Елизавета Дворецкая - Сокол Ясный
– Уж точно лучше, чем из этих порчельников! – Другая бабка даже сплюнула. – Сестра моя третьего года внучку выдавала, а как из ворот вышли, какая-то девка старая ей на покрывало дубовый листок и брось! Брат сбросил листок, а девка та и пропала! А у мужика рука разболелась, которой он листок-то тронул, и помер потом!
Угляна бросила на Младину короткий взгляд и кивнула. В этом рассказе она тоже узнала кого-то из Глуховичей.
Пока две ведуньи угощались и отдыхали с дороги, женщины рода, набившись в избу, продолжали толковать про волшбу и прежних волхидников: с наступлением зимы с ее долгими ночами, свадьбами, Колядой это становилось особенно любопытно. Матери нынешних невест любили порассказать, как во времена их девичества Паморок, тогдашний сежанский волхидник, злой и завистливый мужик, портил свадьбы!
– Он сам-то до баб молодых охочий был, Паморок, да только кто же за него пойдет? – рассказывали женщины. – Так и жил один. И вот однажды женили двух парней Пестуновых сыновей, они тогда уже своим родом жили. Позвали Паморока на свадьбу, кормили, поили, а ему невеста одна приглянулась. Вот привели ее, рушник перед печью расстелили, говорят ей: стань на рушник. А она: не хочу! Почему, спрашивают, не хочешь? А она говорит: там огонь, я сгорю! И как ни уламывали ее, так и не хотела, все ей вместо рушника огонь чудился. Бабка их сама пошептала на воду, рушник полила – тогда угас огонь, она и встала. А другой жених как пошел с невестой спать, поднимает одеяло – а там медведица, да ревет на него! Он в одной сорочке из овина на снег выскочил! Едва все себе не отморозил. Ему невеста медведицей казалась, а она и не поймет, куда побежал-то?
– Про этот случай много разговоров было, – соглашалась большуха в роду Бельцов. – У Бодриловичей как женили парня, не стали Паморока звать. Вот поехали за невестой: одиннадцать мужиков и сам жених с ними.
– В том-то все и дело! – Старшая дочь даже хватала ее за руку, так ей хотелось вставить слово. – Одиннадцать мужиков и жених с ними – всего двенадцать их было! Нельзя же на свадьбу четным числом ехать! Нечетным надо!
– Да они и хотели так, да брат жениховский захворал, не смог поехать. Его утром поднимают, зовут умываться, а он собакой лает! Под лавку забился, выходить не хочет! Так и поехали без него! А это Паморок постарался, чтобы, значит, они неправильным числом поехали и он до них добраться смог. Так вот, едут они и видят: медведь через дорогу идет! Лошади сбесились, мужиков из саней повыкинуло, они за топоры, а медведь остановился и ревет, а в пасти так пламя и пышет. А они все раз – и побежали волками! Так и бегали. Оголодали все: знают, что если оборотень сырого мяса поест, то уже нельзя ему назад человеком стать. Побежали родичи к Памороку, подарков ему нанесли, пирогов со свадьбы, стали в гости звать, если только будет милостив и порчу с мужиков снимет. Он и согласился. Вот сядет под окном ночью и ждет. Выйдет из леса волк-обротень, Паморок его сорочкой накроет, он и опять человеком станет. У них у многих потом по клоку волчьей шерсти осталось. Один старик к нам заходил, показывал, я сама видела.
– Это все правда, только это не у Бодриловичей было, а у Муравичей! – поправляла ее невестка, которая сама была из Бодриловичей. – Они тогда всех мужиков воротили, только самого жениха не могли сыскать – уж больно далеко со страху убежал! Упросили, чтобы Паморок сам его поискал. Ну, он и пошел. Ушел в лес, три дня его не было. Потом поехал один мужик в лес по дрова, едет назад, глядь – идет Паморок, а рядом с ним волк бежит, будто собака, и худющий такой. Это и был жених, его Паморок за три леса сыскал. Мужик спрашивает: что же ты его не обратишь опять в человека-то? А волхидник отвечает: «Коли я его сейчас оборочу, мне его кормить придется. А так я его отпущу, он в лесу дичь какую поймает, принесет, я костерок разведу, изжарю, сам поем и ему дам. Пущай пока волком побудет!»
– Это Вторак, Селинегов сын, из Гнездиловичей рассказывал, как он Паморока с волком-женихом повстречал! – встряла еще одна женщина. – Это у них в роду было! А как привел он жениха домой, накинул на него сорочку, а хвост волчий под нее не поместился – сам жених человеком стал, а волчий хвост остался! Свадьба расстроилась тогда совсем: невеста не захотела за хвостатого жениха идти! Сказала, люди засмеют, у всех мужья как мужья, а у меня с хвостом!
Кто боялся, кто смеялся, но все радовались, что Паморока давно нет. Угляна и Младина, встречавшие его и после смерти, старались не выдать, какие жуткие воспоминания у них оставили эти встречи.
Поев пирога, Угляна разломила остатки на кусочки и разбросала по углам дома, шепотом призывая своих игрецов-помощников на угощенье: они должны были стоять на страже и не пускать чужих игрецов, посланников злой ворожбы.
– А ты у своей попроси игрецов, – тайком шепнула она Младине, сунув ей в руки половину пирога. – У тебя еще нет, да она их целую свору за свои восемь жизней набрала.
– Почему это у меня нет? – Младина улыбнулась и протянула пирог белой волчице, которая уже сидела рядом и смотрела на нее, словно улыбаясь желтыми глазами. – И мне есть кого в дозор послать. Постережешь, сестричка моя? Зачем бабушку беспокоить?
Угляна хмыкнула, но ничего не сказала. А волчица проглотила пирог и побежала вокруг веси. Не оставляя следов на снегу…
Внутри избы, где будут справлять свадьбу, а также овина, где бабы уже сложили из сорока снопов постель молодым, Угляна обходила углы, шептала наговоры, тщательно выметала избу, углы, и под лавками, и за печью особой метлой, привезенной с собой, где в прутья были подмешаны жесткие стебли высохшей полыни. Потом она в один угол сыпала рожь, в другой – золу, в остальные два – измельченные волшебные травы.
– Это одолень-трава, а там плакун-трава, – шептала она Младине. – Эти две да боронец-трава хорошо от всякой нечисти оберегают и порчи не допускают.
Осмотрев также лошадей, она разрешила ехать за невестой. Пусть лежал во владения рода Муравичей, из которых была Путимова невестка Муравица. Все женщины у них в роду отличались бойкостью, и две невесты, которых забирали, так громко вопили и так отчаянно сопротивлялись попыткам посадить их в сани, что сваты-Бельцы совсем с ними умаялись. А иначе нельзя, так положено: родные чуры должны видеть, что девушки покидают их по принуждению грубой силы.
Наконец невесты с их приданым были погружены, сваты тронулись в обратный путь. Угляна сидела на передних санях, а Младину посадила на последние, четвертые, шепотом повторив наказ глядеть во все глаза. Сваты пели удалые песни про соколов, захвативших в поднебесье белых лебедушек, невесты молчали под своими белыми покрывалам, а Младина, глядя на лес, тайком вздыхала. Все это должно было случиться и с ней – прощание с домом, борьба при посадке в сани, белая паволока, свадебные песни… Кто бы мог подумать еще совсем недавно, что в эти дни, когда десятки девушек становятся женами, она будет волхвитой, охраняющей от сглаза чужие свадьбы! И никто больше никогда в жизни не взглянет на нее как на невесту, будь она хоть в десять раз красивее и рукодельнее. Ее жизнь повернула на совсем иную тропу. А что до обещанного ей жениха… С приходом зимы Младина стала гораздо яснее понимать, что с ней происходит. Через нее сама Марена пребывала в земном мире летом, в пору расцвета сил ее возлюбленного, Перуна. Но чтобы она могла броситься в его объятия, ей нужен был еще один человек – мужчина, наполненный духом Перуна. Судя по всему, ее Хорт и есть тот человек. Сама Марена хочет, чтобы они встретились. Но что будет дальше? Богам некуда спешить, а смертный, идущий по тропе богов, уж точно не может рассчитывать на покой и обычное человеческое счастье…
Вдруг передние сани встали, да так резко, что следующие едва успели поворотить, чтобы в них не врезаться, и завязли в снегу. Воздух наполнился криками, ржаньем, снежной пылью. Невесты покачнулись от резкого толчка, вцепились в укладки и узлы с приданым. Даже Младина чуть не вылетела из саней. Никакого препятствия впереди не было, но лошади не хотели идти, лишь мотали головами, ржали, бились, будто чуяли близко медведя.
Угляна впереди соскочила с саней, Младина тоже.
– Она где-то здесь! – крикнула ей волхвита. – Она должна видеть коней, чтобы мешать идти!
Младина поняла ее: Угляна чуяла рядом кого-то из своих зловредных сестер. И та, что сглазила коней, должна находиться поблизости. Но где? Младина окинула внимательным взглядом опушку леса вдоль дороги, но нигде не увидела человеческих следов. Угляна уже шагнула к зарослям: сердитая, с метлой в руках, она выглядела довольно грозно. Младина невольно потянула носом воздух: среди лесной свежести ощущалась подпольная плесень, где-то рядом таился источник злобной ворожбы…
