Елизавета Дворецкая - Сокол Ясный
Закрыв глаза, она вновь видела перед собой Бранемера – как он смотрел на нее возле Божаниной избы, будто ждал, что сейчас она скажет ему самое важное, даст тот ответ, за которым он приехал в осеннюю распутицу в такую даль. Он хотел, чтобы Лютава указала ему способ отыскать сына – Унелада слышала, как гость говорил об этом с ее отцом. Красовит гораздо лучше понимал приезжего князя, чем собственную жену, но помочь ничем не мог – не по уму воеводе волховские дела. И недаром Бранемер весь вечер посматривал на нее с ожиданием, будто вдруг нашел новый путь разрешить свои трудности – нашел там, где вовсе не ждал. Как ему помочь? Унелада хотела этого всем своим существом, а значит, этого хотела богиня Леля. То, чего хочет богиня, непременно сбудется – этому поможет сам Лад Всемирья. Ей, Унеладе, лишь нужно угадать самую короткую тропку.
Погадать – поискать княжича Огнесвета в воде? Расспросить птиц и зверей лесных? Наверняка мать в своей избушке уже сделала это, но скрывает ответ от Бранемера. Попытаться выведать у нее? Или сделать так, что она сама захочет рассказать?
Незаметно для себя самой Унелада заснула, но и во сне рядом с ней был Бранемер – высокий плечистый парень, без бороды и без седины в темно-русых волосах, с грубоватыми чертами лица, с прямоугольным лбом, даже на вид твердым как камень, с жесткими складками у рта. И в молодых годах он не был красив, но уже тогда весь облик его дышал силой, говорил о нраве твердом и решительном. Вид у него был немного угрюмый, но стоило ему улыбнуться – как теплели сразу эти серые глаза, как светлело лицо. С каким восторгом он смотрел на нее, Унеладу, протягивая руки ей навстречу! Во сне она не помнила, что таким он был лет тридцать назад – она нашла своего суженого, того, кому могла дать счастье, того, кто ждал ее все эти годы где-то во тьме… Теперь богиня наконец повзрослела и была готова выйти на тропу своей судьбы.
***
Больше у Бранемера не было причин задерживаться в Крас-городке, и он стал собираться восвояси. Понимая, что гостю скоро придет время объезжать свои земли с зимним полюдьем – да и ему самому тоже, – Красовит его не удерживал. На прощание устроили охоту, чтобы дешняне запаслись мясом на дорогу. На заре, едва забрезжил поздний и тусклый осенний рассвет, мужчины уехали вместе с дружинами. Ближе к полудню и Унелада вышла одетая в полушубок, с платком на голове и узелком в руке. За ней шла Еленица. Судя по шелковому очелью под красным платком, Унелада нарядилась, будто на велик-день.
– Куда собрались? – удивился Божаня, оставленный воеводой смотреть за домом.
– К матери пойду.
– Соскучилась?
– И соскучилась, да и спрошу, скоро ли придет. Встречу Марены ведь готовить надо – пиво варить, хлебы печь.
– И то верно, меня старуха уж который раз спрашивает, – одобрительно кивнул Божаня и пошел по двору, притоптывая и напевая вполголоса:
Как нам пиво варить,
Чтобы молодца женить…
– Эй, Вторушка, Гуляйка! – крикнул он холопам. – Ступайте проводите девок. Надолго ты туда? – спросил он, снова обернувшись к Унеладе. – Или воевода знает?
– Денька три-четыре погощу. Раньше не ждите.
Божане не пришло в голову, что Унелада уходит без позволения отца. А она знала: когда отец вернется и узнает, что она ушла к матери, не спросясь, он, конечно, посердится, но не станет за ней посылать, чтобы вернуть домой немедленно. Раньше чем через три-четыре дня ее не хватятся.
Вернувшись, холопы доложили, что благополучно доставили девушку в лесную избушку. Точнее, на тропу возле избушки – дальше, во владения Марены, им идти не хотелось. С ними воротилась и Еленица, с тем чтобы три дня спустя пойти за своей юной хозяйкой. Попрощавшись с ними на тропе, Унелада пошла в сторону избушки, и скоро ее стройная фигура в белой шерстяной шушке исчезла среди березовых стволов. Только золотистая коса мелькнула, будто гибкая ветка в желтой осенней листве.
Унелада действительно пришла к матери и повисла на шее у брата – в Крас-городке еще не знали, что он вернулся. Она и правда обрадовалась Радому, несмотря на то, что его присутствие здесь могло помешать ее замыслам. Но оно же и помогло: усевшись на скамью и держась за руки, брат и сестра принялись болтать, жадно расспрашивая и торопливо рассказывая, обмениваясь всяческими новостями. Лютава только смеялась, на них глядя, особенно когда Радом с гордостью выложил привезенные в подарок украшения и шелковые ткани, а Унелада визжала и прыгала от радости, осыпая его восторженными и благодарными поцелуями. Не будь здесь Радома, мать и дочь поговорили бы спокойно, и проницательная волхва уж наверное заметила бы, что на уме у ее красавицы. Но Радом, всегдашний любимец, отвлекал ее внимание на себя, и даже в расспросах дочери, зачем приезжал дешнянский князь, она не усмотрела ничего, кроме простого любопытства.
– Домой пойду! – наутро объявила Унелада. – Отец ведь не знает, что Радом воротился – то-то обрадуется!
– Да погости еще денек – вместе и пойдем, – предложил брат.
– Э нет! – Унелада уперла руки в бока. – Мне ведь дружину встречать – пиво варить, хлебы печь! Ты уж, братец любезный, обожди тут еще денька три, а потом уж и приезжай.
– Ох, хозяйка! – Радом засмеялся и шутливо потянул сестру за косу. Ему все еще казалось, что перед ним пятилетняя девочка, играющая «в княгиню».
Поклонившись еще раз матери и поцеловав брата, Унелада вышла из избы и двинулась по тропинке. У края поляны обернулась: мать и брат стояли у порога, глядя ей вслед, Радом сконил голову на плечо Лютаве, хоть и был выше ростом, и напоминал при этом большого добродушного пса, ластящегося к хозяйке. Оба улыбались, махая девушке на прощание. Унелада тоже помахала. И прошло гораздо больше времени, чем оставшиеся в лесу предполагали, прежде чем они снова увидели красгородскую Лелю.
***
Место, о котором говорила Унелада, Бранемер узнал без труда. Две дороги пересекались посреди старой росчисти, где уже не раз палили вновь выросший лес, так что земля совсем истощилась. Здесь же кончались угодья Красгородской волости, владений воеводы Красовита, и отмечал их межевой столб-чур, воплощавший Макошь, богиню судьбы. Дул осенний ветер, теребя желтые листья сорного кустарника на пустыре – ни в какое другое время не проступает так ясно суть подобного места, как перекрестка миров, того и этого света, как в сумрачный осенний день: ни зима – ни лето, ни тьма – ни свет, ни тепло – ни холод.
Дружине Бранемер велел обождать поодаль, у опушки леса, а к росстани, оставив коня, пошел один. В руке у него был узелок. Ветра летели по скрещенным дорогам, сталкиваясь и борясь, бросая друг в друга горсти желтых листьев, кусты вокруг неистово мотали ветками, отбиваясь от невидимых противников, и лишь Макошин столп стоял неподвижно, как страж и судья. Бранемер шел, чувствуя, как с каждым шагом удаляется от обычного человеческого мира и погружается в пограничное пространство. Пробирала дрожь, и не влажный ветер осени был тому виной. Но иначе нельзя: чтобы узнать неведомое, надо в него войти.
Приблизившись, он поклонился столпу, на вершине которого были грубо вырезаны черты лица. Столп был обвязан пучками пряденой шерсти и льна, несколькими вышитыми полотенцами: одни были старые и потрепанные, другие свежие. У подножия виднелись давно засохшие, потерявшие цвет венки, оставшиеся с Купалы и сопутствовавших свадеб.
Неловкими от волнения руками Бранемер развязал узел, поставив наземь, расстелил платок, снял деревянную крышку, положил поверх горшка с кашей новую костяную ложечку. Потом выпрямился, огляделся и позвал вполголоса:
– Дева-удельница! Приди каши покушать, моего горя послушать! Скажи мою судьбу!
Свист ветра в ветвях отвечал ему. Тревожно бросив взгляд по сторонам, он позвал снова. Ничего вроде бы не изменилось, но он ощущал, как все ближе подходит неведомое, уже заглядывает в глаза. Он и хотел, и боялся увидеть ту, которую звал, но отступать уже поздно.
– Дева-удельница! Приди…
Князь не договорил: впереди среди полуоблетевших кустов мелькнуло что-то белое. То, что он увидел, потрясло его вдвойне: потому что именно этого он ждал так глубоко в душе, что сам себе боялся признаться.
С другой стороны Макошина столпа к нему приближалась девушка в белой шушке, с распущенными золотистыми волосами. Он хорошо знал ее лицо, и осознал сейчас то, о чем и раньше смутно догадывался: вот его судьба.
– Здравствуй, князь! – приветствовала она его. – Зачем пришел?
– Принес угощение тебе… – с трудом выговорил он. – Помоги горю моему… Ответь, найду ли сына, вернется ли… Или не судьба мне внуков дождаться, сгинет род мой без следа?
– Угощения твоего мне не надо – сыта я! – Дева-удельница улыбнулась и легким толчком ноги опрокинула горшок. – А о судьбе рода твоего не тревожься. Я – добрая доля твоя, отныне всегда с тобой буду. Коли буду я в доме твоем, все у тебя будет ладно: и сын твой воротится, а нет, так Лада новых сыновей пошлет. Возьмешь ли меня с собой?
