Ольга Куно - Голос моей души
– За что тебя так? – спросил он, повернувшись и посмотрев прямо на меня.
Видеть, конечно, не мог. Но запомнил, откуда исходит голос.
– Не помню. Наверное, пока я была там, – я посмотрела на свое тело, хоть он и не мог проследить этот взгляд, – помнила. А теперь забыла. Возможно, это как-то связано со смертью. Ну, то есть с полусмертью.
Он что-то промычал в ответ. Наверное, не поверил. Но, впрочем, мне-то какая разница? Не хочет, пусть не верит.
– А ты? Тебя за что посадили? – с любопытством спросила я.
– Да какая разница, за что? – махнул рукой узник. – Искали способ избавиться – и нашли. Нелепый, но для определенных слоев убедительный.
Договорив, он решительно направился к заключенной.
– Эй, что ты делаешь? – закричала я.
– Ничего плохого, – отозвался он, и мои дальнейшие протесты игнорировал.
Подойдя к девушке, заключенный поставил кружку на пол. Выпрямившись, посмотрел на узницу и осторожно приподнял ее голову. Локоны, точнее сказать, теперь уже космы, упали на лицо. Он аккуратно заправил их за уши. Оттянул нижнее веко. Потом приложил палец к шее, подержал, снова отвел руку. Поднял кружку и, запрокинув голову девушки, влил немного воды ей в рот. Достал из кармана платок, намочил и провел по ее лицу. Поддержал своим телом так, чтобы она больше не висела на руках. Снова дал немного воды.
Я вдруг почувствовала, как меня что-то тянет вниз. Сопротивляться не получалось.
– Прекрати! – закричала я, полностью теряя контроль над собой. – Не надо! Я не хочу!
Перед глазами все поплыло, и я увидела непривычно близкий пол камеры. Грудь сдавило, будто под огромной тяжестью, горло горело, руки и спина сильно болели.
– Не хочу… – еле слышно прошептала я, с трудом шевеля губами.
– …Ты меня слышишь? – донесся откуда-то издалека мужской голос.
Нет, кажется, не издалека, он стоит совсем рядом. Даже вплотную. Именно это дает отдых моим рукам. Я хотела ответить, что слышу. Но голос снова перестал слушаться. А спустя еще секунду мне стало легко. Отступила боль и тяжесть, а пол и мужчина снова оказались где-то внизу.
– Фух! – облегченно выдохнула я. – Больше так не делай.
Заключенный резко вскинул голову.
– Ты опять там?!
По-моему, в его голосе прозвучала укоризна.
– А ты как думал? Полагаешь, это так просто – вернуть человека к жизни? Я уже две недели в таком состоянии. Для того чтобы полноценно меня оживить, нужен хороший лекарь, специальные микстуры, нормальные условия. А здесь ничего этого нет и не будет. Так что и пытаться бессмысленно. Поэтому давай договоримся впредь обходиться без таких фокусов. Идет?
– Не обещаю.
Впрочем, сейчас он, к моему облегчению, от девушки отошел. Огляделся, подыскивая себе место, подгреб к стене побольше соломы и уселся на нее, положив руки на колени. Развернувшись, выглянул в коридор, взъерошил волосы, задумался о чем-то, время от времени принимаясь массировать себе виски. Потом лег, заложил руки за голову и закрыл глаза.
Заключенный лежал практически неподвижно, только грудь вздымалась и опускалась в такт дыханию, и я уже думала, что он заснул. Но он вдруг, не поднимая век, спросил:
– А ты когда-нибудь спишь?
– Нет. У меня нет такой потребности.
Он едва заметно кивнул головой, давая понять, что принимает к сведению.
– А выйти отсюда ты можешь?
– Могу, – похвасталась я. – Без тела, конечно. Иногда я так делаю. Просачиваюсь сквозь решетку, лечу наверх и немного гуляю. Смотрю на небо. На деревья. Летаю над окрестностями. Но только недалеко.
– Почему? – спросил он, открывая глаза. – Ты не можешь уйти далеко от своего тела?
– Могу, – возразила я. – Но только… боюсь. Боюсь не найти дорогу назад. И окончательно умереть. Ты не знаешь, почему я боюсь?
Он удивился такому вопросу.
– Разве это не очевидно?
– Мне – нет. – Мне и правда было непонятно. – Почему люди цепляются за жизнь? Даже когда жизнь – такая?
Я посмотрела на себя, висящую на цепях там, внизу. Запоздало поняла, что заключенный не может видеть, куда я смотрю. Оказывается, это так неудобно – разговаривать, когда в твоем распоряжении нет ни мимики, ни жестов, ни взглядов, ни выражения лица. Только слова.
– Просто… – Мужчина нахмурился, подыскивая формулировку. – Не знаю, как сказать, – наконец развел руками он.
– Жаль, – искренне посетовала я.
На этом наш разговор закончился. Узник снова закрыл глаза и вскоре действительно уснул. В тюремной тишине я могла отчетливо слышать его ровное дыхание. Спустилась пониже и пригляделась. Ресницы чуть подрагивают. Цвет лица нездоровый, под глазами пролегли круги. Да, он точно не первый день в тюрьме. Но в линии губ пока еще сквозит упрямство. Узкий подбородок, покрытый густой щетиной, высокие скулы. Черные волосы взъерошены, и в них запутался какой-то мусор. Наверное, паутина. Я бы вытащила. Но не могу.
Наутро я решила отправиться немного погулять. Узник еще спал, и я не стала его беспокоить. Просто скользнула через решетку, пролетела по коридору и поднялась вверх по лестничной шахте. На самом деле я могла бы пролететь и сквозь стены, но передвигаться по коридорам и лестницам было привычнее. Вот только метод движения теперь совсем другой. Летать оказалось на удивление просто. Почти как во сне. Я представляла себе, что сгибаю ноги в коленях, как будто собираюсь сесть на корточки. И, приседая, поднимаюсь в воздух. А дальше могла двигаться в любом направлении по собственному желанию.
Немного проветрившись, я возвратилась в камеру. Первым делом взглянула на свое тело, убедилась, что все обстоит по-прежнему, без изменений. И только потом обратила внимание на весьма любопытную картину. Мой сокамерник уже проснулся и теперь, сняв рубашку, методично отжимался от пола. Я немного понаблюдала за тем, как перекатываются под кожей мышцы.
– Вот это да! Такое зрелище пропадает! – громко посетовала я. – Мускулатура у тебя что надо. Даже жаль, что ни одна живая девушка не может увидеть и оценить.
– А мертвая оценить не может? – осведомился он, замирая на вытянутых руках, чтобы немного передохнуть.
– Только эстетически, – сообщила я. – В своем нынешнем состоянии я не испытываю сексуального возбуждения.
– Это радует, – кивнул он.
– Почему?
– Как-то боязно сознавать, что в одной камере с тобой находится невидимый призрак, испытывающий сексуальное возбуждение, – констатировал узник, после чего возобновил отжимания.
Больше я его не отрывала. Завершив свое занятие, он плеснул в лицо чуть-чуть воды и надел рубашку. Я неодобрительно взирала на то, как он зачерпывает из кружки жидкость и наносит влагу на лоб и щеки. Все-таки он новичок. Еще не привык экономить ресурсы.
– И какова цель этого занятия? – поинтересовалась я теперь. – Предполагаю, ты отжимался от пола не для того, чтобы усладить мой взор?
– Не для этого, – и не подумал тешить мое самолюбие узник. – Предпочитаю на всякий случай оставаться в форме. Мало ли что. Никогда не знаешь, в какой момент это пригодится.
– А-а-а, – протянула я в ответ.
Больше ничего не сказала, но, видимо, ему и без того удалось уловить в моем тоне нотку скептицизма. А может, дело было вовсе не в моем голосе, а в его собственных ощущениях. Так или иначе, узник сел на пол, уставился куда-то в стену, а потом глухо произнес:
– Я не идиот. И не сумасшедший. И отлично знаю, что никакого случая не представится и упражнения ничем мне не пригодятся. Тем, кто попал так глубоко, дорога назад заказана, ведь верно? – Он прикрыл глаза и прислонил голову к решетке. – Так что считай, что это просто дань привычке. Глупо?
– Нет, – твердо возразила я.
Когда человек, оказавшись в кругу давящих тюремных стен, разом лишается всего – свободы, денег, власти, любимых людей, знакомой обстановки, – привычки – это единственное, что остается у него от прежней жизни. Так что к ним можно и даже нужно относиться особенно бережно. Может быть, именно цепляясь за свои привычки, человек получает шанс сохранить здесь душевное здоровье.
– А что, ты привык ежедневно отжиматься? – осведомилась я.
– Нет, – отозвался заключенный. – Обычно я предпочитаю фехтование. Но меч мне здесь отчего-то не выдали. А жаль, – зло проронил он, видимо подумав о том, что был бы не против заколоть напоследок пару-тройку тюремщиков.
Я предоставила ему время сконцентрироваться на собственных мыслях, сама же спустилась пониже, чтобы получше разглядеть свое тело. И занервничала, увидев капли воды на подбородке и блузе… точнее сказать, тех лохмотьях, которые когда-то можно было назвать блузой.
– Ты опять это делал?! – с возмущением накинулась на узника я.
– Что – это? – нахмурился он. – Отжимался, что ли?
Прошло несколько секунд, прежде чем до меня дошло: парень действительно не понимает, о чем я говорю. Он же не может видеть, что я смотрю сейчас на свое тело.
