Георгий Мартынов - Каллисто
— Скорей всего именно так.
— Но ведь они не чувствуют жары. Зачем же столь частое купание? Я думаю, что это сделано специально для нас.
— И мы использовали дневную воду. Бассейн наполнен для вечернего купания.
— Хорошо! А если мы захотим выкупаться в четвертый раз?
Синяев с сомнением покачал головой.
— Этого не следует делать. Надо спросить Синьга.
— Да, ты прав. Здесь что-то связано с медициной. Они снова прошли в ту же дверь. Комната за ней была очень мала, не больше восьми квадратных метров. Ее стены были затянуты плотной, вроде бархата, рыхлой материей. Такой же материей был закрыт и потолок. Пол мягко поддавался под ногами. Он был порист и напоминал губку.
Сверху на длинной цепи свисал какой-то шар стального цвета. На стене они увидели небольшой щиток с тремя кнопками.
— Что это такое? — спросил Синяев.
— Вопрос не по адресу. Я знаю столько же, сколько ты сам. Вероятно, аппарат для какого-то облучения. Это доказывается расположением комнаты рядом с бассейном. Меня не удивляет наличие этого аппарата. Каллистяне живут примерно вдвое дольше, чем мы. Без специальных мер оздоровления организма этого трудно добиться. Я читал, что раньше продолжительность их жизни была равна нашей. Вода в бассейне, этот аппарат — явления одного и того же порядка.
За комнатой облучения находился просторный зал.
В нем стояло много шкафов еще более странной формы, чем те, которые они видели раньше. Эти «шкафы» были настолько прозрачны, что становились почти невидимыми. Они были заполнены книгами и какими-то аппаратами. Стояли низкие кресла и восьмиугольные столы.
Не задерживаясь, они прошли дальше. Миновали «столовую», которую видели вчера. Здесь были только стол и несколько кресел (стульев у каллистян не было вообще). В углу большой аппарат для доставки блюд. Несколько черных статуй и ящики с цветами украшали комнату.
— Ты не голоден? — спросил Широков.
— Голоден, но это потом. Осмотрим всю нашу квартиру, — ответил Синяев.
Он подошел к следующей двери. Как и все в доме, она была двустворчатой, без ручек и открывалась в обе стороны.
Перешагнув порог, он остановился и подозвал Широкова.
— Смотри!
Комната была очень велика, больше всех, которые они видели. Одна из ее стен представляла собой сплошное окно, за которым расстилалась равнина океана. Свет Рельоса свободно проникал в нее. Стены были бледно-голубые. Четыре фонтана, окруженные желто-оранжевыми растениями с длинными свернутыми в трубку листьями, занимали четыре закругленных угла. Между ними стояли белые статуи. Пол был пурпурного цвета. Такого же цвета была и мебель.
— Что за причудливое сочетание красок! — сказал Широков.
— Смотри же! — повторил Синяев.
И только тогда Широков заметил, что в комнате что-то двигалось.
В первую секунду ему показалось, что перед ними какое-то животное с тонкими длинными щупальцами.
Это был небольшой шар, передвигавшийся на шести металлических ножках. Он переходил от предмета к предмету и словно ощупывал их гибкими «руками». Вот одна из этих «рук» стала вытягиваться и своим концом, похожим на большую кисть, провела по статуе. Легкий слой пыли, покрывавший скульптуру, исчез.
Шар двигался бесшумно и быстро, приближаясь к двум людям, стоявшим на пороге двери, но, не дойдя до них метров трех, он остановился. «Рука» протянулась к стене и нажала кнопку. Они увидели, как стоявшая здесь статуя сдвинулась с места, открыв нишу. Шар сложил «руки» и вошел в эту нишу. Статуя встала на место, скрыв ее от глаз.
— Обыкновенный андроид, — сказал Широков. — Я так и думал, что увижу что-либо подобное. Автоматизировать уборку помещений — это напрашивается само собой при достаточно высокой технике. (Андроид, или робот, — машина, механически имитирующая движения человека. Первый андроид был сделан еще в 1738 году Вокансоном (Франция).)
— Вероятно, в каждой комнате есть такой аппарат, — заметил Синяев. — Я попрошу объяснить мне, как он устроен.
Андроид в совершенстве выполнил свою задачу. Ни пылинки не осталось на мебели и статуях, пол так чист, что было даже как-то неудобно ступать на него.
Эта комната оказалась последней. Рядом находилась спальня.
— В доме семь комнат, — сказал Широков. — Это меньше, чем казалось. Планировка рациональна, и мне нравится; три — бассейн, кладовая и библиотека — расположены в задней половине и не имеют окон. Остальные четыре — фасад здания.
— Благодарю, — сказал Синяев. — Теперь я имею представление о доме.
Широков засмеялся.
— За три года мы привыкнем к таким квартирам, — сказал он. — А когда вернемся на Землю, нам покажется тесно и неудобно.
И вдруг оба перестали смеяться. Далекая родина возникла перед ними, и все, что они оставили там, показалось желанным и милым. Пусть нет там всех этих утонченных удобств, пусть не устроена еще жизнь на Земле, она будет когда-нибудь иной, под светом родного Солнца, среди зеленой растительности, близкая, любимая. Что в том, что на Каллисто все так красиво сделано, — это чужое!
Им мучительно захотелось увидеть на одну секунду земной дом и земную обстановку, одним глазком, на мгновение.
— Эх, — сказал ни с того ни с сего Синяев, — хоть бы на лыжах покататься.
Лыжи, снег! Не скоро они смогут увидеть все это! Они подошли к окну. За ним находилась терраса, выложенная голубыми плитками. Широкая лестница спускалась от нее к воде. У нижней ступени покачивалась небольшая лодка, закрытая «стеклянным» колпаком. Выход на террасу был в одном из углов комнаты, за фонтаном.
От дома до берега океана по склону раскинулся обширный сад, с множеством оранжевых, красных и темно-желтых растений. Среди этой густой «зелени» прятались неизбежные статуи — черные, белые и золотисто-серые. Друзья заметили несколько маленьких птиц.
Одна из них села на перила террасы, и они смогли хорошо рассмотреть ее. Птица была величиной с воробья, с синими перышками и голубым брюшком. Тонкий острый клюв был длиннее тельца. Хвост был раздвоен, как у ласточки.
Широков тихо свистнул. Птица повернула головку, посмотрела на них зелеными глазками и вспорхнула с перил. На мгновение она сверкнула в лучах Рельоса, как драгоценный аметист, и исчезла в оранжевой листве.
— Волшебное царство! — сказал Синяев, но сказал как-то вяло, без воодушевления. — Мы не во сне это видим?
Широков улыбнулся. По-видимому, мысли о лыжах все еще не покидали его друга.
— Если это сон, то он снится нам обоим одновременно, а этого никогда не бывает.
Позади них раздался негромкий звук, точно стеклянным молоточком ударили по серебряной пластинке.
Они обернулись, но комната была, как и прежде, пуста.
Звук повторился, и теперь они поняли, откуда он исходил.
На одной из стен находился большой, до двух метров в поперечнике, серебристо-голубой экран, малозаметный на фоне стен того же цвета. Под ним стоял низкий пятиугольный столик на двух кольцеобразных ножках, а на нем продолговатый ящик с двумя кнопками и чем-то вроде решетки, как будто металлической.
Мелодичный звук раздался в третий раз.
— Это звонок «телефона», — сказал Синяев.
Они подошли к экрану. Он был не прозрачен, но почему-то казался бездонно-глубоким. Своих отражений они в нем не увидели.
Широков заметил на столике записку и взял ее. На русском языке рукой Бьяининя было написано:
"С помощью этого экрана можно говорить с любым человеком, находящимся на Каллисто. Для вызова нажмите кнопку, расположенную с левой стороны, и громко назовите имя и фамилию того, с кем желаете говорить.
Если услышите чужой вызов и захотите ответить, то нажмите правую кнопку".
— Это значит, — сказал Синяев, — что на Каллисто нет двух людей, носящих одинаковые имя и фамилию.
— А разве ты этого не знал? — спросил Широков, внимательно рассматривая кнопки и решетку, которая, по-видимому, прикрывала микрофон или заменяющий его аппарат. — Я давно это знаю. Но вот что интересно. Бьяининя здесь не было вчера. Когда же положена записка?
— Вероятно, пока мы спали.
— Да, кто-то входил. Но не в этом дело. Интересно другое. Никаких запоров здесь нет. Вход всегда открыт. Неужели на Каллисто совсем нет любопытных?
— Ах, вот ты о чем! Да, выходит, что они не страдают этим пороком. На Земле перед домом, где поселились люди с другой планеты, была бы толпа с утра до вечера.
— Вот именно. А ведь любой каллистянин может войти к нам в любую минуту.
— В этом и состоит их превосходство перед нами. Они всегда и во всем думают о других, о том, чтобы не причинить другому малейшей неприятности. Это вошло у них в плоть и в кровь, стало нормой поведения.
