Как только они убийцу назовут, проблем у нас удваивается. У тебя что-нибудь есть?
Ривера махнул на заметки, распределенные по всему столу, и пожал плечами.
— Я ничего уже не соображаю, Ник. Даже собственный почерк разобрать не могу. Сам посмотри.
Кавуто вынул из коробки тянучку из кленового сиропа и уселся напротив Риверы. Сгреб часть бумажек и взялся их перебирать — но вдруг остановился и залистал обратно. Поднял голову.
— Ты с этим парнишкой Фладом сегодня утром разговаривал, так?
Ривера смотрел на пончик. От мысли о том, что его можно съесть, живот бунтовал.
— Ну, он живет там через дорогу от места, где мы нашли тело. Работает в «Безопасном способе», в Марине. То есть работал, когда произошло убийство.
Кавуто воздел бровь.
— Парнишка жил в мотеле, где мы нашли старуху.
— Шутишь.
Кавуто предъявил записи Ривере.
— Список постояльцев. Патрульная разговаривала с ним, он ей сказал, что был на работе, но этого никто не проверял.
Ривера смущенно поглядел на напарника.
— Невероятно, что я это прощелкал. Парнишка-то юлил, когда мы беседовали. В основном за него друг разговаривал.
