Между небом и морем (СИ) - Вран Карина

— У попугаев, оказывается, есть реснички, — озвучила она. — Причем у парня они гуще и длиннее, чем у девочки. Обалдеть.

— Тьи, — и задранный клюв.

«Я и так великолепна».

Аллан разразился звонкой песней. Очевидно, воспевал то самое великолепие небесно-голубой подруги. Вив поддержала певческое начинание подопечного. Звучало приятно, но громковато для хозяйки. Она ж не птица, чтобы в полной мере оценить старания певунов.

В общем, Ника сделала ноги от пернатых, пока те заняты друг дружкой. Рожица (и всё прочее) сама себя не умоет, продукты сами себя не купят. Кнопка на кофемашине сама себя не нажмет.

Модели поновее на голосовом управлении, те могут. В кухне художницы живет надежная и проверенная, хоть и немодная кофеварка. И менять «старого друга» на нового, технологичного, Веронике совсем не хотелось.

Несколько раз в жизни Ника задумывалась: что она будет делать, если с живописью совсем не сложится? Никак. Вот не будут покупать ее работы, и всё тут. Какую «нормальную» работу она может найти. И выдержать не месяц-два, а хотя бы пару лет. Тогда она еще не знала о Восхождении, так что все варианты выбора лежали по эту сторону реальности.

Самым очевидным был — искусствовед. Или галерист, что немножко другое, но тоже про искусство. Только — одна беда — чужое искусство. Каждый день глядеть на то, что воплотили в красках — другие. Не ты. Слишком больно для эго.

Можно было бы удариться в дизайн. Художественный вкус у нее наличествовал. Но слишком уж своеобразный, такой не всем «зайдет». А с гибкостью, чтобы пожелания клиента ставить на первое место, у Вероники была напряженка.

Так что если и дизайн, то какой-то очень нишевый, специфический. Узкое горлышко: влезь, протиснись в популярные да востребованные, несмотря на конкуренцию. А потом еще удержись, балансируя на кончике иглы между тем, что приносит доход и тем, что не идет вразрез с твоей эстетикой.

И был момент, когда Ника решила, что если все пойдет по самому печальному сценарию, то пойдет в кофейню работать. На должность бариста. Выучится, конечно, для начала, а уже потом… Дальше осмотрится, наберется опыта. А там, если втянется, может быть, и на свою кофейню замахнется.

И не только кофе там был бы ее приготовления. Но и дизайн, и — живопись. На стенах непременно висели бы ее картины. И под настроение или особые события она бы их меняла. Для реализации пришлось бы или в долги-кредиты залезать по самые уши, или распечатывать счет-наследство.

Затем друг Леша показал художнице статью о Восхождении. И на одну потенциальную бариста в мире стало меньше. А ведь могли бы люди пить ароматный терпкий напиток из рук, которым кисть привычней…

Ника отставила пустую чашку. Улыбнулась. Не исключено, что тот запасной план однажды станет явью. Как знать? Ни в чем в этом мире (в обоих мирах) нельзя быть уверенной на сто процентов.

Проверила мобильный. Вал сообщал, что занят делами музыкальными, но про выступление в Ирисе не забыл. Явку — кровь из носу — гарантировал. Анютины глазки слали много печальных, плачущих и засыпающих смайликов.

«С этой всё ясно», — растянула губы в улыбке художница. — «История искусств».

У них ужасно нудная преподавательница. И по характеру та еще мегера. На ее лекциях спать клонит невыносимо, но стоит и впрямь смежить веки… Зачет в конце курса станет сниться в кошмарах.

Аня вышла на учебу. Вкушала все прелести образования полной ложкой.

«Почему нельзя перенести в виртуальность лекции?» — ныла в сообщении подруга. — «А практику в другие дни ставить. Стас на больничном. Его часы взять некому. ИМХК только. Сорок минут на дорогу туда и обратно».

«Мечтать не вредно», — набрала Вероника. — «Придумала она: слушать лекции, утирая слезы черепахе».

Ответом ей стал рыдающий навзрыд анимированный рыжий котик. Окрас хвостатого в цвет волос отправительницы.

— Стас на больничном, — выговорила Ника. — Но латину пишет. Любопытно. Впрочем, тьма с ним. И с этой склеротичкой брюнетистой.

Срыв сеанса живописи она той красотке все еще не простила.

По всему выходило, что на личное время Вероники этим вечером претендуют только попугаи. Да и те заняты друг другом. Их накормить, напоить и можно оставить в покое. Себя накормить тоже, это вообще полезное дело. И уже потом можно заняться воплощением художественной задумки.

Чуть позже Ника пошаманила со светом в дальней комнате. Притащила раскладной мольберт и холст в подрамнике. Идеи воплощать по стремлению, не из надобности, всегда казалось девушке правильным. Важным.

Внушительный каменный истукан и остров в его ручищах. Такой одинокий обломок тверди в океане тьмы. Миг: рукотворный шторм, гигант качает «чудо-остров», по которому смешно бегут «букашки» — игроки. Каменные стелы, осыпающиеся каменной пылью, и глаза, глаза, глаза…

Легкое художественное допущение, и в воздухе над одним из краев островка возникает зеркало. Из зеркала к фигуркам тянется туманная загребущая рука.

Закончила картину Ника за полночь. Окинула гордым взглядом: хорошо вышло с наслоением этапов. Для живописи. В бою это было бы страшно. Пол качнулся, вы бежите. Только достигли относительно безопасной зоны, как туманная лапища делает «хвать».

Она оставила масло на просушку. И потопала собирать с веток игровой площадки спящих попугаев. Свет у них был настроен по таймерам. С такой-то безалаберной хозяйкой таймер — полезнейшая вещь.

— Висит груша-птюша, нельзя скушать.

«Груши» встрепенулись, сонно и тихонько щебетнули: мол, третий сон видим, а тут ты со своими хваталками. Хорошо еще, не туманными. Вероника покачала головой. В очередной раз поразилась: как такие крохи не боятся людей-громадин? Где там в них помещается столько храбрости и доверия?

Найти ответ почему-то казалось ей очень важным. Хоть и едва ли достижимым.

Восхождение встречало Хэйт рассветом, нежным и прозрачным. Художница твердо знала: чтобы получить небесно-голубой, необходимо смешать три части чистого синего с одной частью белого. Синий плюс красный в равных долях дадут фиолетовый.

Здесь белого «подмешали» больше: небеса манили воздушностью, прозрачностью. И к фиолетовому тоже прибавили белизны, высветлили до нежнейшего глициниевого. Затем увеличили долю красного: так появился лиловый. Пустили в небесное плавание белоснежные перышки облаков. И припудрили всю эту красоту лавандовым.

Небеса манили: коснись нас, взлети и останься. Как такому зову противиться? Проще всего в рассветную высь можно было подняться по Лестнице в небо. Хэйт зашла в игру пораньше, и могла себе позволить сначала пройти этап эвента, в уже потом переключиться на остальные активности.

В качестве противников на сей раз ей достались летучие мыши. Система явно тяготела к летающим монстрам в качестве противников на Лестнице в небо. Стрекозел, воздушные змеи, летучие мыши… Ну, или это именно Хэйт так везло.

Два этапа пролетели и не заметили. Ровно, как и накануне. Финальный противник Крикун Веспер уже повеселее оказался. Бой он начал…

«Ни за что не догадаетесь из имени, ага», — Хэйт бы поморщилась, если б могла.

С крика начал бой упитанный летучий мышиный царек. Или на что там еще намекала зубчатая корона на шерстистой голове мыши? Крик вешал остолбенение на две секунды. И это было неприятно, потому что тратить очищающее пламя в первые же мгновения схватки главе Ненависти не хотелось.

Тварь сопротивлялась тьме и воздуху, плюс частичное игнорирование атак стихии земли. Видимо, речь о тех, что проходят непосредственно на поверхности, вроде трясины. Летучая мышь буквально выше этого.

Веспер уязвим к свету и огню. Боится к стрел и устойчив к дробящему. Последнее, возможно, по причине маневренности: поди, допрыгни до этой летучки. Мало здоровья, значит в атаке мышинда сильна.

И быстра: несколько взмахов крыльями, разгон, укус… Геро перехватывает летучую пакость. Двадцать пять процентов сопротивления всем негативкам — это много. Это очень хороший шанс избежать контроля и закрыть своим телом (тушей) хозяйку.