Алёна Алексина - Перехлестье
Девушка прислушивалась, силилась настроиться на речь хотя бы кого-то одного из говоривших, но ничего не получалось. Стоило ей сосредоточиться, как «помехи» делались сильнее, голоса сплетались, и в голове звучал только непрерывный гул.
«Придите, кто-нибудь, придите… Кто-нибудь, придите… Ко мне…»
Этот незнакомый голос прорвался сквозь шум и помехи, гремящие в Васиной голове.
«Придите, кто-нибудь… Я не могу… Я больше не могу…»
Может быть, потому, что Василиса не знала говорившего, а может, потому, что говорил он не о ней, не о ней печалился и переживал, или потому, что его просьба была полна бессвязной муки, но этот голос единственный оказался различим среди десятков других. Так говорят мечущиеся в бреду, умирающие и потерявшие надежду.
«Кто-нибудь… Ко мне…»
Этот призыв раздался так отчетливо, и было в нем столько муки, столько страдания и юности, что он заглушил все прочие. И сердце Василисы сжалось, потому что она снова вспомнила – есть в мире люди, которым плохо. Так плохо, что ее, Лискины страдания – лишь суета на пустом месте, она и боли-то настоящей не знает. И от жалости, а еще оттого, что она ничем не могла помочь неизвестному, молившему о помощи, Василиса остановилась. Горечь прихлынула к горлу.
«Ко мне… Не могу…»
– Где ты? – спросила девушка.
Ей, конечно, не ответили. Да она и не ждала ответа. Но кто мучает этого незнакомого ей человека. Кто и зачем?
«Не… могу…»
– Я иду, – сказала Василиса в надежде, что ее услышат и неизвестному страдальцу станет хоть чуточку легче. – Я иду!
От этих ее слов искрящаяся полоска неизвестной породы в стене задрожала и стала расползаться, открывая перед странницей просторный искрящийся лаз.
– Я иду! – И Лиска шагнула в сияние.
Темнота отступила мгновенно. Дэйн резко сел, оглядываясь. Он лежал на полу тесной комнатушки у разбитого холодного очага. Откуда-то тянуло сквозняком. Низкий потолок накренился, будто собирался обрушиться.
Дом перестроился. Из последних сил пытался уберечь своего создателя. Живой. Верный. Умирающий, но держащийся из последних сил. Грустная улыбка тронула губы Волорана, когда он поднялся на ноги. На груди болталась цепочка, видимо, выскользнула из-за пазухи…
Мужчина коснулся тонкого, столь неуместно смотрящегося на нем украшения, и убрал под одежду. Он не любил касаться теплого серебра. Всякий раз оно обжигало его, как будто было раскаленным. То была память о глупости. Глупости и слабости. Дэйн потянул цепочку, снова извлекая ее на свет. Тонкая, а не рвется, хотя кольцо, висящее на ней, тяжелое… Его кольцо. Полужених и недомуж – вот кто он. Нареченный, связанный со своей второй половиной, как связаны супруги, но при этом супругом не ставший.
– Почему не на руке? – вездесущий Глен возник из воздуха буквально в полушаге.
– Как ты смог войти в Убежище? – будто не слыша его вопроса, спросил дэйн, зная, впрочем, ответ: дом растратил почти всю свою силу.
– Уж не думаешь ли ты, что это фадир тебя сюда затащил? – колдун усмехнулся. – Кто бы сказал, что однажды буду спасать жизнь проклятому дэйну, в лицо бы плюнул. А Убежище ваше неглупо. Как живое существо. Бережет тебя. И силой со мной поделилось, и дверь открыло, чтобы я тебя занес.
Волоран в ответ лишь усмехнулся, отправляя цепочку под одежду.
– Так почему же ты этим занялся?
– Может, я добрый.
– Лжешь.
– Ну, значит, когда-то был добрым.
– Не был.
Колдун начал злиться:
– Был. Когда был человеком.
– Это был не ты. Точнее, не совсем ты. Проклятый дар подавляет душу. Освобождает ее только смерть. Поэтому колдун Глен никогда не был хорошим парнем. Он убивал, мучил, обманывал.
Палач магов повернулся к своему бесплотному собеседнику:
– Смерть заставляет вспоминать, не так ли? И теперь ты пытаешься все исправить. Это хорошо. Поэтому не лукавь. Вранье не делает тебе чести.
Глен нахмурился:
– Ну, хорошо, я хочу тебе помочь, потому что… так правильно. И потому что я пытаюсь искупить то, что делал, когда…
Его голос осип.
– Это тяжкая ноша, Глен, – спокойно сказал дэйн. – Но ты хорошо справляешься.
Дух мотнул головой и севшим голосом заговорил о другом:
– У тебя есть кольцо. Значит, Повитуха – твоя жена. Вот только я абсолютно уверен, что женой тебе ее сделать было некогда. Да и кольцо ты носишь не на пальце, а на цепочке, как и она свое. Не томи, дэйн. Скажи уже.
– Сколько прошло времени? – снова, словно не слыша его, спросил Волоран и вышел из дома.
– Трое суток. – Колдун оглянулся на покосившийся домишко, который вместо величественного, переливающегося здания теперь напоминал бедняцкую лачугу.
Дэйн задумался.
– Шахнал мертв, – снова нарушил тишину Глен.
– Жаль, – последовал равнодушный ответ.
– Твой брат у колдунов.
– Не страшно.
– А твоя жена благополучно встретилась с Перевозчиком.
– Прекрасно. – Волоран наконец перевел взгляд на духа. – Где держат Грехобора?
– Пока в Жилище. Они хотят узнать его тайну, – колдун усмехнулся. – Я мог бы им помочь, между прочим.
Дэйн смерил колдуна насмешливым взглядом:
– И как это будет вязаться с тем, что ты хочешь все искупить?
– Я лишь хотел сказать, что мог бы…
– Не мог. Рыпнешься, и я тебя убью. Опять лжешь сам себе. Пытаешься казаться лучше. Ты помогаешь дэйну, хотя мог бы его предать. Вот только предать меня тебе не по силам.
– Я бы и не предал, даже если…
Волоран перебил:
– Иди, предупреди Йена. Времени у нас мало. Где фадир?
– Вон бродит, – мотнул Глен головой куда-то в сторону и пропал, не желая больше вести беседы с надменным палачом магов.
Дэйн протяжно свистнул, призывая скакуна. Фадир радостно заржал и заторопился к человеку. Устроившись в седле, Волоран вдруг, впервые за последние годы, попытался сорвать с себя цепочку. Бесполезно. Как и прежде, она не рвалась, оставляя на шее синяки. Попытка снять ее тоже ни к чему не привела – невесомая на шее, она сразу стала тяжелой, стоило Волорану только попытаться приподнять ее. Да еще и руки обожгла.
Мужчина закрыл глаза и на мгновение прислонился щекой к загривку фадира, впитывая спокойствие и уверенность благородного скакуна.
Не невеста, не жена. Не жених, не муж. Но для всех они связаны. Для всех брак заключен с того самого момента, как Милиана дала своему нареченному разрешение. То самое разрешение, которого ждет и жаждет каждый жених.
– Не велика ли цена за один поцелуй? – спросил дэйн вслух. – Поцелуй, который и сделан был лишь для того, чтобы спасти ей жизнь?
Он горько усмехнулся. У каждого свой путь. И когда дэйн стоял у Чаши, чтобы взять кольцо для девушки с глазами цвета грозового неба, он сам решил свою судьбу. Вот только тяжесть кольца меньше от этого не становилась.
Фадир взмыл в небо, повинуясь руке хозяина. Животное радовалось ветру, свободному полету, но больше всего его приводило в восторг то, что дэйн смог взять под контроль столь раздражающие и будоражащие летающего скакуна чувства.
В комнате пахло страданием и кровью.
– Не могу… хватит… не могу…
Светлые, слипшиеся от пота волосы разметались по мятому, грязному тюфяку.
– Хватит… не могу…
Лиска огляделась, не понимая, как яркий радостный свет мог зашвырнуть ее сюда. Каменный мешок с низкой деревянной дверью и маленьким зарешеченным окном под потолком.
А позади – стена. Неровная и холодная. Васька, похоже, умеет ходить сквозь камень и пространство.
Впрочем, поразмыслить над удивительным перемещением девушка не смогла, потому что бессвязный шепот вернул ее в реальность.
– Кто здесь? – Лежащая на тюфяке девушка неловко вывернула голову, почувствовав чужое присутствие.
– Я, – просто ответила Василиса.
– Ты пришла забрать? – Невидимая девушка всхлипнула с надеждой и облегчением.
– Что забрать? – полушепотом спросила Василиса, осторожно приближаясь.
И еще до того, как прозвучал ответ, Василису окатило ощущение тревожного дежавю. Показалось, будто реальность закрутилась в петлю Мебиуса и вернула ее в тот самый день, когда она только появилась в Аринтме: тонкая женская рука без мизинца. Сейчас раздастся шипение: «Подойди-и-и…»
– Не уходи… не бросай меня… – прерывисто и жалобно.
В этом юном голосе было столько боли и муки, что сердце сжималось.
– Я не уйду, – прошептала Лиса, подходя и склоняясь над лежащей.
Ей было, наверное, лет шестнадцать. Красивая, но измученная. И под грудью по серому невзрачному платью растеклось безобразное черное пятно. Кровь. Тонкие руки зажимали рану, от которой любой человек давно бы умер. Давно и мгновенно.
Василиса ахнула:
– Кто это сделал? За что?!
– Колдуны… – Она едва шептала.
– Сволочи… – Василиса сжала кулаки. – Вот же сволочи!
