Дана Арнаутова - Страж морского принца
Ночь прошла спокойно, и следующий день тоже. Двуногая… Джиад почти все время спала, просыпаясь разве что попить – ничем твердым ее не кормили – да поменять повязку. Однажды Невис сменил и ту, что была между ног, случайно или намеренно положив тряпку на ложе рядом с Алестаром. На чистой белой повязке виднелись желтые следы зелья, а под ними кровавые пятна. Алестара передернуло. Внутри снова потянуло болезненно и гадко, он поспешно отвел взгляд, понимая, что исправить уже ничего не сможет.
Впрочем, еще через день двуногой стало явно лучше. Она тихо отвечала на вопросы Невиса, пила сама и даже съела что-то из обычной еды, но не вместе с Алестаром, а потом, будто не замечая, что рядом с ней на постели есть кто-то еще. Алестар валялся на кровати, перебирая принесенные из библиотеки таблички книг и изнывая от безделья, но твердо решив, что первым к отцу не поплывет. Ни за что! Все, что мог, он и так рассказал, а толку? Даже Ираталь не показывается, отговариваясь неотложнейшими делами, словно ему сюда дюжину дней на салту плыть – что это, если не издевательство?
На следующий день двуногая, которую Алестар упорно не мог заставить себя звать по имени, всплыла с постели. Морщась, проплыла по спальне, под беспокойным взглядом Невиса выплыла через дверь, которую ей открыл целитель, но уже через несколько минут вернулась. Видно, дальше комнаты чистоты не сунулась. Невис порхал вокруг, явно беспокоясь, потом не выдержал:
– Госпожа избранная, вам слишком рано!
– Ничего, – негромко отозвалась двуногая, потирая лицо ладонями. – Я и так залежалась, уважаемый целитель. Быстрее зарастет. При таких ранах застой крови вреден.
– Это верно, – растерянно согласился Невис, как-то по-новому глядя на нее. – Но мы справляемся с этим, растирая тело. Госпожа изучала медицину?
– Немного. В храме, где я росла, учат лечить раны и самые простые болезни. Не всегда же рядом есть лекарь.
– Очень правильно! – с чувством подтвердил Невис. – Как много жизней можно было бы спасти, умей каждый хотя бы сделать перевязку или запустить остановившееся сердце.
Алестар, которого двуногая все эти дни старательно не замечала, навострил уши. Она росла в храме? Жрица, что ли? Не ответит… К счастью, Невиса тоже заинтересовало сказанное.
– А в каком храме росла госпожа?
– В арубском храме Малкависа, Повелителя гроз и битв, – помолчав, ответила двуногая. – Там воспитывают детей, лишившихся родителей или оставленных ими. Тех, конечно, кто пригоден стать именно воином. Остальных передают в другие храмы.
– Печально, но мудро, – вздохнул Невис. – И все же вам не стоит слишком усердствовать, лучше отлежаться.
– Господин Невис, – усмехнулась двуногая, – я обязательно отлежусь, когда устану. Или если почувствую, что перестаралась. Но пока что нельзя ли мне выходить наружу? То есть выплывать. Тошно уже от этой комнаты.
Она сказала «от комнаты», но Алестар будто услышал невысказанное, но такое явное. Тошно ей, конечно, оттого, что рядом безвылазно торчит Алестар. Можно подумать, ему самому в радость!
– Я себе не враг, – мягко добавила двуногая. – Буду очень осторожна, обещаю. А если вы беспокоитесь, что я попробую повторить… – она чуть запнулась, – то даже не думайте. Могу поклясться. Ну, или охрану ко мне приставьте.
– Да помогут мне Трое, госпожа избранная, если с вами что-то случится, – вздохнул Невис. – Вы ведь понимаете, что я отвечаю жизнью за жизнь его высочества, а она зависит от вас? Можете гулять во внутреннем дворике, но только в сопровождении. И не потому, что я вам не верю, а…
– Для моей безопасности, – легко согласилась двуногая, опять опускаясь на постель. – Думаете, я против? У вас даже на принцев охотятся, так что я от охраны тем более не откажусь.
– Во внутреннем дворике, – сдаваясь, повторил целитель. – И если я увижу, что прогулки вам во вред, вы немедленно прекратите.
Алестар закинул руки за голову, вытягиваясь на ложе и чуть ли не силой заставляя себя промолчать. Значит, этой гулять можно, а он здесь, как в тюрьме? Нет уж! Что там говорил отец о помощи? Окна кабинета как раз выходят во внутренний дворик – двуногая зараза хотя бы будет под его, Алестара, присмотром!
* * *Притихнув и старательно делая вид, что Джиад вовсе нет рядом, рыжий стал почти терпим. Да, его по-прежнему хотелось не просто убить, а сначала медленно и с удовольствием размазать в кровь и мясо красивое наглое лицо, и то, что временами он украдкой таращился на Джиад, всякий раз отводя взгляд, как вороватый мальчишка, только укрепляло в этом желании. Зато руки больше не тянул. По молчаливому уговору огромное ложе оказалось поделено пополам незримой чертой, которую оба старались не пересекать даже ненароком.
Теперь, когда прошло лихорадочное забытье, Джиад и сама не понимала, как решилась убить себя. Словно кто-то управлял ею тогда, то с головой окуная в боль и тоску, то позволяя хлебнуть воздуха лишь настолько, чтоб преисполниться еще большего отчаяния. Но лежа с закрытыми глазами и пытаясь отделить боль от себя, как учили в храме, она невольно слышала все, о чем говорилось рядом. Оказывается, рыжий действительно был под дурманом, что сам отрицал изо всех сил. Подумав, Джиад решила, что вряд ли принц врет. То есть баловаться местной дурью он мог, но слишком уж паршиво все складывается вокруг этого балбеса. Кому-то очень хочется его не просто убить, а еще и заставить помучиться.
Теперь же у нее появилась надежда дожить до освобождения. Пара лун? Ладно, она потерпит. У нее долг перед храмом, ей надо вернуться и выяснить правду о Торвальде. А еще очень уж обидно умереть, не исполняя службу, а лишь потому, что избалованный гаденыш решил, будто имеет право распоряжаться ее жизнью. Не стоит он ее смерти!
В ту ночь Джиад разбудило ясное, невыносимо четкое предчувствие беды. Старые жрецы такое полунасмешливо-полусерьезно называли: «Малкавис пинка не пожалел». Она проснулась за какое-то мгновение до того, как слепые жадные щупальца протянулись из тьмы вокруг, незримые, но ощущаемые и телом, и душой. Шаря по постели, щупальца искали что-то, заставляя съежиться в нерассуждающем ужасе. Но нужна им была не она. Небрежно пройдясь по замершей от ужаса и омерзения Джиад, они потянулись дальше, обволокли рыжего, сонно заворочавшегося, покрыли шевелящейся тьмой, откуда донесся тихий жалобный стон. Джиад попыталась шевельнуться, позвать целителей, но резкая боль сразу уложила ее на постель, и голос отказал, как в страшном сне. А щупальца все плели неспешную мерзкую сеть, которую Джиад то ли видела, то ли просто чувствовала. Рыжий застонал еще раз, и Джиад почуяла сгусток тьмы, приникший к нему, как огромная пиявка. Этот сгусток пульсировал, высасывая какие-то золотистые искры и пытаясь утопить их в себе…
Это было жутко. И тут же подумалось, что вот она – возможность освободиться, за которую ее никто не упрекнет. Чем бы ни была тварь, это местное порождение. Сожрет рыжего – туда ему и дорога, пожалуй. Но… вдруг она затем примется за Джиад? Еще и сильнее станет, поглотив принца…
С трудом подняв руку, Джиад, ясно понимая, что второй возможности не будет, сжала кулак, повернулась и ударила – в самую глубину тьмы. Ударила не столько бессильным телом, сколько совершенной, непререкаемой уверенностью, что этой гадости, чем бы она ни была, не место среди живого мира. Вызывая изнутри себя воображаемые клинки духа, как учили в храме, чувствуя в ладонях невидимые рукояти и почти видя сияющие лезвия, успела прошептать: «Помоги в бою, Малкавис!» И тут же тьма, отлипнув от рыжего, разъяренной тварью бросилась на саму Джиад…
Потом она лежала, мучительно приходя в себя, заново учась дышать, и ребра, кажется, превратились в осколки, при каждом вдохе протыкающие легкие. Но тьма ушла, притаилась где-то за гранью видимого, ожидая слабости или неосторожности добычи. Джиад молча возблагодарила Повелителя битв, и здесь, в морской глубине, дарящего стойкость своей жрице. Рыжий разговаривал с целителем, и все услышанное было еще одним кусочком мозаики, которую Джиад начала складывать в часы слабости, чтоб хоть как-то отвлечься от крысы, грызущей под ребрами.
Уговорив седовласого Невиса разрешить прогулки, она уже знала, чем займется. Разминаться в полную силу не выйдет еще долго, но это и к лучшему: никто не ожидает от полуживой беспомощной пленницы, что та ищет брешь в охране дворца. А после дворика можно будет и в других местах попроситься погулять. Да, она согласилась жить, но не для того, чтобы и дальше тешить рыжую сволочь.
А внутренний дворик оказался местом совершенно чудесным. Окруженный высокими стенами с окнами самых разных форм: от совершенно круглых до причудливо вырезанных, он был сказочным садом, полным колышущихся водорослей, быстро снующих и медленно парящих разноцветных рыб и прочих диковин, которые Джиад даже не знала, как назвать. Кое-где среди изумрудного мха, покрывающего дно, виднелись рыжевато-серые пятна каменной кладки, выложенной не по необходимости, а для красоты, не иначе – так причудливо закручивались ее узоры. Сам дворик был размером с площадь перед королевским дворцом Аусдранга, и на суше Джиад прошла бы его из конца в конец быстрее, чем королевская стража спросонья оденется по сигналу тревоги. Но здесь, под водой, ее движения до обидного замедлялись, превращаясь в жалкое подобие себя прежних.
