Виктория Виноградова - Апокриф
Обзор книги Виктория Виноградова - Апокриф
Виктория Виноградова
Апокриф
Когда Бог в начале сотворил человека, Он отдал ему во власть произволения его. Если захочешь — соблюдешь заповеди и будешь тверд в исполнении воли Его. Перед лицом человека жизнь и смерть, то, чего он захочет, — будет ему.
Сир. 15, 14 сл.Церковные учителя… говоря о тех семи высших ангелах, считают, что они всегда неотступно предстоят Богу…
Для возвещения высочайших тайн Божиих и для явления большей силы Божией и они также посылаются, как говорит святой апостол Павел:
«Не все ли они суть служебные духи, посылаемые на служение» (Евр. 1, 14).
«Слово на Собор святого Архангела Гавриила» Святителя Димитрия Ростовского1
Зимы в Райском Саду не было по определению. Вечное лето. Наверно, это было правильно, ведь в раю не положено страдать, даже от холода. Интересно, а можно попросить у Него пусть не зиму, но хотя бы раннюю осень, такую, чтобы воздух был не ледяным, а чуть прохладным, наполненным ароматом ещё живых ярких листьев, покрывающих деревья? И чтобы листья усыпали эту узкую тропинку в густой траве, по которой сейчас ступали его легкие удобные сандалии.
Тут Рафаил споткнулся и чуть не упал. Размечтался! Как сказал бы Уриил, который у нас, как обычно, знает все на столетия вперед, — все взаимосвязано. И если листья пожелтели и осыпаются, значит, они умрут, животные начнут готовиться к зиме, и жизнь замрет до весны. Замрет — в Райском Саду? Только потому, что Третьему Ангелу пришла в голову фантазия побродить по тропинкам, усыпанным желтыми листьями? Рафаил усмехнулся и покачал головой. Что-то есть в твоей фантазии от лености и гордыни, Третий Ангел! А это, кажется, грехи?
Он отстранил ветку оливы со своего пути и остановился перед ажурной беседкой, по хрупким белоснежным узорам которой вился не то плющ, не то дикий виноград, — он никогда не разбирался в растениях. Между листьев и узоров угадывался тонкий силуэт. Как обычно, пишет. Вот сейчас и уточним у этого писателя насчет грехов. Рафаил решительно переступил порог.
— Кажется, это ты у нас — составитель сборника Законов? — поинтересовался он у погруженного в Книгу Уриила, пальцы которого летали над столиком с призрачной страницей.
Тот вскинул на него темные глаза, не изменив наклона головы.
Это хрупкое темноволосое создание было призвано олицетворять собой Огонь и Свет божий. Рафаилу довелось как-то видеть огонь, а свет вообще был их общей стихией, и он долго не мог понять, почему Он воплотил такое предназначение в этой, прямо скажем, не огненной оболочке. Пока не увидел однажды Уриила в действии, в тот момент, когда тот вдохновлял пожилого еврейского священника — учителя закона божьего — на пламенную речь. Стоя на стене храма, прямо за плечом длиннобородого старца, ангел раскинул руки, обращенные ладонями вверх, к небу, и по лицу его, длинным темным кудрям, золотому плащу скользили отблески пламени. Того же пламени, что горело в его глазах. Губы Уриила были неподвижны, но священник Ездра говорил его голосом. Он читал на древнем еврейском языке книгу Закона, написанную самим Уриилом с Его слов, а внизу, у храма, другие священники переводили Закон на общедоступный вавилонский. Кажется, был праздник Кущей…
С тех пор Рафаил всегда видел в темных глазах Четвертого Ангела золотые искорки. Вот как сейчас, когда тот смотрел на него снизу вверх.
— С каких это пор на тебя стал распространяться закон, Рафаил? — в спокойном мелодичном голосе звучала насмешка.
— Хочешь сказать, дуракам закон не писан? — Рафаил улыбнулся и сел на каменную скамью напротив, закинув ногу на ногу. Он был — само совершенство, как, впрочем, любой из Семи Ангелов.
— И где ты только этого нахватался? — вздохнул Уриил и подпер подбородок тонкой рукой. Ссоры между ангелами были недопустимы и… не то, чтобы карались, а были невозможны в принципе, причем не только из-за полного равенства сил. — Ты далеко не дурак, и сам это знаешь. А Закон, действительно, писан не для тебя, а для людей. Ты должен иметь высокие моральные устои по определению.
— Высокие, низкие… А кто устанавливает планку?
— Он, — спокойно и веско ответил Четвертый Ангел, помолчал и продолжил уже более непринужденным тоном, — В тебе же самом она стоит, неужели не чувствуешь? — он усмехнулся и убрал за ухо локон, — Простой пример. Что ты там хотел у меня спросить? Леность и гордыня — безусловно, грехи. Но тут показательно, что тебе это и самому пришло в голову.
— Телепат и зануда, — прокомментировал Рафаил и запустил изящную руку в свою несколько спутанную для Ангела светло-русую гриву.
— Впрочем, я не уверен, — меланхолично заметил Уриил, снова склоняясь над столом, — что это пришло тебе именно в голову…
Рафаил рассмеялся.
— Ну! Еще немного, и ты будешь достойным противником.
— Я? В язвительности с тобой сравнится разве что Змий. Кстати, ты в курсе, что у некоторых народов змея — твой символ?
— Разве мой?
— Ну, одного из твоих воплощений, ты же Исцелитель, — Уриил отчаялся сосредоточиться, оторвал пальцы от гладкой поверхности столика, где тут же растаяла Книга, и скрестил руки на груди, — Рафаил, во имя Света, что тебе от меня нужно? Решил поиграть со мной словами?
— А чем ещё с тобой играть? Слова — твой долг, такой же, как у меня — помощь в болезни.
— М-м? Заговорили о Долге? И как продвигается работа над новым лекарством?
— Никак, — поморщился Рафаил.
— Жаль. Она будет успешной.
— Издеваешься? Я представления не имею, что может убить эту палочку! То есть, я сам, конечно, уничтожу ее двумя пальцами, но смертные… симптоматически, что ли, лечить, при таком-то остром течении? Три-пять дней на весь процесс, по моим расчетам!
Уриил улыбнулся. Он был единственным из всех Ангелов, кто умел управлять четвертым измерением — временем, и он знал, что Третий Ангел — Исцелитель найдет способ противостоять болезни, которую люди потом назовут чумой. Дело только в сроках. Если бы Рафаил не был так импульсивен и умел сосредоточиться на решении поставленной перед ним задачи…
— Что ты улыбаешься? Раз мои поиски будут успешны, так отбрось меня по времени туда, когда будет известен результат! Я просто возьму лекарство — и вернусь.
— Рафаил. Ты не можешь взять в будущем то, чего не изобрел в прошлом. Я тебе сто раз объяснял про причинно-следственную связь…
— Это все твои отговорки, чтобы мне не казалось, что я в сотый раз изобретаю колесо, — устало возразил Третий Ангел. Впрочем, он уже давно с этим смирился.
— Ты только что изобрел новую поговорку, — постарался утешить его Уриил и нетерпеливо покосился на свои книги, — Ты что-то еще хотел?
— Да. Объясни мне, о, вдохновение, что в моем желании осени было от гордыни?
— За объяснениями, пожалуйста, к Гавриилу, он у нас толкует видения, — Уриил посмотрел в беспокойные глаза Третьего Ангела и вздохнул, — Ладно, так и быть. Это же элементарно: хочешь осени — спустись на Землю!
— Там сейчас, кажется, лето.
— Рафаил, я что, в сотый раз должен чертить тебе схему годового движения Земли? Неправда, лето не везде. Можно найти страну, где сейчас осень… или тебе нужно какое-то конкретное место? Ну, подожди немного. У тебя впереди — вечность!
— Вечность… — Рафаил вздохнул и, обхватив руками колени, оперся о них подбородком, — Я устал от вечности, Уриил!
— О, Тьма и Свет! И ты с этим ко мне пришел? Нет, я точно впишу уныние в число смертных грехов!
— Меня ты все равно не сможешь за это покарать.
— Да, но если впишу — ты сам себя за это будешь казнить.
— Вершитель судеб… — недовольно пробурчал Рафаил, вставая, и направился к выходу.
Уриил взглянул на столик, на котором тут же проступили очертания книги. По странице скользнул солнечный зайчик. Когда Ангел коснулся страницы, тот вспыхнул и рассыпался на искры, прильнув к осветившимся золотом кончикам его пальцев. Огненные письмена, как, впрочем, и огненный меч, были всего лишь инструментом в его руках.
— Да, забыл спросить, — обернулся Третий Ангел, лучи солнца окружили его совершенное лицо золотым ореолом и наполнили теплым светом русые кудри, — А что там, на Земле, самое интересное?
— Люди, — пожал плечами Четвертый Ангел и придвинул к себе книгу Закона.
2
Люди! Рафаил встал с горячего плоского камня, стряхнул с одежды песок и заглянул в колодец. Сейчас никто не ждал своей очереди с пустыми сосудами, он был у колодца один и мог беспрепятственно разглядывать как примитивное устройство источника воды, так и свое в нем отражение. Его наблюдения за бытом и нравами смертных, предварявшие только что начавшееся путешествие на Землю, принесли свои плоды: он выглядел почти человеком. Чуть выше среднего роста, золотистая, словно тронутая загаром кожа, стройное тело окутывают свободные светлые одежды, на талии — широкий пояс с ножом и кошельком, полным монет (ни тем, ни другим он не умел и не собирался пользоваться, но эти атрибуты, кажется, были необходимы), светло-русые кудри укорочены до обычной для мужчин в этих землях длины. Голова казалась непривычно легкой, а шея — голой, впрочем, непривычным и не очень приятным было все: горячий воздух, от которого тут же пересохли и обветрились губы, скрип песчинок на зубах, духота и жара.
