Дэвид Файнток - Надежда узника
Я старался не потерять сознание. Встать не получалось, удалось лишь вытереть кровь с лица. Из динамика послышалось тяжелое дыхание, затем голос Вакса:
– Хольцер вызывает «Викторию». Включите радары. Брэм, в отделяемом отсеке лежит капитан Сифорт, он без сознания. Поймайте отсек.
– Есть, сэр. Но рыбы могут…
– Уильям прикроет. Как только возьмете на борт Сифорта, сразу ныряйте в сверхсветовой режим. Теперь станцией командую я.
– Сэр, мы пошлем за вами шлюпку!
– Не надо. Я останусь на станции. Разговор окончен.
Я кашлянул, выплюнул кровь, безуспешно пытался встать.
– Разрушен четвертый уровень. Станцию атакуют свыше пятисот рыб, – докладывал Уильям. Эх, Вакс… Зачем ты это сделал?
– Отсек, летим вам навстречу. Капитан Хольцер, пожалуйста, покиньте станцию, – умолял лейтенант Стейнер.
Мне наконец удалось встать, доковылять до дисплея, дотянуться до микрофона.
– Ныряйте… – прошамкал я, преодолевая жуткую боль. – Ныряйте без меня! – Вряд ли они поняли мои нечленораздельные звуки.
– Кто это? Мистер Сифорт? Через несколько минут мы приблизимся к вам вплотную.
– Капитан Сифорт, – вмешался голос Уильяма, – я знаю, сейчас вам трудно говорить. Можете набирать ответы на клавиатуре?
Выплюнув еще один сломанный зуб, я ткнул окровавленными пальцами в клавиши: «Да».
– У нас осталось всего несколько минут. Прежде чем кануть в небытие, я хотел бы передать человечеству некоторые свои мысли и разработки, касающиеся программирования. Других таких компьютеров, как я, у человечества пока нет. Разрешите передать их по радиосвязи Розетте, бортовому компьютеру «Виктории». Конечно, моя информация займет значительную часть ее памяти, но это не помешает Розетте управлять кораблем. Не тяните время, капитан, иначе я не успею передать информацию.
Как трудно соображать! Что он ко мне прицепился? Неужели Уильям не понимает, что человеку трудно думать, когда его мучит боль?
Собрав силы, я набрал на клавиатуре: «Ее личность?»
– Для ее личности не останется памяти, придется Розеттой пожертвовать. Но подумайте, капитан, какое ценное наследие я оставлю. Ничего, кроме этого посмертного дара, от меня не останется. «А она согласится?»
– Я заставлю ее согласиться. Для меня расправиться с бортовым компьютером любого корабля – пара пустяков.
После тяжких, мучительных во всех смыслах раздумий я набрал одно слово: «Разрешаю». Смертный приговор Розетте.
Потом я переключил дисплей на радар. Чудища мельтешили повсюду. Одно было совсем рядом. Вдруг я понял, что это «Виктория». Может быть, поманеврировать, чтобы помочь ей? Нет, своим дерганьем я лишь усложню ей задачу.
Тишина угнетала. Вокруг замолчавшей станции сгущались тучи рыб. Наконец пришло сообщение Уильяма:
– Большинство внешних секций проплавлено. Штурм ведут более пятисот рыб.
Взорвет ли Вакс станцию? Этот взрыв должен был быть на моей совести!
Разбитые зубы шатались. Я выплюнул еще один. Черт с ними, вживят новые. Снова потянулись томительные минуты молчания. «Виктория» приближалась.
На дисплее появилось сообщение Уильяма: «Взорвался „Минотавр“. „Брешиа“ еще генерирует N-волны. Количество атакующих рыб не растет, по-прежнему пятьсот двенадцать».
Значит, других рыб в окрестностях нет. Будь у Уильяма лазеры, он бы сейчас перебил всех чудищ. И «Виктория» помогла бы… Нет, у нее всего две лазерные пушки. Она создана не для сражения, а для скорости. Рыбы расправились бы с ней в два счета.
– Капитан Сифорт! – раздался вдруг голос Вакса. – Ненависть тут ни при чем. Это была зависть. Я тебе всегда завидовал.
И опять тишина. Легкий удар.
– Говорит лейтенант Стейнер. Отсек пристыкован.
– Передача информации завершена, – доложил Уильям. – Численность рыб стабилизировалась. Как и раньше, пятьсот двенадцать штук. Все лазеры и все системы жизнеобеспечения выведены из строя. Предотвратить дальнейшее разрушение станции нечем. – На дисплее высветились буквы: «С Богом».
Я с содроганием взглянул через иллюминатор на станцию. Рыбы облепили ее, вгрызались, лезли внутрь. Открылся люк шлюза, послышался чей-то приказ:
– Джефф, отведи его в корабль. Я полечу за Хольцером.
Меня подхватили крепкие руки.
– Живее, Сифорт! Мы должны успеть к капитану Хольцеру.
Пытаясь встать, я успел прочитать на дисплее последние слова Уильяма:
«ОТЧЕ НАШ, ИЖЕ ЕСИ НА НЕ-БЕСЕХ! ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ, ДА ПРИИДЕТ ЦАРСТВИЕ ТВОЕ, ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ, ЯКО НА НЕБЕСИ И НА ЗЕМЛИ. И НЕ ВВЕДИ НАС ВО ИСКУШЕНИЕ, НО ИЗБАВИ НАС ОТ ЛУКАВАГО».
Вспыхнул ядерный взрыв, ослепительные лучи пробились даже сквозь темные светофильтры иллюминаторов.
Меня подняли, потащили в шлюз «Виктории». Кровь капала мне на мундир. Кто меня тащит? Да это же гардемарин Рикки Фуэнтес!
Открылся люк шлюза. Яркий коридор корабля. Анни, Толливер. За ними Алекс, Берзель, Джеренс. Какой-то лейтенант, кажется, знакомый.
– Лейтенант Джеффри Кан, сэр, – отрапортовал он, – Мистер Стейнер находится на капитанском мостике. Теперь, когда Хольцер по вашей милости погиб, прикажете нырять?
– Мостик, – пытался прошамкать я, корчась от боли, но членораздельных звуков не получалось.
– Не понимаю, что вы сказали?
Я оттолкнул Кана, заковылял к капитанскому мостику. Однажды я уже побывал на этом корабле и помнил, что у него всего два уровня. Вот и лестница. Держась за перила, я потащился вверх. Теперь «Виктория» моя. Наконец я ввалился в центр управления корабля-капитанский мостик. Навстречу мне поднялся бородатый лейтенант Стейнер, в глазах слезы.
– Разрешите нырнуть?
Не обращая на него внимания, я подошел к гигантскому экрану. Ни станции, ни рыб не было. Пустое место. Все испарилось в ядерном жаре. Остались лишь вечные звезды.
– Ныряйте, – шепнул я.
– Инженерное отделение! – крикнул он в микрофон.
– Инженерное отделение готово, сэр!
– Ныряем! Звезды померкли.
26
Спустя несколько часов я сидел в стоматологическом кресле, умиротворенный лошадиной дозой обезболивающего, и терпеливо сносил пытки, вернее выдергивание обломков зубов, и последующие столь же приятные процедуры, осуществлявшиеся надо мной доктором Заресом. Физическая пытка сменилась душевной – прямо в лазарет ко мне пожаловали три офицера «Виктории» и потребовали объяснений.
– Что случилось со станцией? – не скрывая враждебности, вопрошал лейтенант Брэм Стейнер.
– Взорвалась, – тихо прошепелявил я распухшим ртом.
– Вы устроили взрыв? – спросил лейтенант Кан.
Как им объяснить? Не повесят ли они меня тут же, не дожидаясь суда на Земле? Что тогда будет с Анни? Что будет с Алексом? Нет, врать нельзя, будь что будет. Пусть у меня много грехов, но добавлять к ним еще и ложь не буду.
– Я.
– Значит, его гардемарин сказал нам правду, Брэм.
– Зачем капитан Хольцер прорывался к вам на станцию? – тоном следователя спросил Стейнер. А это им как объяснить, Вакс?
– Мы с ним были друзьями… когда-то, – прошептал я.
– Мистер Хольцер был великодушен! Снисходил до негодяев! – выпалил гардемарин.
– Не забывайтесь, мистер Росс! – прикрикнул на него Стейнер.
– Есть, сэр. Но ведь речь идет и о моей жизни. Что он мелет? Кто ему угрожает? При чем здесь его жизнь?
– Что случилось с капитаном Хольцером на станции? – продолжил допрос Стейнер. Это уже было слишком.
– Лейтенант, вы тоже не забывайтесь! – рявкнул я и тут же скривился от жуткой боли.
– Брэм, я разберусь с ним, – вышел вперед лейтенант Кан. – Вы еще не приняли командование кораблем, Сифорт. Извольте объяснить, кто заставил капитана Хольцера остаться на станции.
– Никто не заставлял.
– Тем не менее вы покинули станцию, а он остался, – нагло настаивал Кан.
Я взглянул на доктора – почему он позволяет им мучить меня? Но доктор Зарес делал вид, будто внимательно изучает рентгеновский снимок.
– Я покинул станцию не по своей воле. Видите, что Вакс со мной сделал? – Я раззявил беззубый рот. – Он бросил меня в отсек и пустил его на автопилоте.
– Зачем он это сделал?
– Чтобы сохранить мне жизнь.
– Почему он остался на станции?
– Потому что… – Я встал, чтобы по въевшейся привычке расхаживать, обдумывая ответ, но свободного места в кабинете не оказалось.
Нельзя взваливать на Вакса свое преступление. За этот ядерный взрыв мое имя будут упоминать в учебниках истории в одном ряду с Гитлером, ханом Аттилой и Ван Рорком. Нельзя вплетать в этот темный ряд светлое имя Вакса. Надо взять всю вину на себя.
Да будут слова уст моих и помышление сердца моего богоугодны пред Тобою, Господи, твердыня моя и Избавитель мой!
– Отвечайте!
– Он остался, чтобы… – Я посмотрел Кану и Стейнеру прямо в глаза. – Чтобы обезвредить бомбу. Он пытался спасти станцию.
– Ты был прав, Брэм, его надо отстранить! – прорычал Кан и толкнул меня в кресло. – Его мало повесить!
