Леонид Свердлов - Прогулка с нелюдем
— И давно ты здесь? — спросил я.
— Я, знаешь ли, календари не читаю… Достаточно, чтобы все здесь знать, но мне тут еще не надоело.
— Ты побывал во многих замках?
— Это мое хобби. Я люблю одиночество и тишину.
— Чем же ты живешь?
— Жизнью, как и все, — он посмотрел на меня и улыбнулся. — Дворецкие меня, как правило, не любят, но терпят, ведь я им не мешаю. Всегда найдется кто-нибудь, чтобы позаботиться обо мне. Здесь меня кормит эта очаровательная девочка, — он мечтательно посмотрел на лестницу. — Она прелесть, правда? Только в деревнях и в старых замках встречаются такие милые наивные крошки. Представь себе, она краснеет почти всегда, когда я на нее смотрю. Я влюбился бы в нее, но, увы… Я разбираюсь в женщинах не хуже, чем в замках. В моей душе скопилось столько грязи, что я, кажется, не могу прикоснуться к женщине, ее не испачкав.
— Зачем же пачкать? — мне нравилась его самоуверенность. — Как крупный специалист, ты мог бы стать ее наставником в дальнейшей жизни.
— Тот, кто знает жизнь, должен быть очень осторожным, — сказал он, неожиданно посерьезнев. — Нельзя говорить людям о том, что точно знаешь. Если они узнают правду, им станет неинтересно, и они не захотят дальше жить. Наставником может быть только тот, кто еще сам должен учиться и учиться.
— Ты все уже знаешь?
— Об уборщице — да. Несколько месяцев разговоров, комплиментов, сомнений, волнений, а потом — тоже, что и всегда. Стоит ли борьбы такая победа?
— Ты так хорошо узнал жизнь, когда сидел в подвалах и башнях?
— Да, чтобы узнать жизнь нужно спрятаться и глядеть со стороны. Лучше всего для этого подходят башни старинных замков. Смотри, — он повернулся к окошку и поманил меня пальцем к себе.
Я подошел к нему. Прекрасное зрелище. Было видно всю деревню, капустное поле и церковь за ним, дорогу, по которой я приехал. Солнце ярко освещало все это. Мир географической картой развернулся передо мной.
— Вот отсюда я и наблюдаю, — сказал отшельник.
— Красиво, — сказал я. — И что же ты отсюда видишь?
— Все. Все вижу, все про всех знаю. Вот, например, деревня. В ней живет человек сто. Живут простой крестьянской жизнью, едят, по большей части, что сами выращивают. Только изредка ездят в город, чтобы продать на рынке свой урожай и купить какие-нибудь вещи. Всей культурной жизни — один кабак. Интересного почти не происходит. Разве что, парочка влюбленных. Они каждый вечер, часов в семь встречаются вон под тем кленом на краю леса. Там они стоят и смотрят друг на друга. Девушка, видать, давно ждет, что он сделает ей предложение, а он все не решается. Так вот стоят и смотрят. Потом девушка убегает. Представляю, как ей обидно, но она так любит его, что готова терпеть это раз за разом. А на следующий день они снова приходят на тоже место, смотрят друг на друга и молчат. Смешно, правда? Вон дорога. Раньше по ней ездили из деревни в город. Несколько лет назад за деревней построили новое шоссе, и теперь все пользуются только им. А по старой дороге с тех пор никто не ездит.
— Как это не ездит? Я сам приехал вчера вечером по этой дороге!
— По этой дороге? Уж не на разбитом ли грузовике?
— На нем, — удивленно ответил я. — А ты откуда знаешь?
— А вон он у дороги, валяется, — отшельник показал пальцем за лес, и я действительно увидел тот самый грузовик. Он стоял, съехав в кювет, на том самом месте, где я из него выскочил.
— Он что, так и не уехал со вчерашнего дня?
— Со вчерашнего? Да он здесь уже почти год! Прошлой осенью один водитель по пьяни заблудился, разогнался по старой дороге, а она, естественно, за последние годы совсем уже никакой стала, а тут еще дожди, слякоть… Ну, он в кювет соскользнул и все. Сам — насмерть, а грузовик так и стоит. Ты как сказал, что по этой дороге приехал, так я сразу про грузовик и подумал, за последние несколько лет там других машин все равно не появлялось.
— А что стало с водителем? — спросил я.
— Я же говорю: помер.
— Так его не похоронили?
— Не знаю, какая разница?
— Так же нельзя! — возмутился я. — Нельзя оставлять человека не похороненным!
— Только не надо политики! Мне все равно. Может быть, и похоронили, я за этим не следил.
— А тех, кто живет в замке, ты знаешь? — спросил я.
— Конечно. Их тут немного. Могу рассказать. Про ту девочку, которая обо мне заботится, я уже говорил. Дворецкий ничего особенного собой не представляет. Всю жизнь провел, не выходя из замка, подкаблучник, помешан на чистоте и порядке. Я назвал бы его неудачником, но он из тех людей, которые неспособны ни на какие мечты. А тот, кто не мечтает и ничего от судьбы не ждет, не может быть неудачником. Другое дело его жена. Это совсем другое дело, она умная, гордая, честолюбивая. Не понимаю, зачем она вышла замуж за дворецкого. Наверное, рассчитывала перевоспитать. Она могла бы далеко пойти, а вынуждена жить вместе с ним в этой дыре. Еще здесь живет повар, но он вообще никто. Прическа, а не человек. Бездарь, пьяница, дурак и ничтожество.
— Строг же ты к людям, — заметил я. — Сам-то ты намного лучше?
— Я выше всех людей, — ответил он, — я живу в башне. Я их не лучше, я совсем другой. Я наблюдаю и не вмешиваюсь ни в чью жизнь. Поэт должен жить только так.
Он прислонился к стене и провел рукой по струнам.
— Так ты поэт? — переспросил я. — Ты поешь для уборщицы?
— Нет, ей не пою. Она все равно в этом ничего не понимает. Она слишком молода и наивна. Она влюбится в каждого, кто может срифмовать пару строк. Мне такие слушатели не нужны — слишком просто и необъективно.
— Тогда изобрази чего-нибудь мне.
— Запросто.
Он присел на край лестницы и стал изображать. Он не пел, его голос не годился для пения, он напевал, совсем негромко, медленно перебирая аккорды:
«Где далек и город, и деревня,
На высокой и крутой скале
Замок был, наверно, самый древний,
В нем жил принц, последний на Земле.
Был тот принц известен повсеместно:
Принц из сказки, больше нет таких,
И о нем мечтали все принцессы,
Веря, что и он грустит о них.
Проводил балы он регулярно,
Всех принцесс к себе он приглашал,
Звал артистов, самых популярных,
И гостей всегда был полон зал.
На балах принцессам непременно
Ручки принц галантно целовал;
Был он настоящим джентльменом:
Не курил, отлично танцевал.
Окна замка до утра светились,
И не умолкал бокалов звон,
И от вальса головы кружились,
И сердца стучали в унисон.
Каждая принцесса забывала,
Торопясь домой, иль просто так,
Где-нибудь у выхода из зала
Туфельку, кроссовок иль башмак.
Думали: вот принц найдет пропажу,
И принцессу вспомнит он опять,
Может быть, взгрустнется ему даже,
Может быть, пойдет ее искать…
Как-то стал он в замке прибираться
И нашел за считанные дни
Туфелек, наверное, штук двадцать,
Семь перчаток, трусики одни…
Но ничто не вызвало печали,
Принц опять устроил пышный бал,
А принцессы все напрасно ждали —
Ни с одной он встречи не искал.
Этот принц совсем не бессердечный,
И совсем уж не его вина,
Что, принцессам нужен принц, конечно,
Только принцу золушка нужна.
Тает снег, потом приходит лето,
Опадают листья, снег идет…
Пролетают годы незаметно,
Ждут принцессы, принц уже не ждет».
— Ты и есть этот принц? — спросил я.
— Не ехидничай. Принц это литературный образ. Я тут не при чем.
Я еще раз посмотрел вдаль.
— А ты знаешь, что там, за капустным полем?
— Да, — ответил отшельник. — Там старое кладбище. Церковь отсюда видно. И кладбище, и церковь давно заброшены. Вот там точно есть нечисть. Если она тебя интересует, тебе надо обязательно сходить туда, скажем, около полуночи.
— Значит, за полем никто не живет?
— Там есть один домик. Раньше в нем жил священник, а кто живет сейчас — не знаю. Летом в нем отдыхает какая-то городская девица. Иногда она ходит в деревню на разные местные праздники, иногда гуляет здесь, перед замком.
