Елизавета Дворецкая - Кольцо Фрейи
– Никуда я не пойду! – Гунхильда подалась ближе и вцепилась в его руку.
И даже сейчас тепло его тела, ощущение мышц его предплечья под двумя рубахами были ей приятны и успокаивали. Казалось, рядом с ним не может грозить никакой опасности. Они слишком долго были врагами, но сейчас, когда то свадьбы, то похороны наконец сделали их ближе, рядом с ним она чувствовала себя защищенной и не намеревалась расставаться с этим блаженным чувством. Наконец-то она в доме, который он, ее Тор, будет защищать!
– Даже если мой отец пожелает этого, я не пойду к Хакону. Я останусь с вами.
– Ты решила стать моей мачехой? – усмехнулся Харальд и накрыл ее ладонь своей. Он был почти спокоен, в его смехе слышались усталость и решимость.
– Всегда мечтала о таком сыне, как ты! Мне нравится ваш дом, я привыкла к этим краям и ни в какую Норвегию не поеду!
– Твой отец тебя к Хакону не пошлет.
– Он уже знает?
– Да, мы мужчин первыми разбудили. Он уже держит речь перед хирдманами, что все даны должны забыть раздоры и сплотиться перед норвежской угрозой. Его любовь говорить речи порядком утомляет, иной раз хочется отобрать у него рог и разбить о его голову, но на сей раз он прав. Ну, давай, одевайся! – Харальд отцепил от себя ее руки и подтолкнул к лежанке. – Готовьте как можно больше еды, режьте скотину, варите кашу, не жалейте ничего. Слава Одину, у нас еще две тысячи человек в Оружейной долине! Надо их накормить перед боем.
– На две тысячи у нас тут котлов не хватит! – Гунхильда едва не испугалась огромности этой задачи.
– Отбирайте припасы, которые можно послать туда. Они уже собирались разъезжаться сегодня, потому что свои подъели. Я послал людей сказать, чтобы готовились драться. Все пиво, что есть, тоже туда. Завтра нас уже накормит Один.
Он вышел, а Гунхильда, разбудив служанок, лихорадочно принялась одеваться. Теперь стало ясно, что за испытания и перемены обещал ей сон. И вот почему рунный знак ей вручил Сигурд Щедрый – перемены несут норвежцы. Что ж, этого следовало ожидать. У Хакона Доброго отняли подряд двух знатных невест: одну Инглинги, другую Кнютлинги, и все ради того, чтобы с помощью этих девушек взаимно породниться. Свадьбу Ингер и Эймунда Сигурд ярл видел своими глазами, и у него же Харальд отнял Гунхильду – пусть он не сумел увезти ее с собой, но и с Сигурдом она дальше не поехала. Хакону, как и его мудрому ярлу, нетрудно было сделать вывод, что за этим последует. И Хакон, хоть и был воспитан в христианской вере, славился миролюбием и стремился со всеми ладить, все же не более других северных королей способен был прощать столь явные оскорбления. Видимо, осенний оружный смотр в подвластных областях и его снабдил войском, пригодным для отмщения – именно сейчас, в начале зимы, когда никто ничего подобного не ждал.
Одно Гунхильда знала твердо. Из Дании она не уедет так же верно, как погребенная в этой священной земле Тюра. И если ей суждено стать королевой, то только здесь.
***
Харальд не ошибся: ветер не переменился, и корабли Хакона лишь немного отстали от легкой ладьи с острова Фюн, предупредившей о нашествии. Собирать суда, чтобы посадить на них все воинство из Оружейной долины и встретить врагов в море, времени не было, и Горм намеревался дать сражение на суше – окрестности Эбергорда предоставляли для этого достаточно ровных пространств.
Гунхильда и Ингер хлопотали все утро, стремясь приготовить еду и распределить припасы – из кладовых Эбергорда выгребли все соленое и вяленое мясо, рыбу, весь ячмень и пшеницу. Но Горм велел ничего не жалеть: если мы победим, то живой наживает, а если нет, зачем оставлять добро врагу?
О том, что будет с ними в случае поражения, Гунхильде и Ингер сейчас было некогда думать. Прощаясь с войском, они старались думать, что это ненадолго, и вселять уверенность в мужчин своим бодрым видом. Они даже успели переодеться в крашеную одежду и причесаться, так что, поднося уходящим вождям рог, они снова были похожи на двух валькирий. Отпивая понемногу, каждый из вождей поднимал рог к небесам и плескал на землю, прося покровительства у воинственных богов – Одина, Тюра, Тора и Фрейи.
Олав конунг облачился в кольчугу, грязную кожаную рубаху, повидавшую немало всяких превратностей, зато шлем у него был новый – подарок Атли Сухопарого. Привезенный с Восточного Пути, этот шлем был не похож на привычные северные – высокий, с накладками из золоченой бронзы и узорами с чем-то вроде резных листьев, с двумя шипами на уровне висков, похожими на маленькие рожки.
– Вперед, сыны Гевьюн! – восклицал он, прохаживаясь среди дружины. Ожидание близкой драки воодушевило его и прогнало подавленность. – Мы победим, пусть бы хоть все нынешние и старые конунги норвежцев, восстав из могил, явились к нам!
И радостно размахивал мечом. У этого человека было много недостатков, но в храбрости и присутствии духа перед боем ему никак нельзя был отказать.
Гунхильда не слышала, что сказала Ингер Эймунду, подойдя прощаться с ним, но в эти мгновения их лица были озарены особым светом, падавшим только на них двоих. Даже Гунхильда ощущала, что брат, проживший с ней всю жизнь в одном доме, теперь так близок с этой молодой женщиной, словно это у них общая кровь – не одинаковая, а именно общая, делающая их единым целым каждый миг жизни. Это та любовь, о которой говорится в сказаниях, от которой свободные знатные женщины пронзают себя мечом на погребении погибшего и добровольно уходят из жизни – пусть в мир мертвых, лишь бы вместе с ним.
Подойдя с прощальным рогом к Харальду, она молчала. Она могла бы сказать, что он для нее лучший на свете из мужчин, ее Тор, единственный, ради которого ей хочется жить. Что она уже твердо знает – ее место рядом с ним. Ей все равно, какой державой он будет править и будет ли; она готова разделить его судьбу, какой бы они ни была, преодолевать вместе любые испытании, потому что только с ним ее жизнь будет иметь смысл. И она не отступит, даже если жизни этой придет конец уже сегодня к вечеру.
Но она не могла этого сказать, будто зачарованная. Едва ли он сейчас вообще думал о ней – он, на днях похоронивший жену, а затем и мать, увидевший новорожденного сына, а потом – непримиримого врага возле своего дома. Что ему до нее?
Харальд тоже ничего не сказал, но, вернув рог, наклонился и поцеловал ее. У Гунхильды оборвалось сердце, она даже не знала, как понять это – как знак привязанности или всего лишь дань обычаю? Но как бы то ни было, она хранила в памяти этот поцелуй, тепло и мягкость его губ, колкое прикосновение усов и бороды, как некий залог их будущей встречи – неважно, в каком из миров.
Она оглянулась на Горма – ведь так и осталось неясным, кто из двоих, отец или сын, станет ее новым женихом. Да и глупо думать об этом, пока неизвестно, доживет ли до вечера хоть кто-то из них троих! Все мыслимое будущее сейчас умещалось в сегодняшнем дне.
Но Горм не смотрел на них. Впервые Гунхильда увидела его в боевом облачении и должна была признать, что Горм, в кольчуге и шлеме, с копьем в руке, мечом у пояса и щитом на плече выглядит точь-в-точь как любой из древних конунгов, кого она воображал, слушая сказания. Еще крепкий мужчина, до сих пор не прекращавший воинских упражнений, он излучал твердость и отвагу, объяснявшие, почему этому человеку покорились все земли данов и ютов.
Гунхильда стояла перед ним с рогом в руках, но он смотрел куда-то мимо нее. Она оглянулась через плечо – там не было ничего особенного.
– Спасибо, Тюра! – с теплом и нежностью в голосе произнес он. – С тех пор как я впервые увидел тебя – мне тогда было всего шестнадцать, а тебе пятнадцать, да, и ты показалась мне прекрасной, как юная богиня! – ты оберегала и поддерживала меня, и я знаю, что мы не расстанемся до самого смертного часа.
И на миг опустил веки, улыбаясь, точно подтверждая обещание.
У Гунхильды похолодело внутри, даже волосы на голове шевельнулись. Она бросила взгляд на Харальда: он тоже слышал слова отца и был ими потрясен. Горм видел Тюру! Но помнил ли он в эти мгновения, что она мертва и ему явился лишь призрак? А если помнил, то его уверенность означает… И жену ли он видел или свою фюльгья, которая приняла наиболее желанный для него облик?
Когда все ушли, Гунхильда и Ингер остались во дворе усадьбы вдвоем, не считая челяди. Ингер подняла голову, будто высматривала кого-то среди быстро бегущих серых облаков.
– Попробуйте только к нему подойти! – тихо, но с суровой угрозой произнесла она. – Он мой, и никому из вас я не советую тянуть к нему ваши жадные руки!
Гунхильда вынула Кольцо Фрейи из красного шелкового мешочка и надела, спрятав под рукав. В ближайшее время ей понадобятся все ее силы – и даже больше.
***
Войско двигалось между сжатых полей, растянувшись толстой пестрой змеей, потом остановилось на равнине неподалеку от моря. Здесь были знатные хёвдинги с собственными дружинами и стягами, бонды со взрослыми сыновьями и работниками, простые рыбаки с побережья – все те, кто собрался в Оружейной долине на смотр и теперь был вынужден выйти навстречу настоящему врагу. А впереди реял стяг самого Горма – черный ворон на красном шелковом поле, вышитый когда-то молодой королевой Тюрой. Каждый конунг бьется под своим собственным стягом, который вручает ему мать, жена или сестра, а по прошествии лет с этим же стягом он ложится в могилу, дабы и в Валгалле его бывшие воины – ждут ли они уже там или последуют за ним через какое-то время – сразу могли увидеть вождя и вновь занять свое место в строю.
![Ольга Егер - Не буди ведьму [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
