Вионор Меретуков - Тринадцатая пуля
Афиша с грамматическими ошибками извещала граждан, что на сцене летнего театра проходит открытый песенный конкурс.
На деревянных подмостках, в углу, разместилось древнее пианино. Рядом сидел унылый аккордеонист на стуле, а в стороне от него стояли две женщины, которые, не стесняясь присутствия зрителей, громко и скверно ругались.
Одна из женщин, ярко накрашенная полная блондинка, была, как я понял, кем-то вроде массовика-затейника, вторая — аскетического вида немолодая девушка, вероятно, — участницей того самого песенного конкурса, на который намекала безграмотная афиша.
Я прислушался к спору. Блондинка с настойчивостью дятла вдалбливала девушке, что песня должна быть, в соответствии с условиями конкурса, жизнерадостной и веселой, а не заунывной и грустной.
Девушка же уверяла, что песня, которую она хочет исполнить, хоть и называется "Похороны мамы", на самом деле самая оптимистичная из всех, какие она когда-либо слышала.
Она рассказала потрясенной затейнице и зрителям, что когда в последний раз пела эту песню на вечере в районном клубе, то все страшно хохотали, хлопали в ладоши, а некоторые даже пускались в пляс.
После долгих препирательств претендентка все же была изгнана с помоста. Первый приз — огромную пластмассовую куклу — под вялые аплодисменты вручили победительнице — изможденной даме в мятом платье, пения которой я не услышал, ибо оно, к счастью, прозвучало до моего прихода.
Призовая кукла в бело-розовом одеянии, похожем на пеньюар, своим развратным видом походила на дешевую проститутку.
Я закрыл глаза и задремал. Мне никто не мешал, меня никто не трогал, мое лицо овевал теплый ветерок, который легкими ласковыми порывами приносил запахи не то ранних полевых цветов, не то чьих-то волшебных нежных духов…
На душе вдруг стало легко, обручи, которые сжимали сердце, рассыпались в прах, и я свободно вздохнул.
В полудреме я подумал о том, что все в моей судьбе заранее предопределено. Ведет меня по жизни Всевышний, крепко держа мою душу в своих руках, и путь этот ясен и четко очерчен. И нет у этого пути боковых ответвлений.
А если есть? Могу ли я медлить, преступно ленясь и нежась в удобном болоте? Могу ли ничего не менять в своей жизни?
Пройдет совсем немного времени, и через какие-нибудь десять, двадцать лет меня не станет. Ведь порой и сейчас мне чудится ледяное дыхание безносой старушки, олицетворяющей конечность всего земного.
Надо торопиться, если я хочу еще что-то успеть. Надо торопиться, потому что в нашей жизни последующий год короче предыдущего, в зрелости год пролетает с такой же скоростью, как месяц — в детстве.
Кстати, детство вообще может быть бесконечным — у некоторых оно длится всю жизнь…
Я уже направлялся к выходу, когда увидел Викжеля. Он был не один. Рядом с ним находился тот проводник, физиономия которого мне показалась знакомой.
Видимо, они поняли, что я их заметил, и ускользнули так быстро и ловко, что я даже не понял, как они это сделали. Похоже, просто растворились в солнечном воздухе аллей.
Если Алекс прав, это означает, что Викжель из сталинской банды. Жаль! Он так красиво живописал свою жизнь. Чего стоит его рассказ о курице. А как был хорош рассказ о женах! Жаль! И коньяк у него был отменный…
И тут я вспомнил, что еще в Москве обратил внимание на двух субъектов, одетых в казенного вида черные длиннополые пальто, в барашковые ушанки с кожаным верхом и сапоги с галошами. Эти двое с утра околачивались у меня во дворе, безуспешно пытаясь вызвать на разговор Саболыча и его приятелей.
Безусловно, меня оберегали. Я им нужен! Но для чего? Возможно, я как невольный, но непременный участник их тайного и жуткого эксперимента мог бы, по их замыслу, и дальше осуществлять материализации нужных им персон.
А может, они опасаются, что с моей смертью они превратятся в пыль? И потому такие меры предосторожности? Теперь понятно… Хотят знать каждый мой шаг, чтобы ни на секунду не выпустить меня из поля зрения.
Кстати, странные типы в барашковых шапках, которые несколько дней неотступно следовали за мной, как это ни покажется невероятным, никак не привлекали внимание равнодушных московских прохожих, поглощенных полностью мыслями о своих семьях и заработке.
Только однажды их все-таки заметили. У Казанского вокзала моих соглядатаев остановил сводный военно-милицейский патруль, и возглавлявший его монументальный офицер властным голосом потребовал у обладателей диковинных пальто и давно исчезнувших из обихода галош предъявить документы.
Соглядатаи пожали плечами, переглянулись и принялись, приподняв полы пальто, рыться в карманах галифе. Патруль нетерпеливо и угрожающе переминался с ноги на ногу.
Я остановился в сторонке и с интересом наблюдал за развитием событий. Наконец необходимые бумаги были найдены, и соглядатаи с небрежным видом протянули их офицеру.
Офицер, только глянув на них, моментально изменился в лице. Затем он вытянулся, молодецким движением отдал честь, щелкнул каблуками и поспешно увел патруль громить ряды несчастных старух — торговок зеленью и цветами.
Глава 12
…Вечером Алекс давал представление на своей роскошной вилле в предместьях города.
Здесь унылая и однообразная природа проиграла в борьбе с людьми, некогда создавшими на пустынном берегу большой реки восхитительный оазис руками заключенных под чутким руководством местного управления НКВД и республиканского ЦК
.
Оказывается, под страхом смерти можно построить рай на земле, правда, жить в нем будут, увы, не строители.
Мы расположились в низких креслах с подушками в тени какого-то вечнозеленого ветвистого растения с заковыристым субтропическим названием.
Огромный, как поле для гольфа, стол был заставлен закусками и бутылками.
Николай Васильевич Гоголь, большой дока по части описывать обеденные и чайные столы, из которых некоторые чайные стоят иных обеденных, и тот, не сомневаюсь, пришел бы в изумление и восторг при виде всего этого кулинарного великолепия.
Чего здесь только не было! И розовая семга, и янтарный балык, и сациви, и форель в ореховом соусе, и икра зернистая и лососевая, и грибы в сметане, и окорок тамбовский со слезой, и пироги с капустой свежей и квашеной.
И подрумяненная с боков кулебяка, от которой шел не то пар, не то дым, когда, она, величественная, как линкор, была на огромном блюде принесена самим хозяином и торжественно установлена в центре стола рядом с заливным поросенком.
И всякие соленые и маринованные чудеса, разложенные по стилизованным под старину плошкам.
И вина, вина, вина… Словом, на столе было все, о чем только может мечтать поэтически настроенный человек, желающий немедленно выпить и хорошенько закусить.
Ароматы жареного молодого барашка ласкали обоняние: это водитель Алекса Иона священнодействовал у мангала.
Две очаровательные девушки, Светлана и Христина, как истинные светские дамы, со снисходительными улыбками щурились на стол. Но в их глазах, я видел это, тлел голодный азарт и гастрономическая похоть.
Алекс, разгоряченный вином и обществом хорошеньких барышень, по обыкновению, балагурил, каламбурил, нес чушь и дичь, — в общем, блистал.
Мое участие в веселье ограничивалось благосклонными поклонами в адрес барышень и беснующегося Алекса, который, видимо, решил установить рекорд по количеству произнесенных глупостей.
Из неведомого источника лилась тихая мелодия, вино было ароматным и в меру терпким, девушки были чрезвычайно хороши собой и соблазнительны, — тут Алекс не соврал, — и впереди нас всех ждала привычная ночь фальшивой любви.
Суррогат жизни окружал меня. Радость была подменена нарочитым весельем. Все ненастоящее. Эти улыбки, неумные шутки, громкий смех…
Я не за тем ехал сюда. Я хотел поделиться своей бедой и кое о чем расспросить. Впрочем, ответ от беспринципного и бесшабашного Алекса получен — не рыпайся! — да и какого еще ответа я мог ждать от этого беспечного сибарита и прожигателя жизни?
А ведь у "вождей советского народа", этой банды негодяев и мерзавцев, я уверен, есть революционные планы.
По дороге на виллу, в машине, Алекс протянул мне номер рабочей газеты "Правда" двухдневной давности.
В газете я наткнулся на статью, в которой говорилось о том, что на следующей неделе намечается эпохальная встреча главаря коммунистов Ванадия Блювалова с лидером вновь созданной, но пока нигде не зарегистрированной Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) — ВКП (б). Имя лидера не сообщалось.
