Наталья Резанова - Лесная и оборотни
Обзор книги Наталья Резанова - Лесная и оборотни
Наталья Резанова
Лесная и оборотни
* * *
Это произошло в годы, когда Западная империя падала под бременем смут, а Восточная империя во всей силе и славе свой была так же далека, как Индия или Китай. Христианство уже теснило древнюю веру, но многие жертвенники еще дымились. Деревянные города, окруженные бревенчатыми стенами и земляными валами, гордо именовались столицами королевств и герцогств, но самые названия тех государств, не то что их границы, не удержались в памяти последующих поколений. Летописи тех времен темны и запутанны, а саги и предания – страшны и дики.
Именно тогда железная дружина Сламбеда, еще не ставшего торговым союзом, отправилась на присвоение земель одного из таких эфемерных государств – Винхеда. О дальнейшем мы узнаем из сламбедской же хроники. Это редкий, хотя и не единичный случай, когда о событиях сообщают побежденные, не победители, ибо победители не знают грамоты.
Вот что пишет Амвросий Сламбедский в своей «Начальной хронике»:
«Отряды комеса не в силах были противостоять сламбедцам, несравнимо лучше обученным и экипированным, за что и прозваны были „железнобокими“. Тогда, ища спасения, вызвали они из глубины винхедских лесов воинов-оборотней, как говорят, имевших волчьи, медвежьи и песьи головы. Сие утверждение – безусловное суеверие, противное истинной вере, но о том есть множество очевидцев. Сии оборотни, сказывают, от зрелища крови впадали в некое бешенство, ничем не остановимое, сражались они, не испытывая боли даже и от множества ран, и каждый из них в бою стоил десятерых. И сламбедцы в страхе отступили. Но и винхедам пришлось познать, что иное лекарство – горше болезни, ибо эти оборотни были столь свирепы, что не могли жить, не творя убийств, и проливали кровь, не ведая разницы между противниками и союзниками, без жалости и снисхождения и к тем, и к другим…»
* * *Мальчик вырвался ночью из гибнущей деревни и бежал, покуда у него не подкосились ноги. Кровь струилась по его лицу, сознание мутилось. Задохнувшись, раскинув руки, он рухнул на землю.
Приходя в себя, и еще не открыв глаз, он почувствовал запах, который сразу заставил его рот наполниться слюной, За свои десять лет он и хлеба-то никогда не ел досыта, не то что мяса. А пахло мясом. Мальчик открыл глаза, и тут же снова зажмурился – светило солнце. Он лежал на небольшой лесной поляне. Рана на его виске была промыта и перевязана. Перед ним горел костер, а на угольях жарились ломти мяса. За ними приглядывала сидевшая у огня девушка. У нее было темное лицо с гладкой, как шлифованный камень, кожей и светлые волосы. Если бы не эти волосы, которые шевелил ветер, она бы до странности сама напоминала каменное изваяние, настолько неподвижна она была. На ней было крестьянское платье, на плечи накинута овчина, на коленях – тяжелый посох. обитый медью. Очевидно, она заметила, что мальчик очнулся, и спокойно произнесла:
– Ты ешь, ешь. Веткой подцепи, и ешь.
Он подполз на животе к костру, но вытащить кусок мяса не решался. Тогда она сделала это сама, вынув длинный нож с узким лезвием. Форма его рукоятки говорила, что он мог быть использован и как метательный. Очень трудно было следить за ее движениями. Они существовали словно бы сами по себе, в разрыве, а не длились. Но мальчик и не следил, а выхватил, наконец, кусок мяса и начал жадно есть, давясь и обжигаясь, перебрасывая ломоть из одной ладони в другую и совершенно не обращая внимания на девушку. Однако, как видно, он о ней не забыл, потому что через некоторое время заговорил, смутно и сбивчиво:
– Железные пришли… все забрали, скотину свели, сестру свели… потом пришли Оборотни… а их нельзя убить железом… стали убивать железных… железные убежали… а Оборотни стали убивать нас… всех убивать… страшно… морды у них звериные… зубы… и они рычали и выли… в шкурах… и рубили…
Он замолчал, облизывая обоженные пальцы. Затем сжался в комок.
– Не бойся, – сказала девушка. – Никто тебя больше не тронет. Сейчас я отведу тебя в обитель, к отцу Лиутпранду.
– К святому отцу?
– Да. А туда они не придут.
– Я боюсь…они – оборотни…
– Они такие же оборотни, как я – святая дева.
Мальчик тупо уставился на ее светлые волосы и темное лицо, словно что-то с трудом припоминая. И затрясся всем телом.
– Да что с тобой, недоумок? – с досадой воскликнула она. – Ты не так понял. Я хочу сказать – они не настоящие оборотни.
Но больше мальчик не произнес ни единого слова.
Девушка тем временем уничтожила следы костра, засыпав его землей и уложив сверху нарезанный мох. Потом подошла к нему.
– Идем. – Поскольку он не двигался, она рывком поставила его на ноги. – Идем!
Он не понимал, куда и сколько времени они шли. Опьянев от непривычной сытости, от слабости, от страха, он двигался, как в бреду, и, если бы не сильная рука, цепко держащая его за плечо, он бы упал. Пожалуй, он больше ничего не ощущал, только эту руку. Однако, по всей вероятности, из леса они не выходили, и никто им не встречался. Не было ни дороги, ни тропинки, а деревья перед его глазами сливались в неразличимую зеленую гущу.
Прошло несколько часов, и деревья, наконец, расступились. Они стояли на опушке, у подножия холма. По склону тянулась хорошо утоптанная пустынная дорога. Она вела к высившемуся на вершине холма большому приземистому зданию, увенчанному крестом, и обнесенному высокой оградой из цельных мощных бревен. На воротах висел колокол.
– Вот монастырь, – сказала девушка, выпустив его плечо. – Иди туда и позвони в колокол. Тебя примут, накормят и не будут обижать. Мне туда нельзя. Иди один.
Медленно, не оглядываясь, он побрел вверх по склону. Закинув посох на плечо, девушка не отрываясь смотрела на крышу с крестом, и в глазах ее было странное выражение. В то мгновение, когда мальчик дернул за веревку, девушка, не дожидаясь появления привратника, беззвучно отступила назад, в лес.
* * *Отец Лиутпранд, настоятель монастыря во имя святого Духа, возвращался к себе в обитель. Приходских священников не было, приходилось посылать для совершения треб монахов и служить самому. Солнце припекало, но он не спешил уходить с лесной тропинки в тень, и даже не прикрывал лысину капюшоном. «Старческая кровь леденит», – усмехался он про себя. Впрочем, внимательный глаз угадал бы в нем человека не столь старого, сколь преждевременно состарившегося от непосильных трудов. Он был худ, сутул, вокруг тонзуры, обратившейся в плешь, еще сохранились редкие рыжевато-седые волосы. Настоятельствовал он в Винхеде много лет, проповедовал, крестил, венчал, хоронил. Он любил этих темных полуязычников, и, пожалуй, что понимал их во всем, кроме тех областей жизни, коих понимать не хотел. Самого его также любили, почитали, называли святым, но не понимали совсем. Он мало что мог объяснить своей пастве, которая и имя-то его произносила с трудом. Не мог растолковать, почему на изобильной земле цприт вечный голод, почему честные труженики живут в постоянном страхе, а те, кто не знают страха, так неизбывно жестоки. Выход из этого тупика он видел только в обращении к Богу, но видел также, что большинство людей к Богу прийти не готовы.
