Олег Мизгулин - Морок
Смерть мужа во многом развязала ей руки, и дала возможность упрочить и укрепить тайную связь с одним из зарубежных послов, мотавшегося тогда в бывшую союзную республику, для урегулирования важных, по тем временам, вопросов.
На одном из свиданий посол, явно волнуясь и нервничая, мешая русский и английский, попросил её руки и сердца. Лёгкий ресторанный блюз, приватная полуинтимная обстановка, красиво сервированный стол и волшебный вкус дорогого вина в её бокале — всё это располагало, чтобы подумать над предложением. В то время Николай был ещё жив, но жизнь с ним давно не клеилась. Оба это чувствовали, но всё же пытались реставрировать былые чувства.
Когда-то девчонкой, она без памяти влюбилась в школьного ловеласа Кольку Зорина, в высокого всегда спортивно подтянутого юношу, игравшего тогда в баскетбол, за первенство школы. Коля на класс её опережал, среди шумных и разноликих сверстников, бесспорно, являлся фигурой заметной. Помимо уважения ребят, Коля был мечтой всех девочек, как её, так и параллельных классов. Колька, на зависть многим пацанам, легко мог завязать отношения с любой из девушек. С такой же лёгкостью эти отношения и прервать. В число его побед входили самые красивые и эффектные модницы школы. Ирина даже и мечтать, не смела, что однажды попадёт в это число. Угловатая и нескладная в свои шестнадцать, она всячески пыталась приблизить себя к эталону привлекательности, но глядя в зеркало, тут же ниспровергала себя в десятку безнадёжных страхолюдин, тем самым понижая самооценку и развивая в себе кучу комплексов.
Коля подошёл к ней на одной из перемен и без всяких вступлений сказал, просто и незатейливо:
— Подходи сегодня к семи, в «стекляшку». Я буду там играть…
Ирина от неожиданности выронила из рук учебник, и густо заливаясь краской, кивнула головой. Сердце бешено заколотилось, лицо пылало, и надо было что-то сказать, как-то продолжить… Но мыслей не было, слова не находились. Коля уже удалялся, и девушка в замедленном режиме, наблюдала, как он входит в свой класс.
Что-то щёлкнуло в голове. Чувство бешеного восторга, неземной радости, лампочкой вспыхнуло в груди.
Остатки учебного дня Ирина провела в абсолютной прострации и отрешённости от всего, что её окружало. Тревогой засела мысль: что одеть, как себя преподнести на первом свидании. Не имея опыта общения с парнями, и совершенно не искушённая в подобных делах, девушка мысленно прокручивала сценарий возможных диалогов.
Одеться ей помогла Танька с соседней квартиры. Войдя в положение подруги, она как опытный стилист, выбрала из своего гардероба, модный по тем временам джемпер, обтягивающий, а где-то и корректирующий недостатки, подростковой девичьей фигуры. Завершение ансамбля составили джинсы — предмет культа и поклонения молодёжи советской эпохи. В такой комбинации, считалось, не стыдно выйти на любую танцплощадку.
Выслушав кучу советов и ценных указаний от той же Таньки, Ирина с прыгающим от волнения сердцем, отправилась в ДК «СТЕКЛОДЕЛ», являющимся на тот момент, очагом культуры и центром спортивного развития подрастающего поколения.
Колю, она увидела сразу. Он играл в команде синих и отличался от остальных игроков ростом и не обычной подвижностью. В спортзале, где в баскетбол бились красные и синие, сидело ещё несколько девиц. Некоторые из них значились в списках Николая. Другие пришли поболеть за команду; все они дружно отреагировали на появление Иры. Девчонок больше заинтересовало не столько она сама, сколько то, во что она одета. Ирина чувствовала их косые взгляды и не добрый шёпот девчачьей компании, красноречиво подтверждал правильность выбора её одежды. Настроение заметно улучшилось, волнение слегка отступило, а самооценка сдвинулась на планку выше. Девушка уверенно прошла и села в самый центр скамейки.
Многие из ребят двигаясь по полю, во время игры, скользили по ней взглядом и это ей тоже льстило. Коля пробежал мимо, улыбнулся, кивнул ей и снова ушел с головой в игру. Разрыв в счете был значительный, и синие лидировали с явным преимуществом. Колины мячи почти всегда залетали в корзину, и девушке стало казаться, что Коля сегодня особенно активен. Активен, потому что она здесь. Это ощущение кружило ей голову и наполняло чувством безрассудной, необъяснимой радости. Каждый его удачный бросок, Ирина приветствовала восторженным криком, ёрзала, переживала как настоящий болельщик. Ещё никогда, баскетбол не занимал её так глубоко, как сейчас.
По окончании игры, Николай подбежал и попросил:
— Ириш, минут пятнадцать подожди на улице. Переоденусь, пот смою…
Зардевшись, девушка кивнула и, пытаясь убрать с лица глупую улыбку, двинулась к выходу, спиной чувствуя ненавидящие взгляды соперниц.
Потом было много всего: и походы в кино; и томные вечера, засиживания допоздна на летних скамейках, сияние влюбленных глаз, робкие страстные поцелуи, все, что делает переживания бескорыстной юности ярким моментом в памяти и возвращает потом это в качестве воспоминаний. Но самое дорогое и ценное воспоминание — это спортзал, стук мяча, крики играющих ребят, Колино лицо, и ожидание… Ожидание счастья. Не само счастье, а именно ожидание. Предвкушение новых и пока не изведанных чувств, переходный мостик из мира детства во взрослую жизнь.
Школьный роман, который на удивление всех, не стал очередным Колькиным похождением, получил совершенно иное развитие. Коля объявил Иру своей невестой, и незадолго до ухода в армию, попросил соизволение на брак у её отца. Папа Ирины, человек сложный, а во многом и суровый, за их отношениями следил давно.
— Что ж, два года — это пустяк. Но для вас влюбленных — это много. Служи, Николай. А как вернёшься, поговорим.
После срочной, Николай вдоволь наобщавшись со своими домочадцами, мчался на всех парусах к любимой. Дверь открыл Глеб Анатольевич. Крепко обняв и расцеловав возмужавшего парня, повел его на кухню.
— Знаю, Коля, знаю, о ком язык чешется спросить. Ирины нет дома. Скоро должна подойти. Присядь пока, не томись. — Глеб Анатольевич извлёк из холодильника бутылку, сковырнул пробку, налил. — Давай-ка со мной по сто капель, за твоё возвращение.
Два граненных стакана, почти на половину полные, ударились характерным звуком. Иринин папа искренне улыбался.
Ему было за пятьдесят, а выглядел он на сорок, и насколько Николай знал, по словам Иринки, отец её частенько уходил в тайгу. Там он жил охотой и рыбалкой, ночуя на известных только ему заимках, отрешась от цивилизации, целиком врастая в первобытно-таёжный быт.
Непринужденность общения подогревалось алкоголем и за беседой, они даже не услышали, как щёлкнула дверь.
— Колька, милый! — Иринка взвизгнув, повисла на шее Николая.
— Ну, ладно, вы тут милуйтесь, молодежь, я вас оставлю. — Отец деликатно направился к двери. — Шахматишки с Семенычем разложу. А то он как-то реваншем пугал.
Дверь хлопнула. Смеясь, и перебивая друг друга, молодые жадно наслаждались радостью долгожданной встречи.
Ирина изменилась, и Коля был приятно удивлен, насколько похорошела его девушка. Некогда худые плечи и бедра округлились, неуверенные подростковые бугорки, приобрели роскошные формы, а лицо неуверенной девчонки, стало лицом уверенной красавицы. Глаза, которые вспоминал Николай в период разлуки, остались теми же глазами. Только в них добавилась неуловимая смесь лукавства и чего-то ещё, что делает красивую женщину особенно неотразимой и опасной для мужских сердец.
Свадьбу сыграли через месяц. Николай трудился на заводе, работая газосварщиком, и получал вполне приличную зарплату. Профессия его рода считалась престижной и была востребована. А потому хватало, чтобы прокормить себя и Ирину, которая готовилась поступать в МГИМО, следовательно, в семье была не работающая единица. Жили они у Ирининого отца.
Папа заявил сразу, что в тягость им не будет, поскольку традиционно в летний сезон уезжает жить в тайгу, а посему жилплощадь оставляет в распоряжении молодоженов.
Сказано — сделано. Пять-шесть лет супружеской жизни были, пожалуй, самыми безоблачными. Отец привозил разные сувениры и таёжные подарки: большие кедровые шишки, барсучьи и лисьи меха, а однажды, в качестве подарка свалил на пол, выделенную им же самим медвежью шкуру, с клыкастой, свирепой мордой. Несколько раз брал их с собой подышать хвоей и смолой. Глеб Анатольевич появлялся редко в доме, слово, как и положено, держал, и даже зимой, чтобы не стеснять молодых в тесной однокомнатной квартире, уезжал в Танхой проведать сестру.
Через раз и два случались и ссоры, куда же без них, но эти конфликты не носили затяжной характер. Они по прежнему любили друг друга, просто с течением времени поменялись ценности. На место безотчетной эйфории первой любви стала взрослая рассудительность и трезвость взглядов на вещи. Материально-бытовая сторона, коя не касалась их детских и юных умов, теперь обозначила себя во всей полноте.
