Елизавета Дворецкая - Сокол Ясный
– Ты откуда знаешь? – хмуро спросил отец.
– Я ее встречал один раз. Только вот темно было, плохо разглядел.
– Да ну вас! – Лютава отмахнулась от вопросительных взглядов мужа и сына. – Восемь лет уже Макошь их обеты бережет, если отнимем – обидится. Да и я на такой обман не пойду. Моя племянница ничуть не хуже моей дочери, но если уж другую невесту отдавать, то признаться все равно придется. Не выдашь же ты другую под именем Унелады Красовитовны! Этак Макошины нити настолько запутать можно, что все три вещие вилы потом вовек не распутают.
– Ну, придумай сама что-нибудь! – Красовит в досаде развел руками. – Сейчас гости из бани выйдут, за стол сядут да и спросят: а где невеста наша, почему не угощает? Отвечай им тогда сама!
– Я отвечу, – успокоительно кивнула Лютава. – Только ты уж тогда молчи, любезный мой. А ты… – она перевела взгляд на сына, – свою серую братию в поход поднимай. Невесту добывать поедешь.
– На Десну?
– Нет. – Лютава решительно качнула головой. – Ты поедешь в Смолянск…
***
Своего будущего зятя Лютава не видела со времен сватовства и сейчас не могла не признать, что время жениться для него давным-давно пришло. Он выглядел как истинный молодой Перун: рослый, сильный, с правильными крупными чертами лица, с пышными светло-русыми волосами, падавшими ниже плеч слегка волнистыми прядями, с небольшой светло-русой бородкой. Весь его облик дышал мощью, здоровьем, молодой бодростью и готовность радостно броситься навстречу любым испытаниям, чтобы дать выход бурлящей силе. Одет он был в кафтан из коричневого шелка, отделанный широкими полосами зеленого, с серебряной варяжской цепью на груди, с витыми браслетами и перстнями. На шелке кафтана странновато смотрелся ремень из волчьей шкуры, но Лютава знала, почему он такое носит, и не удивлялась. Хортеславу был двадцать один год, он все еще жил внуком и наследником своего деда, не имея собственного дома, но в нем уже чувствовалась привычка повелевать и принимать решения самостоятельно. Легче легкого было представить его вождем целого племени, главой сильной дружины и даже отцом многочисленного семейства. И Лютава ощутила укол совести, что не может прямо сейчас дать ему невесту, которая ему обещана и так хорошо ему бы подошла. Рука об руку с Унеладой они поистине были бы как Лада и Перун в расцвете сил!
Когда гости вышли из бани, хозяева уже ждали их в обчине у накрытого стола, богатого, как всегда по осени. Красовит, Лютава и Радом, для такого случая непривычно хорошо одетый и тщательно причесанный, нарядились в заморские шелка, – красный, зеленый и лиловый – показывая свой достаток и хорошие связи. Войдя, старшие из полочан встали напротив, ожидая приглашения к столу: в середине сам Хортеслав, по бокам его кормилец Пожога и волхв Соловей. Из-за плеча княжича выглядывал такой же рослый, но худощавый парень с живым лицом и бойкими глазами: его товарищ, сын Пожоги, Огней.
Глаза гостей с беспокойством скользили по хозяйской семье. Хортеслав сохранял невозмутимость, но незаметно для самого себя хмурился, отчего его открытое лицо приобрело несколько мрачное выражение. Он явно хотел знать, где его невеста. Давно уже он считал дни до встречи с нею, и вот теперь им все сильнее завладевало опасение, что встречи не будет. Разочарование, почти отчаяние против воли проступало на его лице, и вид у него становился все более угрожающий. Он даже глянул на стены – нет ли погребальных рушников; цветные наряды хозяев давали понять, что большой беды не случилось и в семье никто не умер, но тем более необъяснимым становилось отсутствие дочери.
Лютава вышла вперед и поднесла гостям приветственный рог. Хортеслав принял его, поклонился, поблагодарил, но было видно, что теперь он с трудом сдерживает себя: раз это дело взяла на себя сама хозяйка, значит, невеста ему навстречу не выйдет.
– Все ли у вас хорошо? – заговорил он после первых приветствий, не дав своему кормильцу завести нужную беседу окольным путем. И по голосу его было более чем ясно, о чем именно он спрашивает.
– Слава богам! – Лютава невозмутимо кивнула. – Вот одна незадача: рановато вы приехали, я как раз хотела к вам гонца посылать. Ведь к Ладиному дню у нас с князем Столпомером было уговорено?
– Точно так, – подтвердил Пожога.
– К Ладиному дню была бы невеста готова, а теперь ведь нет ее у нас…
– Я уже понял! – вырвалось у Хортеслава, и его лицо со сжатыми челюстями приобрело свирепое выражение. – Но где же она?
– Дочь моя была рождена, чтобы служить Ладе и дочери ее Леле, – заговорила в ответ Лютава столь величественно, будто на велик-день исполняла древнее сказание. – И прежде чем ей стать твоей женой и из Лели превратиться в Ладу, повелели богини ей оправиться послужить им на Ладину гору. Святилище это, что на Десне-реке, во всех землях самое древнее, веками оно и у словен, и у голяди почитаемо. И давным-давно заведено так, чтобы дева или жена молодая княжеского рода проводила зиму в подземелье Велесовом, как сама Леля светлая. Сначала это были девы из рода голядских князей Биреничей, после – из рода дешнянских князей, внучек Радима Старого и Примысла Старого. А недавно отворотилась Доля от Бранемера дешнянского – не стало у него в роду ни девы, ни жены молодой, чтобы достойна была в Велесово подземелье войти. И тогда сами богини указали моей дочери, что Велесово подземелье ждет ее. От прихода Марены до Ладина дня проживет она во мраке подземелья, но зато когда выйдет оттуда, то засияет ярким солнцем, как сама богиня Лада. И в тот день ты, Хортеслав Зимоборович, получишь истинно такую жену и княгиню, которой и достоин.
Хортеслав помолчал, обдумывая услышанное. Ничего необычного не было в том, что девушка знатного рода, которой предстоит стать княгиней и верховной жрицей целого племени, проходит особые посвятительные обряды в древнейшем из словенских святилищ Лады и Лели. Для него, как для будущего князя, было весьма почетно получить в жены земную богиню. Но он думал, едучи сюда, вовсе не об этом, он стремился поскорее обнять или хотя бы увидеть ту, которая уже девять лет была наречена его судьбой. Слова Лютавы, отодвигавшие свидание на несколько месяцев, поразили его в самое сердце. При всем самообладании он невольно переменился в лице, и лишь с трудом взял себя в руки. Он не мог ничего возразить, и это делало его боль и досаду еще сильнее.
И вдруг лицо его вновь изменилось.
– Я знаю! – выдохнул он. – Она… говорила мне!
– Что говорила? – Теперь уже Лютава удивилась и тревожно сдвинула брови.
– Говорила… что ждет меня… в подземелье Кощеевом.
Хортеслав отсутствующим взором смотрел перед собой, а в памяти его развернулось пережитое однажды ночью: он сам не знал толком, во сне это было или наяву. Тогда, в ночь Осенних Дедов, она приходила к нему, пока все спали. Уверяла в своей любви, жалела о долгой разлуке. «Приезжай скорее! – слышался ему шепот, полный горячей мольбы. – Жду я тебя в подземелье Кощеевом, и нет мне без тебя никакой радости…» Он не помнил точных слов, но хорошо помнил ее торопливые объятия, ее горячие слезы у себя на щеке. Она и словом не обмолвилась о воле богинь, посылающих ее в святилище. Полно, да уж не силой ли ее отправили к Велесу?
– А она сама ли захотела на Десну? – Нахмурившись, Хортеслав прямо глянул на Лютаву, и у нее дрогнуло сердце, будто перед ней встал сам Перун. – Своей ли волею она под землю пошла?
Красовит, не вступавший в беседу, ощутил желание шагнуть вперед: в этом рослом парне он чувствовал явную угрозу.
– Она пошла туда по зову богинь и по своей доброй воле, – спокойно и твердо ответила гостю Лютава. – Могу поклясться тебе в этом именем праматери племени нашего, Всеотрады, Дунаевой дочери, и сестер ее Боримары и Зимодары, что были первыми смертными богинями, на земле родившимися. Приезжай в Ладин день на Десну, и там твоя невеста из-под земли прямо к тебе и выйдет. Встретишь ее, как Перун по весне Ладу встречает, и увезешь с собой.
Воевода незаметно перевел дух. Хортеслав, видимо, не мог не поверить клятве, во всяком случае, больше он вопросов не задавал и позволил усадить себя за стол. Красовит, как хозяин, поднял братину во славу богов и пустил по кругу; когда она обошла стол и вернулась, он вновь поднял ее за здоровье гостей и благополучие их дома. Пир пошел своим чередом. За столами, где тесными рядами сидели красгородские старейшины и кмети приезжих, гудели разговоры, потом Радом достал гусли и заиграл; у него был красивый низкий голос, хорошо подходивший к его коренастой фигуре и будто идущий из самой земли. В честь гостей он исполнил песнь о том, как витязь Дунай поймал белую лебедь-Лелю и взял в жены. Видимо, исподволь хотел внушить будущему зятю, как важно дело, ради которого Унелада уехала из дома перед свадьбой: носительница божественной крови, она должна была пройти полные посвящения и стать истинной наследницей дочерей Лели, в честь которых до сих пор получали имена старшие дочери старших ветвей княжеских родов от Дуная до Оки, Днепра, Волхова.
