Елизавета Дворецкая - Сокол Ясный
Перышко устремилось ввысь и выскользнуло в оконце под крышей.
***
В Карачун Угляна и Младина приготовили особенно обильный ужин и уставили мисками весь стол. Там, где обычно стояли только две плошки – а недавно и вовсе одна, – теперь красовались мисочки и ложки для каждого из прежних хозяев ведовской избы: Хитрована, Раганы, Бержели, Ведоты. Только для Паморока миску не ставили: он не придет, ибо отправлен туда, откуда и мертвому нет возврата. Сев за стол, обе хозяйки, молодая и старая, держались особенно чинно, не дули на ложки, старались не стучать посудой и не шевелиться на лавках. Так положено держаться, выражая почтение к умершим участникам застолья. Обе отлично видели их: мужчину в расцвете сил, молодку, старика, старуху в голядском праздничном уборе. Сидя каждый перед своей миской, они ложками ели горячий пар от каши, причмокивая от удовольствия.
Молчаливый ужин подходил к концу, и вдруг в воздухе что-то мелькнуло. Младина первой подняла глаза: над столом реяло белое перышко.
– Это за тобой! – первой сказала Рагана.
– Тавяс атеё,– по-голядски проскрипела Ведота. – За тобой пришли.
И тут же обе призрачные гостьи встали и отстранились, освобождая место. У стола появилась женщина в белой одежде – уже знакомая Младине. Девушка тоже поспешно вскочила и поклонилась:
– Здравствуй, матушка! Садись, угощайся! Для тебя место готово!
Для Семилады она тоже приготовила миску с ложкой и тревожилась, что той все нет. Ее чур-вещун, к тому же кровный предок, не мог не прийти на угощение в первый день важнейшего кологодного праздника.
– Здравствуй, дочка! – Семилада приветливо кивнула и села, вдохнула пар от каши, которую Младина поспешно положила из покрытого горшка в ее миску. – Спасибо за угощение. Но нельзя нам с тобой за столом этим долго сидеть. Идем со мной.
Младина послушно встала, стараясь скрыть тревогу. Куда ее поведет неземная спутница в самую длинную ночь года?
– Женщины рода твоего зовут тебя на совет, – пояснила Семилада. – Прислали меня за тобой, чтобы от беды неминучей спасти. Грозит тебе большая опасность, и если не послушаешь их, то и жизнь, и душу совсем скоро навек потеряешь.
– Да как же я могу не послушаться? – пробормотала Младина, рассеянным взглядом глядя перед собой и удерживая в поле зрения и полупрозрачную фигуру чура-вещуна, и печь с лавкой позади нее. – Помоги, матушка! Не оставь советом, научи беды избыть!
– Не я тебе помогу, но отведу к тем, кто поможет. Ступай за мной!
Семилада встала из-за стола и протянула Младине руку. Та робко подала свою и последовала за гостьей к двери. И с каждым шагом пол избы под ногами будто таял, делался все более зыбким. Семилада толкнула дверь и шагнула через порог; Младина видела, что на самом деле дверь осталась закрытой и гостья шагнула сквозь нее, но одновременно увидела свободный проход на месте двери. И тут же внутри нее будто раскрылся легкий пузырь и потянул наружу. Не успев сообразить, что уже вышла не из избы, а из тела и следует за проводницей только духом, она шагнула в темноту…
И сразу увидела впереди огонь. Три лучины горели во тьме: две напротив друг друга, третья между ними, чуть впереди. Каждая освещала лавку и женскую фигуру на ней. Позади женщин угадывались стены, увешанные длинными вышитыми рушниками.
Младина застыла, пытаясь разглядеть все это и понять, где, перед кем она оказалась. Взгляд Младины сразу привлекла та женщина, что сидела напротив нее: средних лет, с веретеном, на которое она мотала нитку, прибегавшую со стороны. С первого взгляда Младине показалось, что это и есть Семилада, но тут же она с трепетом узнала черты лунной женщины. Скользя по нитке, взгляд ушел ко второй женщине. Это оказалась старуха с морщинистым лицом, но удивительно статная и красивая для таких лет. И в ее лице Младина уловила знакомое сходство, да так, что растерялась – это точно была Семилада, но только лет на тридцать старше. А когда она перевела глаза к скамье напротив старухи, то и вовсе ахнула. Там сидела, сложив руки на коленях, девушка с длинной косой. И ее лицо было Младине знакомо, но теперь уже она знала почему. Это было ее собственное лицо – то самое, которое она видела отраженным в воде. Или скорее то, каким она хотела бы себя видеть. Сидящая девушка была очень похожа на нее, но еще красивее: ее волосы отливали золотом солнечных лучей, ростом она была выше. Весь ее облик источал некую светлую величавость и при этом приветливость, будто у самой Солнцевой Девы. Младина вдруг подумала мельком, что такой каждая девушка выглядит в глазах того, кто ее любит…
– Здравствуй, дочка! – сказала женщина, сидевшая в середине.
Старуха приветливо кивнула, девушка улыбнулась. Младина поклонилась по очреди всем трем и пробормотала:
– Здравствуйте, матушки…
Как обратиться к девушке, она не знала, и лишь бросила на нее еще один взгляд. Теперь она заметила, что рядом с той лежит на скамье какое-то блестящее орудие – нож, что ли? – но та ничего не делает, в отличие от прядущих старших.
– Подойди поближе, не бойся, – с дружелюбным любопытством глядя на нее, пригласила старуха.
Младина сделала еще пару шагов и остановилась точно на границе света от лучин. С ее стороны никакой лучины не было, и она стояла в единственной вершине четырехугольника, погруженной во тьму. Как Марена, Мать Темноты, перед Ладой, Лелей и Макошью.
– Вот и снова сблизились наши пути, – продолжала женщина с веретеном. – Я знаю тебя, но ты меня не знаешь: когда мы виделись, тебе было от роду два месяца. Я тебе не мать, но кровное родство между нами близкое. Вот это – твоя бабка по отцу, а это – сестра. – Она по очереди показала на двух других. – На твою мать было проклятье наложено, и пасть оно должно было на ее первого ребенка. Это оказалась ты. И она, чтобы спасти тебя, попросила дать тебе другую судьбу. Я тебя волчьей шкуркой обернула и в темный лес унесла. Вырастили тебя там, где никто рода твоего не знал, и сама ты не знала. Оттого и проклятье Чернавино с пути сбилось, след потеряло. Но есть еще одно. У отца твоего был сводный брат. Он и сейчас еще жив, хоть себе и не принадлежит. Двадцать лет назад завладел им подсадной дух, своей воле подчинил и много зла сотворить заставил. Тот человек, Хвалис, разбои чинит, людей губит, а душами их своего духа питает. И теперь он совсем близко от тебя. Он – вожак тех людей, что разорили Глуховичей. А ваша волость на них ратью идти собралась. Но если убить Хвалиса, то дух подсадной выскочит из него и завладеет первым, кто будет рядом. Он попытается взять тебя, потому что в тебе почует сильную княжескую кровь. Но если тобой он завладеет, то дух твой погубит и пожрет, и не будет ему пути ни в Навь, ни в Явь, а только в Бездну…
Младина слушала, похолодев и не помня себя. Она узнавала слишком много сразу: ей дали ответы почти на все вопросы, которые так давно ее мучили. И она осознала себя на краю пропасти. Но как она могла знать, что за ужас ждет ее в разоренной веси Глуховичией?
– Но мы-то не пугать тебя позвали, а помогать! – улыбнулась ей старуха. – И на подсадку управа найдется. Совьем мы тебе плеть не плеть, сеть не сеть, а узду для коня, пекельного огня.
И запела:
Макошь Мати, Макошь Мати
Лен сажала!
– Лен сажала! – подхватили две другие пряхи.
Макошь Мати, Макошь Мати
Лен трепала!
Макошь Мати, Макошь Мати
Лен мочила!
Макошь Мати, Макошь Мати
Лен сушила!
Макошь Мати, Макошь Мати
Лен чесала!
Макошь Мати, Макошь Мати
Пряжу пряла!
Макошь Мати, Макошь Мати
Нить свивала,
Нить свивала, обрывала,
Узду сплетала.
Старуха тянула нить, женщина мотала на веретено, потом бросила его девушке. Леля взяла с лавки то блестящее орудие, которое Младина еще раньше заметила – это оказались ножницы – и ловко отрезала часть нити. Сложила несколько раз, перевязала – и в руках у нее оказалось некое подобие самой простой узды, вроде того, что мальчишки делают из оборвыша веревки, а потом перебросила матери, та – старухе.
– Беру я силу от двух ключей, от семи камней, от девяти трав, от семидесяти семи ветров! – заговорила старуха. – Как тех ключей черпать – вовек не исчерпать, как те камни грызть – вовек не сгрызть, как те травы считать – вовсе не счесть, как те ветра ловить – вовек не словить, так и духу зловредну, игрецу подсадну, сей узды с себя вовек не снять! И будь он той узде покорен, угодлив и повадлив, пока травы не утонут, камни не поплывут, ключи не возгорятся!
– Как увидишь коня, набрось на него. – Старуха протянула узду Младине. – И пока узда на нем, дух подсадной будет во всем тебе покорен. Только смотри, узду не снимай, как бы ни просил, чего бы ни сулил. Найдешь, как его к делу пристроить, так держи у себя, а как станет не нужен – отошли в Бездну. Но на белом свете не выпускай, и в Нави не выпускай, иначе вновь себе жертву найдет. Этот дух давно уже по белому свету бродит и много зла принес…
