Татьяна Корсакова - Девушка с серебряной кровью
– Откуда, Айви?
– Не знаю. – Она не умела врать, ее этому никто не учил.
– Айви, это он? – От озерца повеяло холодом, и луна спряталась за тучи. – Это он тебе рассказал?
– Я не знаю. Не помню, Федя.
– Но ты заходишь к нему в пещеру?
Это была ревность, банальная и пошлая ревность. Он ревновал свою Айви к желтоглазому чудовищу и ничего не мог с этим поделать.
– Захожу. – Она отстранилась и руки от его волос убрала, сказала очень серьезно и очень печально: – Ты ведь сам слышал его зов. Ты знаешь, как тяжело ему противиться.
Он знал, все понимал, но все равно ревновал, а еще боялся за Айви.
– Что там… в пещере? – Он поймал ее ладошку, прижался к ней губами. Ее кожа была такой же холодной, как вода в озерце.
Прежде чем ответить, девушка посмотрела на него долгим, немигающим взглядом. Серебро ее глаз потемнело, пошло черными трещинками. И он испугался не на шутку, что на сердце у нее те же трещинки.
– Я ничего не помню. Захожу, выхожу, и все. Ничего не помню, ничего не чувствую. Единственное, что остается, – сильная усталость. Летать не могу. – Она грустно улыбнулась, а Федор вспомнил, как она, беспомощная, изломанная, выползала из пещеры Желтоглазого.
– Это не так, как в тот раз. – Она погладила его по щеке. – Совсем не так, намного легче. Может быть, я привыкла, а может, становлюсь сильнее. Усталость быстро проходит. Ты не волнуйся за меня, Федя.
В этот момент ему стало так стыдно, что захотелось провалиться под землю. Маленькая ласточка снова оказалась сильнее и благороднее него. Его душила ревность в тот самый момент, когда Айви бесстрашно встречалась с Желтоглазым лицом к лицу. Или не к лицу… Больше про пещеру они не разговаривали. Федор хотел спросить про тот сон, в котором она его разбудила, помогла спасти Августа, но не смог. Теперь, когда Айви говорила, что ей пора идти, он не спрашивал куда и не порывался пойти следом. А в один из дней она показала ему вход в грот. Это была узкая щель в нагромождении черных камней, наткнуться на которую случайно было почти невозможно. Ориентиром могла служить лишь старая искореженная сосна с похожими на паучьи лапы корнями. Федор заглянул в расщелину, но ничего не увидел.
– Эй! Э-ге-гей! – позвал он, и ответом ему стало лишь гулкое эхо, доказательство того, что там, внизу, есть полость. А если Айви права, то, возможно, и озеро тоже есть.
Толку с этих знаний было немного, но свое любопытство он утолил. И Айви улыбалась. Ей нравилось делиться с ним секретами. Федор очень надеялся, что секреты эти принадлежали только им двоим, что Желтоглазый не имел к ним никакого отношения.
Неделя на острове пролетела как один день. Рука зажила и беспокоила Федора только при неловком движении, да и то все реже и реже.
– Пора, – сказал Аким Петрович однажды за ужином, и Федор вспомнил другой ужин, когда его вот точно так же выпроваживали с острова. Нет, не так. Тогда он был чужаком, а сейчас стал своим, и его не выгоняли навсегда, он мог вернуться.
– Приезжал этот блаженный. – Евдокия упрямо отказывалась назвать Августа по имени. – Справлялся о твоем здоровье, порывался плыть на остров. Я сказала, что со здоровьем твоим ничего не станется, а на остров не пустила. Не хватало нам здесь всяких. – Она многозначительно поджала губы.
– Это ты про кутасовского архитектора? – полюбопытствовал Аким Петрович. – Занятная личность, надо полагать.
– Самодур и пьянчуга. – Евдокия посмотрела на него с осуждением. – Понатыкал своих башен по всему Чернокаменску. А какой с них толк?
– Они красивые, – попытался возразить Федор, уже заранее понимая тщетность этой затеи.
– И что с той красоты? Кашу из нее не сваришь и печку не протопишь. А вот свалиться с любой из них раз плюнуть. Особенно если напиваться до поросячьего визга. Еще и механизмов этих наделал бесовских.
– Нет в прогрессе ничего бесовского, – заступился Федор и за Августа, и за прогресс.
– Да вот только и пользы никакой нет. – Евдокия не собиралась отступать. – Я так понимаю, прогресс – это польза. Нет там пользы! Только железо зря перевели на глупые забавы.
– На какие забавы? – спросил Аким Петрович и посмотрел на Федора с сочувствием.
– На фигуры, – сказал Федор. – По проекту Августа построили часовую башню. Вверху, почти под самой крышей, куранты, а под ними площадка с движущимися фигурами. – Он подошел к камину, снял с полки часы. – Вот почти такими же. Рыцарь, прекрасная дама и дракон. Только, разумеется, масштабы иные.
– Точно такие же? – Аким Петрович казался заинтригованным.
Федор всмотрелся в кружащиеся под стеклянным колпаком крошечные фигурки. Они были похожи на творения Августа, но все же отличались множеством мелких деталей.
– Очень похожи. Август сказал, что рисовал эскизы по памяти, видел такие же часы когда-то в детстве. У него отменная память.
– Может, и видел. – Аким Петрович согласно кивнул и тут же спросил: – А что там с механизмом? Очень сложный?
– Я бы сказал, очень большой, а сложности, если разобраться, там особой нет.
– Ну, если разобраться, сложности ни в чем нет, – усмехнулся Аким Петрович. – Вот только разбираться не многие хотят. Не многим интересно разбираться-то.
– Мне интересно.
– Интересно ему! – тут же вскинулась Евдокия. – И куда, скажи на милость, твой интерес тебя привел? Блаженный сам едва не помер, и тебя за собой на тот свет чуть не утянул. Интересно тебе было, когда жилы твои рвались?
– Как такое случилось, Федор? – поинтересовался Аким Петрович. Всю неделю вопросов не задавал, не спрашивал, что с Федоровой рукой приключилось, а теперь вот спросил.
– А что по пьяной лавочке не случится? – снова вмешалась в разговор Евдокия, бросив на Федора предупреждающий взгляд. – Пьянчуга он и есть пьянчуга, хоть и талантливый. – Впервые она признала за Августом талант, и это было удивительно. – Напился до чертиков, сам же часы завел, сам же чуть с башни не свалился. Повезло еще, что Федя от часового боя проснулся да вовремя поспел.
При этих словах Федор глянул на Айви. Раньше она слушала разговор про башню с неусыпным вниманием, а сейчас вдруг отвернулась к окну, словно ей стало скучно. Не от того ли, что Айви знала, кто на самом деле разбудил Федора? Вот только откуда она это знала? От Желтоглазого? Сердце снова кольнула ревность, и Федору снова стало стыдно.
– И на остров все рвется и рвется, скаженный, – продолжала возмущаться Евдокия. – Как медом ему тут намазано! Интересно ему, понимаете ли, камни тут красивые!
– А и пригласи, – неожиданно предложил Аким Петрович. – Этот Август Берг, надо думать, человек занятный.
– Пригласить? На остров?! – Евдокия, кажется, не поверила своим ушам, а Айви радостно закивала. – Он же чужак!
– А чужаки порой лучше своих оказываются, тебе ли не знать, Евдокия.
– Он Кутасова прихвостень. – Евдокия не желала сдаваться, как не желала она пускать на остров Августа.
– Не прихвостень. – Аким Петрович мотнул головой. – Не ты ли говорила, что он сам по себе?
– Я говорила, что он себе на уме! Блаженный да к тому же еще и пьяница, зачем он нам здесь нужен?!
– Тебе, может, и не нужен, а вот нам с Айви может оказаться полезен. Ты, Федя, говорил, что он рисует недурственно?
Ничего такого Федор не говорил, но предположение о художественных талантах Берга можно было сделать уже из того, что он архитектор.
– Вот пусть даст Айви несколько уроков рисования.
– Уроков рисования?! – Евдокия даже не пыталась скрыть свое негодование. – Он самодур, каких поискать! С ним не может сладить даже Кутасов. С чего бы это ему давать уроки рисования какой-то деревенской девчонке?!
– Не простой деревенской девчонке, а моей внучке, – мягко поправил Аким Петрович. – С архитектором я как-нибудь договорюсь, ты об этом не переживай.
– Не понимаю я вас, Аким Петрович. – Евдокия еще не сдалась, но капитуляция ее была уже близка. – Зачем на острове чужие глаза?
– Ничего он не увидит, я об этом позабочусь. – Аким Петрович обернулся к Айви, сказал: – Что-то пить захотелось. Сходи-ка в погреб за кваском.
Айви обиженно фыркнула, давая понять, что разгадала дедов ход, но перечить не стала, прихватив кувшин, вышла из комнаты.
– Скучно ей здесь со мной, – сказал Аким Петрович, как только за внучкой закрылась дверь. – А скука к хорошему не приведет. Ей общаться нужно не только со мной и с тобой, Евдокия, а и с другими людьми.
– Вон с ним пусть общается, как раз ровесники. – Евдокия кивнула на Федора, и он не удержался от благодарной улыбки.
– Ровесники – это хорошо, – Аким Петрович задумчиво огладил бороду, – только я сейчас о другом. Я же вижу, как она на берегу днями просиживает, как смотрит. Если мир не придет к ней, она сама пойдет к миру. А какой там мир, ты и сама знаешь.
– Он блаженный! – Евдокия встала из-за стола, уперла в бока кулаки. – Он ее ничему хорошему не научит.
