Николя Д’Этьен Д’Орв - Тайна Jardin des Plantes
— Мама, кстати, рассказывала о покушении на тебя…
Любен опустил голову, как провинившийся школьник.
Вчера за обедом Жервеза действительно рассказала сыну о недавнем событии, которое обсуждали все сотрудники зоопарка: Любен, гроза зверей, был атакован свиньей-пекари, которая его укусила. По выражению лица старика Сильвен понял, что это правда. Старший смотритель, проработавший в зоопарке пятьдесят лет, укушен какой-то паршивой южноамериканской свиньей!.. Да, еще бы не обидно…
Глядя в сторону, Любен притворно-небрежным тоном произнес:
— Жервеза тебе рассказала о пекари, да? Ну что ж, я ведь старею — ты в курсе? И животные это чувствуют. Они понимают, что мне недолго осталось… Вот и показывают норов…
Сильвен расхохотался:
— Ну не говори глупости! Всего полчала назад ты утверждал, что никогда не болеешь и вообще в отличной форме!
— Да, и что я вас всех переживу. Твоя мать мне все время это говорит.
— Ты на нее за что-то сердишься, да?
После недолгого молчания Любен обреченно махнул рукой:
— Стар я уже — мотать нервы по пустякам… Только весь этот бардак меня бесит!..
Подобные тирады Сильвен тоже знал наизусть, поэтому, не дожидаясь окончания, спросил:
— Ты все еще думаешь, что мать хочет видеть меня наследником своих владений? Ботанического сада, я имею в виду?
Любен одним глотком опустошил свой стакан и поморщился.
— Я только думаю, — ответил он, — что твоя мать всегда держала нас на расстоянии от многих вещей… Важных вещей.
Сильвен понимал, куда старик клонит. Это была еще одна из его «вечных тем» — наиболее скрытая сторона жизни Жервезы.
— Ты имеешь в виду ее клуб? Всех этих людей, с которыми она встречается раз в месяц в «Баскском трактире»? «Общество любителей карьеров»?
Любен кивнул. Потом, слегка пригнувшись и втянув голову в плечи, прошипел тоном заправского конспиратора:
— Она ведь, по сути, ничего тебе о нем не рассказывала?
Это была правда, и втайне Сильвен был уязвлен такой скрытностью матери. Он нехотя кивнул:
— Она обещала, что когда-нибудь «представит» меня членам ОЛК, — но каждый раз, когда я ей об этом напоминаю, она меняет тему разговора.
И в самом деле, вот уже много лет Жервеза каждую неделю посещала таинственные собрания ОЛК, замаскированные под обычные дружеские встречи за обедом.
Чем же занималось это общество? Сильвену так и не удалось ничего об этом узнать.
— Только не думай, что мы строим заговоры, стремясь захватить мировое господство! — обычно отшучивалась Жервеза, когда Сильвен пытался узнать подробности. — Мы всего лишь несколько пожилых любителей парижских подземелий…
— Но все-таки, мама, — настаивал Сильвен, который и сам провел в парижских подземельях много часов, вместе с Любеном и Габриэллой. — Ты же знаешь, что это и моя страсть! Почему бы тебе хоть раз не взять меня с собой на вашу встречу? Я ведь хорошо знаком с темой — как-никак, я ее преподаю!
Но на эту просьбу всегда следовал один и тот же ответ:
— Твое время еще придет, котенок.
Больше ничего…
ОЛК. Таинственное сокращение, о котором Сильвен в конце концов перестал думать — так мы изгоняем из своих мыслей воспоминания о детских унижениях, о не самых красивых поступках… Иногда он спрашивал себя: а существует ли на самом деле это общество? Или это лишь предлог, который Жервеза использует, чтобы скрыть встречи с любовником? Но насколько он знал, у нее не было никаких романов после смерти мужа, его отца.
Нет, все же ОЛК не могло быть полной выдумкой. Любен, осушив до дна очередной стакан, теперь обвинял этот «клуб» чуть ли не во всех бедствиях планеты!
— Не удивлюсь, если окажется, что именно они украли белых обезьян, — сказал он неожиданно.
При этих словах спящий на подушке кот поднял голову и недовольно уставился на собеседников.
— О, кажется, мы разбудили спящего тигра… Характер у этого кота примерно такой же добрый, как у Жервезы…
Сильвен взглянул на старого кота с невольной неприязнью. Любен поднялся и, подойдя к коту, опустился рядом с ним на корточки. Поглаживая кота, который не сопротивлялся, лишь порой недовольно мяукал, смотритель зоопарка продолжал:
— В сущности, твоя мать и я похожи на старую семейную чету. Она тридцать пять лет работает в музее, я — пятьдесят один год в зоопарке. Хотя между нами никогда ничего такого не было, мы знаем друг друга почти так же хорошо, как муж и жена. Притом что она всегда обращалась со мной как с лакеем. — Взгляд его вспыхнул. — Тогда как без меня…
И вдруг Любен прикусил язык.
Что же он хотел сказать?
— Тогда как без тебя… что?
Погладив кота столь энергично, словно желая его расплющить, смотритель втянул голову в плечи, как черепаха, прячущаяся в свой панцирь.
— А… неважно… Это старая история…
Сильвен, уже не в силах скрывать раздражение, отреагировал абсолютно по-детски.
— Да черт возьми! — закричал он, одним прыжком вскакивая с дивана. — Ты точь-в-точь как она: вечно что-то от меня скрываешь, обращаешься со мной как с ребенком!.. Тогда как без меня ты был бы один как перст! Кто еще разговаривал бы с тобой? Кто еще навещал бы тебя? С тех пор как Габриэлла уехала, кто еще позаботился бы о тебе? С тех пор…
Сильвен остановился.
Он понял, что и сам наговорил лишнего.
Любен очень медленно поднялся, взял кота за загривок и швырнул его через всю комнату. Кот приземлился у подножия стены, успев спружинить лапами.
Глаза смотрителя зоопарка пылали от гнева. Вся его тревожная недавняя нерешительность улетучилась. Сейчас он был грозен, как один из всадников Апокалипсиса.
— Полегче, Сильвен…
Так же медленно он приблизился к молодому мужчине и, положив руку ему на лоб, слегка провел ладонью по его волосам.
— Или тебе напомнить, что именно от тебя Габриэлла уехала?
Сильвен нервно усмехнулся, пытаясь остановить непрошеные воспоминания. Любен сказал правду, но сегодняшний вечер и без того выдался достаточно тяжелым, чтобы вытерпеть еще и это. Но его уже захлестнул поток бессвязных воспоминаний. Воспоминания детства… Образы, которые он даже не мог четко идентифицировать — звуки, запахи, краски наслаивались друг на друга… Это было какое-то странное, очень сильное и очень необычное ощущение. Настолько сильное, что по всему его телу прошла судорога. Любен, словно почувствовав его состояние, неожиданно успокоился:
— Э… извини, Сильвен. Что-то я увлекся… Ты был прав: от этих подземных карьеров одно расстройство… Давай-ка лучше на боковую…
Но когда Сильвен, сбросив халат, наспех переодевался в свой костюм, старик приблизился к нему и, положив руки ему на плечи, серьезным тоном произнес:
— Все-таки я тебя по-своему люблю. Как сына. Это чтоб ты знал…
Было ли это искреннее признание или новая ложь?..
Глава 11
Силуэты Любена и Сильвена, словно два персонажа театра теней, показались на пороге хижины.
— Ты ко мне не заходил, договорились? — произнес смотритель зоопарка. — Попрощался с матерью и сразу пошел домой.
Сильвен кивнул, чувствуя, как ветер вздымает его волосы, еще не до конца высохшие после «бассейна».
— Посмотрим, куда подует ветер, прежде чем ставить парус, — пробормотал старик, стоя на пороге и глядя вслед удаляющемуся гостю.
Оказалось, что недостаточно просто покинуть это словно застывшее во времени необычное место, чтобы попасть в привычный мир: все вокруг казалось Сильвену изменившимся, каким-то слишком большим и шумным. Так, пустая и тихая улица Бюффона произвела на него впечатление оживленной автострады — хотя сейчас на ней не было вообще ни одного автомобиля! Одного лишь асфальтового покрытия было достаточно, чтобы собственные шаги казались Сильвену оглушительными. Он едва ли не с ужасом устремил взор на единственного дежурящего здесь полицейского, замерев, словно лис, выскочивший прямо на охотника.
— Здесь нельзя задерживаться, месье, — пробормотал полицейский с некоторым смущением.
Но Сильвен уже тронулся с места. Идя по спящему Парижу, он пытался хоть немного собраться с мыслями.
«Что же на самом деле произошло сегодня вечером? — спрашивал он себя, шагая по улице Ласепед. — Еще до того, как выяснилось, что обезьяны исчезли, мама была какая-то странная… и эти ее тирады против Маркомира… Чем же его роман ее так встревожил? Чего она боится?»
Все эти вопросы оставались без ответа.
Он едва не упал, споткнувшись о велосипедную шину на углу улицы Наварры, но не обратил на это внимания.
«Да еще опустевшая обезьянья клетка… И этот жуткий концерт остальных животных…»
Это воспоминание, смешавшись с алкогольными парами, резко атаковало мозг молодого профессора, который даже вынужден был на пару секунд прислониться к балюстраде у станции метро «Площадь Монж».
