Клайв Баркер - Книги крови
— Вы не должны так сильно переживать, Харви, — сказала Ванесса. — Вы прикидываетесь бестолковым, или это старость?
Он почувствовал укол, но уловка сработала. Все еще уставив взгляд на карту мира, он выдал следующие слова так четко, словно отрепетировал свое признание.
— Это был день здравого смысла, я говорю о 1962 годе, когда до самодержцев земных дошло, что они перед гранью разрушения мира. Даже самодержцев мысль о земле только для тараканов радовала мало. Если уничтожение надо предотвратить, решили они, наши лучшие инстинкты должны взять верх. Могущественные собрались за закрытыми дверями на симпозиуме в Женеве. Никогда не было такой встречи умов. Лидеры Парламентов и Политбюро, Конгрессов и Сенатов — Хозяева Земли — на одном общем обсуждении. И было решено, что дела будущего мира должны контролироваться особым Комитетом, созданным из великих и влиятельных умов, подобных моему собственному, — из мужчин и женщин, которые не подвержены прихотям политических пристрастий, которые могли предложить какие-то руководящие принципы, чтобы удержать виды от массового самоубийства. Этот Комитет предполагалось создать из людей, работающих в разных областях человеческой культуры, — объединить лучших из лучших, интеллектуальную и духовную элиту, чья коллективная мудрость принесла бы новый золотой век. Во всяком случае, такова была теория…
Ванесса слушала, не задавая ни одного из десятков вопросов, которые роились у нее в голове после этой короткой речи. Гомм продолжал:
–..и до сих пор она функционирует. Действительно, функционирует. Нас было только тринадцать, — чтобы сохранить некий консенсус. Русский, несколько Европейцев, — дорогая Йонийоко, конечно, — Новозеландец, пара Американцев… мы были очень мощной группой. Два лауреата Нобелевской премии, включая и меня самого…
Теперь она вспомнила Гомма или, по крайней мере, вспомнила, где видела это лицо. Оба они были тогда много моложе. Она, еще школьницей, учила его теории наизусть.
— …наши советы были необходимы, чтобы поддерживать взаимопонимание между будущими властителями, они могли помочь в образовании благотворительных экономических структур, в развитии культурной индивидуальности разных наций. Все это банальности, конечно, однако в свое время они звучали превосходно. Так получилось, что почти с самого начала все наши заботы были территориальными.
— Территориальными?
Гомм сделал широкий жест, указывая на карту перед собой.
— Помогая разделять мир, — сказал он, — регулируя маленькие войны так, чтобы они не могли стать большими, удерживая диктатуры от переполненности самими собой, мы стали домашней прислугой мира, вычищая грязь всюду, где она слишком густела. Это была огромная ответственность, но мы с радостью взвалили ее на себя. Вначале нам это даже нравилось, ведь нам казалось, что мы — тринадцать человек — формируем мир и что никто, кроме представителей самых высоких эшелонов власти, не знает о нашем существовании.
Явно выраженный наполеоновский синдром, подумала Ванесса. Гомм, безусловно, безумен, но что за величественное безумие! И по сути безвредное. Зачем нужно его запирать? Он определенно не способен причинить вред.
— Кажется нечестным, — сказала она, — что вы заперты здесь.
— Ну, это, конечно, для нашей собственной безопасности, — ответил Гомм. — Вообразите хаос в том случае, если какая-нибудь анархистская группа обнаружит, откуда мы управляем, и прикончит нас. Мы движем мир. Это не значит, что все так и идет, я же сказал — системы разваливаются. Время идет, властители, зная, что у них есть мы для решения самых острых вопросов, беспокоят себя все больше удовольствиями и все меньше думаньем. На протяжении пяти лет мы были не столько советниками, сколько замещали сверхправителей, жонглирующих нациями.
— Как забавно, — сказала Ванесса.
— До определенной степени, — ответил Гомм. — Но слава меркнет очень быстро. И после десятилетия — или что-то около того — начинает сказываться нагрузка. Половина Комитета уже мертва. Голованенко выбросился из окна. Бучанян — новозеландец — болел сифилисом и не знал о том. Возраст прикончил дорогую Йонийоко. И Бернгеймера, и Сорбутта. Рано или поздно это постигнет нас всех, а Клейн продолжает снабжать людьми, чтобы перехватить дело, но они не беспокоятся. Им наплевать! Мы функционеры, вот и все. — Он довольно сильно разволновался. — Покуда мы снабжаем их решениями, они счастливы. Ну… — голос его упал до шепота, — мы со всем этим заканчиваем.
Было ли это мигом самоосознания, размышляла Ванесса. Был ли это здравомыслящий человек, пытающийся выбросить из головы фантазии о господстве над миром? Если так, возможно она в силах чем-то поспособствовать.
— Вы хотите выбраться отсюда? — спросила она.
Гомм кивнул.
— Я бы хотел повидать свой дом еще раз, до того как умру. Я порвал со столь многим, Ванесса, ради Комитета, это почти довело меня до сумасшествия…
— О, — подумала она, — он знает.
— …Прозвучит ли это слишком эгоистично, если я скажу — моя жизнь кажется чересчур большой жертвой, чтобы отдавать ее за глобальный мир?
Она улыбнулась его притязаниям на могущество, однако ничего не сказала.
— Если так — то так! Я не раскаиваюсь. Я хочу удалиться отсюда! Я хочу…
— Говорите потише, — посоветовала она.
Гомм опомнился и кивнул.
— Я хочу немного свободы, прежде чем умру. Мы все хотим. И, верите ли, нам кажется, вы можете нам помочь. — Он посмотрел на нее. — Что-то не так? — спросил он.
— Не так?
— Почему вы так на меня смотрите?
— Вы не в порядке, Харви. Не думаю, что вы опасны, но…
— Подождите минутку, — попросил Гомм. — Что, по-вашему, я вам рассказал?..
— Харви. Это прекрасная история…
— История? Что вы подразумеваете под историей? — произнес он обидчиво. — О… понимаю. Вы мне не верите, да? Так и есть! Я только что рассказал вам величайшую мировую тайну, а вы мне не верите!
— Я не утверждаю, что вы лжете…
— Да? Вы думаете, я безумен! — взорвался Гомм. Голос его раскатывался эхом вокруг прямоугольного мира. Почти сразу же раздались голоса из нескольких построек и вскоре — грохот шагов.
— Вот, смотрите, что вы наделали, — сказал Гомм.
— Я наделала?
— Мы в беде.
— Осторожнее, Х.Г., это не значит…
— Слишком поздно для сокращений. Вы останетесь там, где есть, а я собираюсь направиться к ним. И отвлечь.
Собираясь уйти, он поймал ее руку и поднес к губам.
— Если я сумасшедший, — сказал он, — таким меня сделали вы!
Затем он удалился, его короткие ноги несли его через двор с солидной скоростью. Однако он не успел дойти до лавровых деревьев, как прибыла охрана. Они приказали ему остановиться. Поскольку он этого не сделал, кто-то выстрелил. Пули избороздили камень у ног Гомма.
— Все в порядке, — завопил Гомм, замирая и вытягивая в пространство руки. — Меа culpa!
Выстрелы прекратились. Охрана расступилась, когда вышел начальник.
— А, это вы, Сидней, — обратился Х.Г. к Капитану. Тот заметно дернулся, когда к нему обратились при подчиненных подобным образом.
— Что вы здесь делаете в ночное время? — требовательно спросил Сидней.
— Смотрю на звезды, — ответил Гомм.
— Вы были здесь не один, — сказал Капитан. Сердце Ванессы рухнуло. Пути обратно в ее комнату, не пересекая двор, не было, и уже теперь, когда объявлена тревога, Джиллемо, вероятно, проводит проверку.
— Правда, — сказал Гомм. — Я был не один. — Не оскорбила ли она старика настолько, что теперь он собирается выдать ее? — Я видел женщину, которую вы взяли.
— Где?
— Перелезала через стену, — сказал он.
— Иисус скорбящий! — воскликнул Капитан и повернулся кругом, чтобы отдать приказ пуститься в погоню.
— Я сказал ей, — выдумывал Гомм, — я сказал: вы свернете себе шею, перелезая через стену. Лучше подождать, пока откроют ворота…
Откроют ворота. Он вовсе не был безумным.
— Филиппенко, — сказал Капитан, — проводи Харви обратно в его спальню.
Гомм запротестовал.
— Мне не нужны сказки на сон грядущий, спасибо.
— Иди с ним.
Охранник подошел к Х.Г. и повел его прочь. Капитан помедлил только затем, чтобы пробормотать едва слышно:
— Ну, кто умница, Сидней? — А затем последовал за ними. Двор опять был пуст. Оставались лишь лунный свет и карта мира.
Ванесса подождала, пока замер самый последний звук, и затем, выскользнув из укрытия, отправилась тем же путем, что и удалившаяся охрана. В конечном счете она оказалась в том месте, которое смутно помнила по прогулке с Джиллемо. Воодушевленная, она заторопилась по проходу, и тот вывел ее во двор, где находилась Наша Леди с Электрическими Глазами. Ванесса прокралась вдоль стены, нырнула, чтобы не попасть в поле зрения статуи, и в конце концов вынырнула перед воротами. Они действительно были открыты. Как утверждал старик во время их первой встречи, охрана не была хоть сколько-нибудь надежной. И она поблагодарила за это Бога.
