Марина Эльденберт - Заклятые супруги. Золотая мгла
Брат, Винсент Биго (болезненная привязанность, паталогическая ревность, единственный мужчина, которому она доверяет и которого отчаянно боится потерять).
Сестра, леди Лавиния Биго (отдушина, подсознательное стремление к свободе и желание оказаться на ее месте, когда речь заходит о матери).
Леди Луиза Лефер (единственная подруга, через нее стремится еще сильнее приблизиться к брату).
Неприязни: Леди Фэрриш (предположительно, детская травма), графиня Уитмор (вызывающее поведение и недвусмысленные симпатии к брату). Люди, которые причиняют боль ее близким.
Леди Фэрриш? Ах да, леди Энн.
Сложности с самоопределением. Ограничивает сама себя достаточно жестко, не видит выхода из собственноручно воздвигнутых рамок, переживает из-за невозможности раскрыть и реализовать свою силу.
Краткая справка сопровождалась бездушным психологическим разбором на несколько листов. Видно, записи он делал по мере нашего с ним… гм, сближения.
Остро реагирует на насилие, наверняка подвергалась ему в детстве. С наибольшей вероятностью, присутствовало постоянное психологическое давление со стороны отца. Угроза физической расправы вызвала слишком яркую реакцию, поэтому не исключено применение силы и телесных наказаний. Сломить невозможно, только сломать.
Я не чувствовала рук, да и себя, если честно, тоже не чувствовала. Но все-таки упорно продолжала читать.
Отрицает свою женственность и красоту. Замкнута в рамках пуританского воспитания и общественных стереотипов, зациклена на непорочности. Холодна, отторгает сексуальное наслаждение, всеми силами подавляет естественные желания и собственную чувственность.
Только из мазохистского упрямства я дочитала до конца. Впрочем, конца как такового не было, эта «история болезни» обрывалась после нашей поездки в Мортенхэйм. Наверное, после нее во мне не осталось ничего интересного. Умна и внимательна, говорите? Идиотское желание написать большими корявыми буквами на всех листах с информацией обо мне «полная дура» я подавила с трудом.
В папке обнаружилось еще одно письмо, которое я прочла несколько раз, чтобы убедиться, что глаза меня не обманывают.
Милорд,
я рад, что предположения по поводу девицы Биго оправдались. Эта женщина в самом деле представляет из себя определенную ценность, и анализ крови, которую мне передала ее сестра, это подтвердил. Прилагаю вам результаты исследований, чтобы вы могли во всем убедиться лично. Однако хочу сразу предупредить, что с ней могут возникнуть сложности. Поверхностному внушению она не поддается, а более серьезная ломка может привести к непредсказуемым последствиям. Подобно брату и отцу, она весьма категорична, крайне недоверчива, резка. Зажата, когда дело касается мужчин. Предпочитает коротать время в библиотеке, на балах и приемах не появляется. Образ жизни затворницы и старой девы сыграл в этом не последнюю роль, поэтому необходим человек, который сможет найти подход к любой женщине.
В данный момент своей первоочередной задачей я считаю устранение де Мортена – его упорство по поводу реформы уже становится опасным. Касательно девицы Биго, рекомендую заняться ею уже ближе к сезону следующего года. Для работы с ней понадобится упорство, терпение и время, но смею предположить, что арест и казнь брата ее сломит, что, в свою очередь, сыграет нам на руку. Предполагаю, что смогу оказать на вдовствующую герцогиню некоторое давление и, возможно, даже заполучить ее в союзницы.
Всего наилучшего, и да пребудет с нами Рассвет.
Соединив обломки печати, легко было получить герб графа Аддингтона.
А вот соединить увиденное в привычную картину ставшего таким родным и уютным мира не получалось никак. Я мерзла, несмотря на теплый июльский вечер. Пласты заходящего солнца были раскиданы по комнате, золотистый оттенок на обоях казался зловещим.
Тесемки красной папки порвались – видимо, дернула слишком резко. Из нее посыпались бумаги, которые я пролистала вскользь и разложила перед собой на кровати. В шахматном или не очень порядке: досье на брата, на матушку, Лави и Луизу, досье на графа Вудворда, на Уитморов, на барона Мэрринга и его семью. На многих наших благопристойных или не очень – судя по написанному – джентльменов и даже на некоторых леди. Не такие подробные, как на меня, но достаточные, чтобы найти подход к каждому. Было тут и досье на Альберта – пожалуй, самое краткое изо всех остальных.
То, что титул он получил за заслуги перед Короной, я знала. А вот историю родителей нет. Джереми Фрай занимал должность управляющего банка, его жена вела хозяйство и занималась детьми до тех пор, пока мужа не подставили и не обвинили в денежных махинациях. Отца убили, когда Альберту было пять, мать покончила с собой, а они с сестрой оказались в сиротском приюте для бедных. Спустя несколько лет девочка умерла от чахотки.
Я отложила скрепленные загнутыми уголками листы бумаги. Это напоминало препарирование – когда лягушек раскладывают на доске перед студентами-целителями и вскрывают магическим рассечением. Анри… мой муж… граф де Ларне препарировал высший свет Энгерии с равнодушием хирурга. Отмечал слабые места и темные стороны. Знал, куда надавить, чтобы добиться желаемого и на чем сыграть. Большинство досье были написаны почерком графа Аддингтона, некоторые – Анри. От каждой пометки, сделанной его рукой на полях, передергивало.
Из-под бумаг по Альберту торчал тонкий пожелтевший уголочек. Я потянула за него и вытащила газетную вырезку с некрологом. Коротеньким, в две строчки.
«С прискорбием сообщаем о безвременной кончине миссис Илоны Фрай. Похороны состоятся на центральном городском кладбище».
И дата – год, когда вскрылся заговор против ее величества. Год, когда Винсент спас Альберту жизнь. Я потерла глаза и отложила бумаги. Сердце ухало в груди, перед глазами потемнело. Я запрокинула голову, потому что глаза пекло, как во время простуды. Песок, что ли, попал? Все-таки сегодня чересчур ветрено.
Сегодня всего чересчур.
Но главное…
Надо бежать отсюда. Немедленно.
Я наскоро запихнула документы в папки, закрыла доску. Подхватила ридикюль, и в тот же миг хлопнула входная дверь: в этом доме все звуки слышны так хорошо, что муха не пролетит незамеченной. Кстати, о мухах – несколько сейчас кружились под потолком, явно привлекая внимание сидящего на комоде кота, примеривающегося, как бы поудачнее до них допрыгнуть. Он пригнулся и водил хвостом из стороны в сторону, глаза его сверкали. Кошмар взвился ввысь, но промахнулся мимо люстры. Глухой удар, серый комок недоумения приземлился на все четыре лапы, потряс головой и залез под кровать – переживать свой позор.
Я подавила желание последовать за ним.
Слишком поздно.
Ноги не дрожали и не были ватными, просто вросли в пол. Сердце, наверное, слышали даже на улице.
Сильные уверенные шаги на лестнице, дверь в комнату распахнулась.
– Жером сказал, ты приехала недавно. Когда уже Луиза…
Перед глазами дергались обои в цветочек и дверная ручка. Темнота коридора за его спиной плясала странный танец, но Анри выделялся из этого мельтешения. Слишком ярко. Я стояла лицом к нему, руки – крест-накрест, под ними прижатая к груди клятая доска. Так плотно, что дышать нечем.
– Вы не рассказывали, что любите шахматы.
Его улыбка растаяла, глаза превратились в золотые льдинки.
– В них вы тоже играете, когда не играть нельзя?
Я не знаю этого человека. Никогда не знала.
– Какого демона ты делала в моем кабинете?
Меня тряхнуло, подбросило от его чувств, а браслет словно затопил расплавленный металл. Проклятье! Бессильная ярость огнем заструилась по венам, стук сердца эхом разносился по всему телу, заставляя вздрагивать с каждым ударом. Голова закружилась, я на всякий случай прислонилась к стене. Вдобавок ко всему меня затошнило. Вот как знала, что не надо пить этот демонов кофе!
– Любопытство замучило.
– Любопытство не всегда к месту. – Анри шагнул вперед, протянул руку: – Отдай это мне. Сейчас же.
Я сжала пальцы на доске с такой силой, что она хрустнула. Слова застыли внутри, как вмерзшие в лед листья, выковыривать их не было ни малейшего желания. Да и что я ему скажу? Что лорд-канцлер писал трогательные письма, как нелегко будет убить моего брата? Что у него потрясающий талант собирать информацию? Что я слишком отчетливо помню рассвет на крыше Мортенхэйма, лунник в его руках, путающееся в потемневших от воды прядях солнце? Предложение начать все сначала, демоново платье, до сих пор висящее надорванной тряпкой в шкафу, его обещание никогда не отпускать мою руку и умопомрачительную нежность?
Что все это – ложь?
Доверие – хрупкая штука, граф де Ларне. Так вы сами говорили.
