Кристофер Мур - Изверги-кровососы
— Фуфел, ко мне сейчас же.
Песик отступил еще на несколько шагов, повернулся и припустил к старику со всех ног. Джоди заметила, что у песика за ушами резинкой держится совсем крохотная сковородка для пирожков.
Свободной рукой старик подхватил собачку и рысцой подбежал к Джоди.
— Прошу покорно меня извинить, — произнес он. — Войска изготовились к битве, но, боюсь, им слишком уж не терпится схватиться с неприятелем. С вами все в порядке?
Джоди улыбнулась.
— Все хорошо. Я просто не ожидала.
Старик поклонился.
— Позвольте представиться…
— Вы же Император, правда? — Джоди прожила в Городе уже пять лет. Об Императоре она слышала, но видела его только издали.
— К вашим услугам, — ответил тот. Терьер с подозрением зарычал, и Император сунул песика — головой вперед — в огромный карман своего пальто, после чего застегнул клапан. Из кармана понеслось приглушенное ворчание. — Прошу извинить меня за моего подопечного. У него все в порядке с мужеством, но вот манер ему не доложили. Это Лазарь.
Джоди кивнула ретриверу, который слегка рыкнул и отступил на шаг. Крышки мусорных баков лязгнули у него на боках.
— Привет. Я Джоди. Приятно познакомиться.
— Надеюсь, вы простите мне такое самомнение, — произнес Император, — но мне думается, молодой женщине небезопасно гулять по улицам ночью одной. Особенно в этом районе.
— Почему именно здесь?
Император придвинулся ближе и прошептал:
— Я уверен, вы заметили, что мы с гвардией обряжены к битве. Мы охотимся на жестокого и опасного изверга, терзающего Город. Не хотелось бы вас волновать без надобности, но в последний раз мы видели его на этой самой улице. Вообще-то он не далее двух ночей тому убил одного моего знакомого — вот прямо тут, через дорогу.
— Вы его видели? — переспросила Джоди. — А полицию вызывали?
— Полиция здесь будет бессильна, — ответил Император. — Это не рядовой мерзавец, к каким мы в Городе привыкли. Он вампир. — Император воздел деревянный меч и проверил его остроту пальцем.
Джоди внутренне содрогнулась. Она изо всех сил старалась успокоиться, но страх проступил на лице.
— Я испугал вас, — сказал Император.
— Нет… нет, все в порядке. Просто… Ваше Величество, но вампиров же не бывает.
— Как вам будет угодно, — сказал Император. — Но мне сдается, вам будет разумнее дождаться света дня и при оном уже заняться своими делами.
— Мне постирать нужно, а то на завтра чистой одежды уже не осталось.
— Тогда позвольте мне вас сопровождать.
— Нет, в самом деле, Ваше Величество, что вы? Не стоит, все будет хорошо. Кстати, где здесь ближайшая прачечная?
— Одна отсюда невдалеке, но она в Вырезке. Одной вам не будет безопасно там даже днем. Я и впрямь вынужден настаивать, чтобы вы переждали темное время, дорогая моя. А там мы, глядишь, и с извергом расправимся.
— Что ж, — сказала Джоди, — если настаиваете. Вот моя квартира, совсем рядом. — Он выудила из кармана ключ и открыла дверь. Повернулась опять к Императору: — Благодарю вас.
— Безопасность прежде всего, — сказал Император. — Хороших снов. — Песик у него в кармане зарычал.
Джоди зашла в дом и закрыла дверь. Дождалась, когда Император уйдет. Постояла еще минут пять и снова вышла на улицу.
Закинув мешок на плечо, Джоди зашагала к Вырезке, думая: «Вот здорово-то. Полиция рано или поздно прислушается к Императору, нет? И нам с Томми придется съезжать, а мы даже квартиру еще не обставили. И стирку я терпеть не могу. Стирку я просто ненавижу. Если Томми не будет стирать, прачек буду вызывать на дом, пусть забирают. И надо будет нанять уборщицу — какую-нибудь приятную надежную женщину, пусть приходит после заката. И еще я не покупаю туалетную бумагу. Мне она ни к чему, вот и покупать не стану. И что-то надо сделать с этим мудацким вампиром. Господи, как же я ненавижу стирку».
Через два квартала из парадного перед ней выступил человек.
— Эй, мамашка, тебе помочь надо.
Джоди кинулась прямо на него и заорала:
— Отъебись, недоебок! — до того свирепо, что парень завопил и отпрыгнул в парадное, откуда вслед ей раздалось робкое:
— Извините.
Джоди подумала: «Сортировать не буду. Все стирается теплой. И плевать, если белое посереет; я не сортирую. А пятна крови как выводить? Откуда я знаю. Кто я вообще? Мисс Полезные Советы? Боже, до чего я ненавижу стирку».
Одежда подпрыгивала, играла и ныряла друг за дружкой, как стая текстильных дельфинов. Джоди сидела на складном столике напротив сушилки, смотрела представление и думала об императорском предостережении. Он сказал: «Мне думается, молодой женщине небезопасно гулять по улицам ночью одной». Не поспоришь. Не так давно она сама пришла бы в ужас лишь от мысли оказаться ночью в Вырезке. Она и днем-то туда не заглядывала, насколько ей помнилось. И куда девался тот страх? Что стало с ней, если теперь она может один на один встретиться с вампиром, откусить ему пальцы, затащить по лестнице труп в квартиру, сунуть его под кровать и при этом даже глазом не моргнуть? Где страх и отвращение? Не то чтобы их ей не хватало, просто интересно, что с ними стало.
Нельзя сказать, что она совсем уж бесстрашна. Она боится дневного света, боится, что ее найдет полиция, что ее отвергнет и бросит Томми. У нее страхи и новые, и давно знакомые, но вот в темноте ее сейчас не пугает ничего — и в будущем не пугает, даже старый вампир ей не страшен, а теперь, отведав его крови, Джоди знала, что он стар, очень стар. Она считала его врагом, и ум подбирал стратегии, какими его можно разгромить, но теперь она его уже не боялась. Ей было любопытно, но не страшно.
Сушилка остановилась — текстильные дельфины занырнули в глубину и умерли, словно в сетях тунцелова. Джоди соскочила со стола, открыла дверцу пощупать, все ли высохло, — и тут услышала с улицы шаги. Она повернулась: в прачечную заходил тот черный дылда, которого она загнала в парадное. За ним шли двое помельче. На всех серебристые ветровки «Лос-анджелесских рейдеров», высокие кроссовки и злобные ухмылки.
Джоди отвернулась к сушилке и принялась запихивать белье в мусорный мешок. При этом думая: «А ведь надо все складывать».
— Ё, сучка, — сказал дылда.
Джоди посмотрела в глубину прачечной. Единственный выход отсюда — через переднюю дверь, а она за спинами у этой троицы. Джоди повернулась к ним.
— Что это у вас с «Рейдерами»? — улыбнувшись, спросила она. Нёбо ее напряглось — то вылезали клыки.
Троица разделилась, обходя складной столик, — окружить ее. В другой жизни для Джоди бы не было кошмара хуже. Но в нынешней она просто улыбнулась, когда двое схватили ее сзади за руки.
На виске дылды она заметила каплю пота — он приближался с вытянутой рукой, чтобы разорвать на ней блузку. Свою правую она вырвала у его помощника и перехватила запястье дылды, когда капля пота оторвалась от виска. Руку дылде она сломала одним движением — кожу и мышцы ему прорвали кости, а она метнула его головой вперед в стеклянную дверцу сушилки. Из-за своего плеча она за волосы выхватила одного фаната «Рейдеров» и вмазала его лицом в пол, затем вихрем развернулась к последнему и пихнула его спиной на край столика. Позвоночник у него над копчиком хрустнул, и он кубарем покатился к батарее стиральных машин. Капля пота упала на пол рядом с расплющенным лицом второго нападавшего.
Под гул флуоресцентных ламп и стоны парня с перебитой спиной Джоди загрузила остальную стирку в мешок. И подумала: «Пока до дому донесу, там одни складки и морщины останутся. В следующий раз стирать будет Томми».
Подойдя к двери, она провела языком по зубам и с облегчением убедилась, что клыки уползли внутрь. Через плечо Джоди оглянулась на побоище и крикнула:
— «Сорок-блядь-девятники»!
Человек с перебитой спиной лишь простонал ей в ответ.
ГЛАВА 19
Деликатное состояние Джоди
Первые несколько недель Томми было неуютно жить с мертвым мужиком в морозилке, но через некоторое время мертвый мужик стал просто предметом мебели — заиндевелое лицо к каждому замороженному обеду. Томми назвал его Пири, в честь другого исследователя Арктики.[23]
Днем, когда возвращался с работы и до того, как забраться к Джоди в постель, Томми бродил по студии и беседовал — поначалу сам с собой, а затем, когда привык к этой мысли, — с Пири.
— Знаешь, Пири, — сказал как-то утром Томми, отстучав на машинке две страницы рассказа, — я не очень могу обрести в этом рассказе собственный голос. Когда я пишу о маленькой девочке с фермы где-то в Джорджии, как она босиком идет в школу по проселку, звучит, как Харпер Ли, но стоит заговорить о ее несчастном отце, несправедливо приговоренном к каторжным работам за то, что украл кусок хлеба для семьи, начинается какой-то Марк Твен. Но вот девочка вырастает и становится крестным отцом мафии — и я впадаю в какую-то сиднейщину, коллинзовщину и кранцовщину.[24] Что мне делать?
