Наталья Резанова - Третий день карнавала
— Это так.
— Во многих языках слова «тень» и «призрак» являются синонимами. Поэтому вы решили, что опрашиваемые боятся привидений. Однако они дали точное зрительное описание того, что их страшило. Тени.
— К чему вы клоните?
— Сто лет назад в этом доме проводились магические сеансы. Я знаю, как вы отреагируете на эти слова, и не больше вашего имею почтения к мистике и оккультизму. Но вспомните тех, кто, полагая, что идет по этому пути, — Альберта Великого, Парацельса, Месмера — они совершали открытия, интуитивно, ошибочно, случайно! Что если Фамира именно так — ошибочно или случайно — приоткрыл вход в иные, тонкие планы бытия, невидимые нашим глазам? То, что ваши подопечные называли прорехой или дверью. И обитатели этого тонкого плана бытия попали сюда, в наш мир. А поскольку дверь была открыта случайно, она захлопнулась. И вернуться обратно они не могут. Предположим также, что на нашем плане бытия они могут существовать только в некой двухмерной форме. Как тени.
— Тень их плоть, страх их еда, — процитировал Штейнберг.
— Естественно, подобные создания не могут питаться обычной пищей. Им нужны для укрепления, скажем, сильные чувства. А самым сильным, как известно, является страх.
— Ну, знаете! — сердито сказал профессор. — Это похлеще измышлений спиритов про эктоплазму.
— Не стану спорить. Но взгляните: после сеансов Фамиры виконтесса, особа и без того неуравновешенная, начинает испытывать приступы панического страха. Настолько сильного, что хочет покинуть собственный дом, цитирую: «боясь собственной тени». Затем она приглашает Пелегрини. И обретает умиротворение после того, как обустроена эта комната. Что вы можете сказать о ней?
— Она круглая. — Штейнберг пожал плечами.
— Именно. Здесь нет углов. Нет места, где могли бы затаиться тени. Поэтому Клара-Виктрикс чувствовала себя здесь в безопасности.
— Так вы и бесчинства революционной толпы воздействием таинственных теней объясните, — съязвил Сеголен.
— Вот уж нет. Не будем сваливать на них вину за людскую жестокость. Хотя, наверное, в тот день они изрядно попировали. Но, полагаю, тени неспособны причинить физический вред. Они влияют на психику, но здоровый, разумный, трезвомыслящий человек способен им противостоять. Клара-Виктрикс таковой не была. Последующие владельцы дома испытывали здесь гнетущее состояние, отсюда мрачная репутация особняка. Но все же по-настоящему после гибели виконтессы никто не пострадал. И вдруг в здании оказывается множество душевнобольных людей. Тени выходят на охоту. Они выманивают жертв, как Бекке, или загоняют их, как Мартину Ламорис. Обратите внимание — больная бежала из сада вглубь дома, в точности как виконтесса Эльстир. Она инстинктивно чувствовала, где может укрыться. Но ее организм был ослаблен…
— Изящная история. Но совершенно безумная. Надеюсь, вы не собираетесь излагать ее в вашей газете.
— Верно. Если б я ее там изложила, мне бы порекомендовали пройти лечение в вашей клинике.
— А мне лично вы ее сообщать не боитесь.
— Нет. Вы предлагали изложить взгляд на события с точки зрения истории особняка — я это делаю.
— Предположим — воспользуемся вашим излюбленным термином, — я приму это к сведению. И что же вы предложите сделать, чтобы обезопасить пациентов? Не экзорциста же приглашать?
— Не стоит так шутить, профессор. Ясно же, что ни святая вода, ни молитвы не помогут. Просто, вероятно, надо постоянно держать больных под присмотром, не позволять им в одиночку ходить по коридорам и в саду. А персонал… те, кто будут бояться, уволятся, а сильные духом справятся сами.
— Полагаете, этого достаточно?
— Нет. Нам сказали, что убежищам теням служат темные места. Погреба, подвалы, аллеи сада. Там эти «сгустки тьмы» совсем незаметны. Также известно, что они по каким-то причинам не могут удаляться от «прорехи». Ну так надо предложить им другое убежище.
— Так где же его взять?
— Я подумаю, что тут можно сделать.
Мы встретились в кофейне «У дядюшки Якоба». Лил мерзкий мелкий дождь, погода с приближением зимы неотвратимо портилась, и горячий кофе был как нельзя более уместен.
— Ваш знакомый запаздывает, — сердито сказал Сеголен, складывая зонт.
— Просто вы, профессор, явились несколькими минутами ранее назначенного времени.
— Может быть, заказать бренди к кофе? — предложил Штейнберг. Может, хотел сгладить неловкость, а может, просто замерз.
— Не стоит, — осадил его начальник. — Нам предстоит деловая беседа. Возможно, позже…
— Надеюсь, Ламорис вас больше не беспокоил? — спросила я.
— Представьте себе, нет. Он был так нагл и самоуверен… а теперь его не видно и не слышно.
— Ему сейчас не до вас. Полиция занялась драгоценностями, которые закладывала у процентщиков его покойная супруга, и они оказались вовсе не фамильными.
— А вы откуда знаете? — полюбопытствовал Штейнберг.
— Да так, слухами земля полнится. — Я никогда не выдаю своих контактов. Не хочу, чтобы кое-кто пострадал из-за моей откровенности.
Звякнул колокольчик, стукнула входная дверь. На пороге, стряхивая водяную пыль с клетчатого плаща, появился новый посетитель — плотный невысокий мужчина с темными подкрученными усами.
— А вот и он. Позвольте вас представить: профессор Сеголен — господин Рубин, строительный подрядчик.
Они пришли к соглашению. Причем каждый считал, что обхитрил оппонента и устроил дело к собственной выгоде. Мне все равно, я свои комиссионные получила. Должна же я хоть что-то получить, раз уж решила не писать статью.
Фатальных случаев с тех пор в клинике Сеголена не было. Покуда господин Рубин не провел ветку и не построил станцию возле лечебницы, профессор требует от персонала строгого соблюдения дисциплины и усиленного надзора над больными. Поэтому я редко вижу Либби.
Медицинская общественность сочла, что профессор Сеголен отошел от излишне либеральных методов, и теперь ходят слухи, что его собираются сделать академиком. Сам профессор намекнул, чтоб я рекомендовала его клинику собратьям по перу — ведь среди них немало людей, страдающих душевными недугами. Ну, не знаю. Среди пишущей братии, конечно, много сумасшедших, но мало денежных.
Верю ли я сама в изложенную теорию? Какая разница! Теория как теория, не хуже многих других. Одно могу сказать — когда в Тримейне все-таки выстроят метрополитен, вряд ли я буду им пользоваться.
Лучше ходить пешком.
