Герберт Асбери - Дьявол Фей-Линя
Я поспешил вперед и достиг конца галереи. Далее путь преграждала каменная плита, однако в ней имелись трещины, сквозь которую в галерею проникали тонкие лучики света. После долгих усилий я убедился, что, вращая кортик в одной из трещин, могу ее несколько расширить. Так я и поступил и, проделав отверстие высотою в фут и такой же ширины, заглянул в него. Самое удивительное зрелище предстало моим глазам.
Я смотрел с высоты в огромную пещеру, чье устройство, равно как и следы обработки на стенах и потолке, говорили о том, что она была вырублена в цельной скале путем упорного и изумительного труда. В стенных нишах горели громадные факелы, отбрасывавшие бледный желтый свет; с потолка свисали богатые занавесы и драпировки, чудесно расшитые мастерами старого Китая, тогда как пол пещеры устилал ковер имперского желтого шелка с черною каймою. В конце пещеры имелся алтарь, покрытый парчой, шитой черным и золотом, на алтаре же восседал величественный Золотой Идол. По обе стороны огромной статуи стояли внушающие отвращение фигуры гигантских жаб, каждая величиною с кошку.
Великое множество мужчин, женщин и детей простерты были на полу пещеры, и все они вздымали голоса в песнопении, поклоняясь идолу, каковой восседал на пьедестале посреди всего того богатства и великолепия, ослепительно блистая лучистыми изумрудами, что служили ему глазами!
Песнь зазвучала громче и с большим рвением, покуда не стала волною звука, что бился о стены пещеры и отражался от них вращающимся звуковым водоворотом. И тогда все поющие встали, как один человек, вопя и крича в безумии фанатического своего поклонения; далее из галереи одесную идола выступила процессия жрецов, одетых в черные мантии, в нижней части каковых имелись алые гербы с изображением отвратной жабы, а пред ними выступал гигантский китаец, чье лицо искажено было фанатическим неистовством, глаза же его горели огнем, соперничавшим в яркости с блистающим взором идола. Наряд того жреца не отличался от прочих, однако на широкой груди его изображена была козлиная голова самого зловредного и ужасного вида.
Каждый жрец, исключая гиганта, вел за руку малое дитя, всего же их было пятеро. За ними следовали другие, неся металлическое ложе, богато изукрашенное золотом и слоновой костью, с подголовником, обитым желтым шелком. Далее явился еще один с большою золотою чашей и огромным треугольным куском черного хлеба. Дети, чьи руки были связаны шелковой веревкой цвета свежепролитой крови, преклонили колена у ног идола, за ними же жрецы поставили ложе. Гигантский жрец возлег на него и сложил на груди руки; засим из другой галереи, что находилась слева от идола, выступили шесть жрецов в длинных желтых мантиях, подпоясанных шелковою веревкой цвета крови; и каждый нес в руках скульптурное подобие, имевшее в высоту около фута и соответственные пропорции, того страшного божества, что восседало на алтаре в ужасающем своем великолепии.
Тогда песнопение перешло в приветственный клич, и вопли „Куэй! Куэй!“ звенели у меня в ушах, а все собрание стало кружиться по пещере в варварском танце. Жрецы также присоединились к сему круговращению и корчам, и теперь все в пещере плясали, исключая жреца, что возлежал у алтаря, да малых детей, что сжались от страха у ног идола. Последовали всевозможные непристойности…… И наконец жрецы с меньшими статуями в руках выступили вперед и поместили их вкруг ложа, одну в головах, одну в ногах и по две с каждой стороны.
Здесь пение и крики смолкли и молящиеся пали на пол. Настала совершенная тишина. После один за другим погасли факелы, однако же я не видел, чтобы гасили их человеческие руки. Некоторое время пещера оставалась погружена во тьму, и не раздавалось ни звука, помимо затрудненного дыхания молящихся, что униженно распростерлись на полу, да хныканья детей, ожидавших своей погибели. Неописуемый запах царил окрест, гнилостный и отвратный.
Затем услыхал я свистящее шипение, но не мог сказать, откуда оно исходило. Со временем шипение смолкло и в пещере вновь установилась тишина.
Тишина та длилась одно мгновение, ибо малый идол в головах ложа испустил бледный желтый свет, грязноватого колера, подобного сере. Вновь послышалось шипение, тогда как один из жрецов завел престранную монотонную песнь. Образ в ногах ложа испустил желтый свет, а вослед и другие, покуда все шесть идолов не стали сверкать и переливаться, как если бы на воздействовала на них скрытая сила; и тотчас все жрецы разразились воющим гимном. Пещера же оставалась погружена во тьму, исключая желтые пятна света, что отмечали местонахождение ложа и малых идолов.
С трудом различал я коленопреклоненные фигуры детей.
Завороженный престранным зрелищем, я и не замечал, как летело время, однако увидал вскоре некое движение на алтаре, и огромный золотой идол испустил тот же желтый свет, что окутывал ныне тело возлежавшего жреца и меньших идолов.
Однако свет тот был ярче и пронизан красными прожилками, и словно бы целиком окружал огромную фигуру.
Вдруг ужасное изваяние неловко и судорожно покачало головою из стороны в сторону; сомнений и быть не могло: оно двигалось.
И после раздался громкий лязгающий звук, и увидел я, что правая рука изваяния воздета и грохочет о колено, тогда как губы его издавали каркающие звуки, слагавшиеся в злобную и исполненную порока песнь. А толпы, что распростерлись на полу, издали громкий вздох и стенание, и было то славословие сотен душ, несомых мучительным вихрем ужасающего безумия, однако же гигантский жрец возлежал на ложе своем бессловесен и недвижим.
Вот другие жрецы выступили вперед с песнопением, и стали за спиною детей, и принялись подталкивать и подгонять одного, покуда тот, плача и спотыкаясь, не взобрался по ступеням алтаря, приблизившись к огромному идолу.
Жрецы в исступлении запели, и ужасное изваяние подняло гигантскую руку…… Дитя издало вопль…… Закричала женщина, и спустя миг избитое и изуродованное маленькое тело покатилось по ступеням. Ребенка подхватил жрец, блеснул нож, и кровь полилась в большую чашу, каковую держал другой нечестивый жрец. После сверкающая чаша передана была третьему, и тот поднял черный хлеб, повернувшись спиною к идолу и лицом к простертому на ложе жрецу, что был во главе процессии. Он наклонил чашу, и кровь невинного дитяти полилась на тело возлежавшего жреца, лицо коего исказила нечестивая страсть. Жрец, что пролил кровь, завел песнь, и я услышал латинские слова, что произносят священнослужители на мессе в нашей Святой Церкви. Левою ногой сей чудовищный негодяй и богохульник начертал на земле знак Креста и, изобразив священный образ, швырнул наземь черную Гостию и принялся топтать, вдавливая в пыль ногою…… Толпы молящихся возопили в богопротивной радости, изваяние же колотило огромною рукою о колено и мотало непотребною головою вперед и назад и из стороны в сторону……
Не знаю я, что было дальше, ибо бросился бежать по галерее и спустя некоторое время, что показалось мне вечностью, вдохнул чистый воздух ущелья и увидел с бесконечным облегчением Божие небо над собою, с луною и звездами, ниспосылавшими благотворный и наставительный свет измученному миру, погрязшему во тьме.
Я возвратился в лагерь, разбудил своих спутников и со всею торопливостью мы бежали из того проклятого места к морю. Я и не мечтал теперь овладеть неслыханным сокровищем, что воплощал золотой идол с изумрудными глазами, и в голове моей осталась одна только мысль оказаться по возможности дальше от виденных мною ужасных и нечестивых сцен……»
На этом завершался касавшийся нашего дела отрывок сочинения. Мы долго сидели в молчании, только Конрой беспрерывно и нервно выбивал пальцами дробь по столу. Наконец он поднял голову и оглянулся на огромное металлическое изваяние, бесстрастно восседавшее в углу.
— И это, — спросил он дрожащим голосом, — это… тот самый идол?
— Да, — ответила Дороти Кроуфорд. — Тот самый идол.
— Поразительно, — медленно проговорил Конрой. — Невероятно! Идол, что своей громадной рукой…
Глава семнадцатая
ПУТЕШЕСТВИЕ КУЭЯ
Здесь, в библиотеке старого дома в Грамерси-Парке, посреди гула и суеты величайшего города планеты, нелегко было вообразить, что где-то в мире могут происходить подобные мерзости. Однако на протяжении минувшей недели мы с Конроем видели немало удивительного. Не прошло и суток с тех пор, как предо мной предстало нечто, уродливое и тяжеловесное нечто, которое неуклюже взобралось по лестнице и склонилось затем над постелью раненого старика. И старик это сказал нам, что его изуродовал Куэй — тот самый громадный идол, что на глазах у Малькольма Стюарта ожил в пещере, затерянной в горных твердынях Китая.
— Рассказ Стюарта вовсе не выдумка, — сказала Дороти Кроуфорд. — По крайней мере, большая часть его соответствует истине — хотя идол изготовлен не из золота, и в глазах у него не изумруды. Но это какие-то искусно ограненные драгоценные камни.
