Либба Брэй - Прекрасное далеко
Я хватаю за руку Энн, и она вскрикивает, когда я начинаю кружить ее в отчаянном вальсе. Фелисити присоединяется к нам и, конечно, желает вести. Мы кружимся и кружимся, стремительно и радостно, и мое счастье питается счастьем подруг.
Внезапно где-то вдали слышится раскат грома; небо становится болезненно-красным, как стертая до крови кожа. Я отпускаю руки подруг, мы разлетаемся в стороны. Энн падает с громким: «Упс!..»
— Джемма, ты что?
— Видите? — спрашиваю я и спешу к тропе. — Небеса вот-вот разверзнутся.
Фелисити смотрит в небо, снова затянувшееся унылой серостью.
— Идемте, сюда, — говорю я, уводя их дальше. Вскоре мы оказываемся перед длинной стеной ежевики, колючки остры и многочисленны.
— Где?
— А теперь что? — спрашивает Энн.
Сквозь небольшой разрыв в ежевичной стене я вижу странную смесь зелени и камней, тумана и кривых деревьев, весьма похожих на английские вересковые пустоши из волшебных сказок сестер Бронте. А еще дальше что-то поднимается из тумана.
— Что это там? — прищуриваюсь я.
Фелисити тоже всматривается сквозь щель.
— Безнадежно. Я ничего не могу рассмотреть. Давай поищем, как туда пробраться.
Она делает несколько шагов по утоптанной тропе, останавливается и проверяет крепость колючей стены.
— Ах!
Я отдергиваю руку. В рассеянности я укололась об огромный шип. На кончике пальца выступает капля крови. И тут же кусты ежевики со страдальческим вздохом расплетаются. Длинные колючие ветки отталкиваются друг от друга, как разбегающиеся змеи. Перед нами появляется широкий проход.
— И что нам теперь делать? — шепотом спрашивает Энн.
— Мы пойдем туда, — заявляет Фелисити, и в ее улыбке я вижу дерзкий вызов.
Мы проходим между кустами и идем к голому лесу. Воздух заметно холоднеет. По коже бегут мурашки. Под деревьями растут толстые лианы, они опутывают стволы и не дают расти ничему другому. Лишь кое-где поднимают головки храбрые цветы. Их мало, но они крупные и прекрасные — темно-пурпурные лепестки, а тычинки здоровенные, как мужской кулак. Все окутано голубым светом, как в зимних сумерках. Тут все ощущается как-то по-особенному. Меня притягивает эта земля, хотя и хочется убежать отсюда. Она как предостережение, эта местность.
Мы доходим до конца леса и в изумлении останавливаемся. На холме лежат руины замка. Стены густо покрыты бледным, болезненным мхом, сквозь них проросли похожие на веревки лианы. Корни деревьев впились в камни, словно костяные пальцы, сжимающиеся вокруг замка, крепко держащие его в нежеланных объятиях. Но одна известняковая башня отказывается сдаваться. Она величественно возвышается над жадными руками холма.
Почва вокруг нее покрыта нарядной изморозью. Это напоминает кукольный дворец, посыпанный сахарной пудрой. Здесь все кажется очень странным. Тихим, как первый снегопад.
— Что это за место? — спрашивает Энн.
— Давайте заглянем!
Фелисити быстро делает шаг вперед, но я удерживаю ее.
— Фелисити! Мы же понятия не имеем, где находимся или кто там живет!
— Точно! — восклицает она таким тоном, будто я забыла о самом смысле нашей экскурсии.
— Надо ли напоминать тебе о Маковых воинах? — говорю я, имея в виду злобных рыцарей, которые заманили нас в свой собор, надеясь убить и завладеть магией.
Когда мы все-таки сбежали от них, спасая жизни, они превратились в гигантских черных птиц и гнались за нами до самого пролива. Нам повезло, что мы сумели удрать, и я не собиралась во второй раз повторять эту ошибку.
Энн содрогается.
— Джемма права. Давайте вернемся.
Тишину вдруг нарушает громкий шелест листвы. Из леса доносится чей-то голос; от него меня пробирает холодом.
— Уух-ут!
— Что это такое? — шепотом спрашивает Энн.
— Сова? — предполагаю я.
— Нет, не думаю, — возражает Фелисити.
Мы становимся поближе друг к другу. Фелисити обнажает меч. Магия несется сквозь меня, сражаясь со страхом. Справа я замечаю какое-то движение, белую вспышку среди зелени. И столь же стремительно что-то проносится в зарослях слева от нас.
— Уух-ут! Уух-ут!
Кажется, звук возникает со всех сторон. То здесь, то там… Мелькает что-то яркое…
— Уух-ут! Уух-ут!
Теперь оно ближе. Я не понимаю, в какую сторону бежать. Кусты неподвижны. Но кто-то там затаился, следит за нами. Я это чувствую.
— Эй, п-покажись! — кричу я, и мой голос бледен, как ломтик луны.
Она выходит из-за деревьев. Обрамленная пыльным пурпуром ночи, она светится. Подол белого платья потемнел от грязи; кожа у нее цвета смерти. В перепутавшихся волосах — венок из давно засохших цветов. Но мы все равно узнаем ее. Это наша подруга, которую мы похоронили много месяцев назад, подруга, которая так и не перешла через реку, и мы думали, что она затерялась в Зимних землях.
Я испуганным шепотом произношу ее имя:
— Пиппа…
Глава 10
У Фелисити чуть не выскакивают глаза.
— Пиппа? Это ты?!
Пиппа растирает ладонями предплечья, пытаясь согреться.
— Да. Это я. Ваша Пиппа.
Никто не решается сдвинуться с места. По бледным щекам Пиппы текут слезы.
— Вы не обнимете меня? Неужели я теперь так мало для вас значу? Как вы могли так быстро меня забыть?
Меч Фелисити со звоном падает на землю, она бросается к Пиппе и обнимает потерянную подругу.
— А я им говорила, что ты не уйдешь, не попрощавшись со мной! Я им говорила!
Пиппа смотрит на Энн.
— Энн, милая, ты все еще считаешь меня своей подругой?
— Конечно, — отвечает Энн, шагая к хрупкой бледной оболочке прежней Пиппы.
Пиппа наконец подходит ко мне.
— Джемма…
Она одаряет меня печальной улыбкой и нервно прикусывает губу. Зубы у нее стали заметно острее, а глаза то и дело меняют цвет с прекрасного фиолетового на мутно-голубой, с крошечной черной точкой зрачка в центре. Красота Пиппы стала другой, но все еще завораживает. Ее волосы, раньше длинные и темные, сейчас представляют собой невообразимую путаницу локонов, похожих на необузданные лианы, вьющиеся вокруг замка. Пиппа смеется — коротко, горько.
— Джемма, у тебя такой вид, словно ты увидела привидение!
— Я думала, ты ушла в Зимние земли, — неуверенно говорю я.
— Чуть не ушла, — содрогнувшись, отвечает Пиппа.
— И что же случилось? — спрашивает Фелисити.
Пиппа оглядывается на лес и кричит:
— Все в порядке! Можете выходить! Ничего страшного, это мои подруги!
Несколько девушек одна за другой появляются из укрытия за деревьями и кустами. Двое несут длинные палки, которые выглядят весьма угрожающе. Девушки подходят ближе, и я вижу, что их рваные платья обгорели, а на лицах и руках — страшные следы ожогов. Я знаю, кто это, — погибшие в пожаре на фабрике, мы встречались с ними много месяцев назад. В последний раз мы видели их, когда они направлялись в Зимние земли, навстречу разложению. Я с облегчением понимаю, что они не нашли там свой конец, но совершенно не могу представить, как им удалось его избежать.
Крупная, ширококостная девушка с грубой кожей, покрытой ожогами, становится рядом с Пиппой. Я помню, как разговаривала с ней в сферах. Бесси Тиммонс. Такую мне не хотелось бы видеть на стороне моих врагов.
Бесси окидывает нас подозрительным взглядом.
— Что, все в порядке, да?
— Да, Бесси. Это мои подруги, те самые, о которых я вам рассказывала, — с гордостью сообщает Пиппа.
— Так это те, которые забрали магию из Храма и бросили тебя здесь? — фыркает Бесси.
— Но ты же видишь, они вернулись!
Пиппа, сияя, обнимает Фелисити. Бесси это не нравится.
— Я бы на твоем месте не радовалась уж так-то. Они ведь не затем пришли, чтобы остаться с нами.
Пиппа грозит ей пальцем, как школьная учительница.
— Бесси, помни наш девиз: «Изящество, сила, красота!» Леди должна быть милой, когда приветствует гостей.
— Да, мисс Пиппа, — с покаянным видом отвечает Бесси.
— Но, Пиппа… где же ты была? Я хочу знать все! — восклицает Фелисити, сжимая Пиппу в объятиях.
Я понимаю, что и мне надо бы обнять Пиппу, как это делают Фелисити и Энн, но я вижу только тревожащие глаза и острые зубы и боюсь.
— Я все вам расскажу. Но давайте зайдем. Здесь уж очень холодно.
Пиппа берет за руки Энн и Фелисити и увлекает их к замку. Бесси Тиммонс, ворча, следует за ними. Остальные девушки тянутся цепочкой, а я замыкаю шествие.
Пиппа отодвигает железную задвижку на покоробившейся деревянной двери. Сквозь щели свисают сорняки.
— Вот и пришли, — говорит Пиппа, распахивая дверь. — Мы дома.
Похоже, в свое время это была прекрасная крепость, но теперь это всего лишь груда древних кирпичей, скрепленных ползучими растениями вместо известкового раствора. Стены густо поросли мхом. Пахнет сыростью и гнилью. Хрупкие маргаритки, засохшие прямо на корню, торчат между плитами. Единственное, что здесь хорошо растет — белладонна. Ее ядовитые пурпурные цветы висят над нашими головами как маленькие колокольчики.
