Сергей Кусков - Телохранитель ее величества: Точка невозврата
— Да. Тебя ко мне до сих пор не вернули. Я считаю, это дело времени, но время затягивается. И мне это не нравится.
— Какое вам до меня дело, вернули меня или не вернули? — ехидно усмехнулась она. — Вам плевать на нас.
— На вас всех — да, — заметил ответил он. — Но персонально с твоим взводом я сработался, мы нашли общий язык, чего нельзя сказать о ваших сменщицах. Я слишком берегу свои нервы, чтобы лишний раз проходить такую встряску.
Камиллу передернуло. Дон Козлов тот еще эгоист. Но, к сожалению, он бывший муж королевы, отец ее детей, и они обязаны защищать его, как бы к нему ни относились.
Его превосходительство не любил ангелов, это не являлось секретом. При любом удобном случае он вставлял им палки в колеса, делал дурами. Придирался к мелочам, доводя девчонок до слез, особенно молодых и неопытных. Развлекался так. И он был слишком весомой фигурой, чтобы офицеры могли с этим что-то поделать. Однако, и отделаться от сопровождения ангелов он не мог, королева ответила ему однозначным отказом, а следовательно, ему все-таки выгодно иметь налаженные отношения с охраной, хотя бы на минимально приемлемом уровне. И их взвод этого уровня достиг.
Однако все закончилось после ее отстранения — на внеплановую проверку отправили весь взвод. Девчонок, в отличие от нее, без лишения статуса, но им от этого не легче. Теперь они все безвылазно сидят на базе, чего-то ждут, но их, несмотря на твердые выводы комиссии об адекватности, изо дня в день оставляют в резерве.
— Я хочу, чтобы ваш взвод вернули, — произнес дон Серхио, слегка повышая голос. — Я и так уже поменял два подразделения за полтора месяца. Потому пытаюсь понять, что такого таинственного в твоем отстранении?
Из груди Камиллы вырвался вздох.
— Я сама не понимаю, сеньор!
— Так, может, расскажешь? — Он улыбнулся. И она поняла, что он знает. Всё знает. А их беседа — не более, чем прелюдия. Но к чему? К вербовке?
Камилла попыталась расслабиться, несколько раз сделала дыхательное упражнение. Вряд ли вербовка — не того она полета птица. Скорее всего, пристрелка. И ей не стоит уходить в глухой «отказняк». Наверняка за нею следят, а сеньоры офицеры любят играть в такие игры — вцепятся в нее, как клещи, им только дай его превосходительство в лужу посадить. Нет, за ними всеми… Присматривают, за всеми хранителями, чтобы не постукивали «налево». Но за опергруппой дона Козлова присматривают особенно. А сейчас, когда ее вежливо «пригласили», привезли к нему почти силой, наказующие возьмут ее в капитальную разработку. И сам дон Козлов, кстати, не может не понимать этого. То есть он сам задумал поиграть с наказующими, и ломать всем им кайф не стоит тем более.
«…К тому же все они — сильные мира сего, а с таковыми надо дружить, — пронеслось у нее в голове. — Кто знает, сейчас она слепая пешка в их играх, а завтра р-раз! И вернулась в ряды хранителей! Ведь ясно же как день, ее взвод ни при чем, их не выпускают из-за нее одной. А значит, надо попытаться выторговать возможность вернуться, поучаствовав в этой глупой игре».
Камилла расслабилась и приготовилась к интересному поединку. А как иначе, беседы по душам с этим человеком всегда поединки!
— Я не знаю, что рассказать, сеньор, что вы хотите услышать. — Она улыбнулась. — Мне кажется, вы сами прекрасно осведомлены о произошедшем, а передо мной ломаете комедию. Я не права?
Дон Серхио довольно рассмеялся
— Да, я осведомлен И это не дает мне покоя. Хранитель, прошедший психологическую подготовку, вдруг теряет самообладание в рядовой стычке с каким-то неопытным мальчишкой? Такого не может быть. Не может, потому, что не может быть в принципе. Но судя по моим сведениям, это произошло. Вот я и задался вопросом: «Почему?» Если забыла, напомню: вы — мой взвод, мой собственный. Ты охраняла меня, и даст бог, будешь охранять в будущем. Я хочу знать, что произошло, не со страниц скупых отчетов, не от своих осведомителей, которых, поверь, у меня в вашем заведении хватает, а от тебя самой. Лично.
Камилла покачала головой.
— Сеньор, но мне и вправду, нечего вам сказать.
— А я думаю, ты ошибаешься. — Смешок. — Начни с того, отдаешь ли ты отчет, что та ситуация не могла быть возможна? — Дон Серхио пробуравил ее взглядом насквозь. Она поежилась.
— Да, сеньор. Отдаю.
— А что комиссия? Разделяет эти взгляды?
— Думаю нет, сеньор. Они настаивают на срыве. Все мы люди, у всех может быть.
— А на самом деле?
Его глаза смеялись. И Камилла расхрабрилась:
— На самом деле, конечно, отдают, сеньор. Да, все мы люди, никто не застрахован от подобных срывов в общении с близкими. Но он не близкий, и мы всего лишь играли в карты. Я так понимаю, вы и сами это знаете, иначе бы не задавали мне эти вопросы.
Хозяин кабинета согласно кивнул.
— Разумеется. Но тебе они ничего не говорят. Играют в молчанку. Ты же и сама понимаешь, что лучше не распространяешься о догадках даже внутри взвода. Сорвалась — и сорвалась. Так?
Отвечать было не обязательно.
— Потому, что у комиссии всего два выхода: либо поставить под сомнение методики корпуса, безошибочно работающие, как часики, почти столетие, либо все-таки признать, что Хуанито — мальчик особенный, дружит с нечистой силой, продал душу дьяволу или что-нибудь в этом роде. Тёмное дело. И ни один из них неприемлем.
— Зачем вам я, сеньор? — глядя на него в упор, спросила она. — Вы и так осведомлены гораздо лучше моей скромной персоны. К чему этот разговор?
Дон Серхио расслабился, откинулся на спинку кресла.
— Я же говорю, просто хочу послушать тебя, как очевидца. Как участника событий. Что ты в этот момент чувствовала? Почему сорвалась? Как сама оцениваешь произошедшее? Неужели это противозаконно?
Она покачала головой, пытаясь понять, как лучше всего реагировать. Пока она этого не знала, потому продолжала плыть по течению, выслушивая со стороны потенциального противника откровенность за откровенностью. Но за откровенность надо платить, а может ли она это делать? Имеет ли право, или это конфиденциальная информация?
И она решилась. Этот человек УЖЕ знает всё, что произошло. Знает гораздо больше комиссии, ибо телячьи глаза тех сеньор, хлопающих ресницами в попытке самим себе объяснить ее поведение, не выражали абсолютно никакой осведомленности. Дело спустили на тормозах, но спустили за отсутствием каких-либо выводов, а не чтобы что-то скрыть. Скрывают же они все подряд, по инерции, потому, что положено. Такого же собеседника, как дон Козлов, еще поискать!
— Нет, не противозаконно. — Вздох — Это сложно описать словами, сеньор… — Она прикрыла глаза и попыталась вновь пережить то, что чувствовала тогда. — Он будто затягивал меня. Я спорила, боролась, а он втягивал меня все глубже и глубже. И в один момент я просто не смогла выбраться.
— Откуда выбраться?
— Из спора. Он давил на меня, я будто чувствовала и переживала все, что он хочет сказать. Он говорил, а я окуналась и окуналась в это. И меня брало зло. Зло не только от того, что он говорил, но и от того, как он это делал. И оттого, что это делал он.
Он будто выворачивал душу и показывал всем ее на просвет. Словно издевался. Меня бесило это, я чувствовала, что еще немного и сорвусь, но не могла побороть себя и взять в руки. И в один момент сорвалась.
— Сумбурно! — выдавил ее собеседник после молчания.
— Я не смогу подобрать иные слова, сеньор, — ответила она. — Я это чувствовала, а чувства сложно описать.
— Ты знала, что на грани срыва, но не могла «выплыть» из этого омута, — переспросил он, но больше это походило на констатацию. Камилла промолчала.
— Что вообще можешь рассказать об этом пареньке? — усмехнулся его превосходительство. — Не относительно того случая, а в целом? Какой он в жизни? Что делает? Как к нему относятся?
— Разве этого нет в ваших отчетах? — не могла не съязвить Камилла, но его превосходительство отнесся к ее выпаду, как слон к таракану.
— Скажу, сложно с ним. — Камилла пожала плечами. — Непонятный он. Жесткий, принципиальный, себе на уме. Насколько я знаю, до сих пор ни с кем в нашем курятнике не спал, хотя негласная охота на него идет. На мой взгляд, это о многом говорит.
Его превосходительство кивнул, выражая согласие. Действительно, в целеустремленности юноше не откажешь.
— Он хочет добиться цели и ставит на карту всё. И это всё, что я могу сказать о нем в целом.
— А в жизни? Плохой он, хороший? Злой, добрый?
— Не знаю, сеньор. — Камилла покачала головой. — И не злой, и не добрый. Пока это никак не проявилось. Но глаза у него…
— Что глаза?
— Угроза в них. Опасность. Будто говорят: «Не подходи! Хуже будет!» Это сложно описать, но девчонки в основном это чувствуют и боятся подходить.
— Боятся его трогать, обижать, — перевел его превосходительство. Камилла кивнула.
