Тернистая звезда (СИ) - "Anevka"

А у толпы нет души. Лишь её фантом. Даже поводыря у этого стада нет – Джегг замечет следы его присутствия, но уже остывшие, едва различимые. Прямо сейчас нет у толпы лидера, она бестолково бьётся в неистовстве. Такая толпа Джегга не страшит. Всё происходящее лишь разминка перед настоящим испытанием, настоящей пыткой.

Джеггу по прозвищу Красноречивый не надо прикладывать усилие, чтобы повлиять. Большую часть времени усилия он прикладывает как раз для того, чтоб этого не делать. Как будто носишь за пазухой очень мощный магнит, и постоянно должен следить либо за тем, чтоб не приближаться ни к чему металлическому слишком близко, либо чтоб эффективно экранировать пронизывающее тебя поле.

Сейчас экранировать ничего не нужно. Джеггу достаточно расслабиться. Чувства людей вокруг, как множество маленьких компасов, сами собой выстраиваются по заданной траектории. По его траектории.

Чёрный священник не торопился продвигаться вперёд. Разглядывал узоры прежнего настроения толпы, остатки предыдущего «магнита», смутившего покой столицы колонии Большого Пса. Джегг надеялся, что он в двух шагах от того, чтоб ухватить за хвост таинственную Юсфиталь. Но увы! Тут поработал мужчина. Опытный и солидный. Знал своё дело. Видимо, не в первый раз людей на беспорядки заводил.

Больше ничего выяснить не удалось, чужое воздействие таяло, растворяясь во влиянии проповедника. Джегг нашёл какое-то возвышение – груду крупного мусора вокруг раскуроченного мобиля. Взобрался наверх и сколько-то времени молчал, полной грудью вбирая в себя воздух с мельчайшими особенностями местных наречий. Настроился. Убедился, что всё внимание обращено на него. И прочитал, а вернее, пропел пару стихов из священного гимна.

Колонисты обычно понимают баашан с пятого на десятое. Но колонистов тут мало. Вокруг собрались в основном носители двух языков, имевших общий корень, но уже изрядно разошедшихся друг с другом. Поэтому Джегг выбрал отрывок из саги о противостоянии двух родов, представители которых вместе заселяли систему Орион, но однажды сошлись в эпической битве. На Малом Псе считалось, что победили потомки Паанду, на Большом же славили Каурууву. Но в чём сходились обе литературные традиции – в трагичном финале братоубийственной войны. Цитировал Джегг религиозный вариант, в равной степени понятный и в равной степени архаичный для носителей обоих современных языков.

Глубокий голос проповедника заполнял улицу, стекал в переулки и собирал всё больше слушателей. Люди, до которых долетал этот голос, прекращали крушить витрины, устраивать поджоги, сооружать баррикады и избивать тех, кто подвернулся под руку. Словно очнувшись от сна, они недоумённо моргали пару секунд, и, забыв о том, чем только что занимались, тянулись к источнику этого волшебного голоса.

Джегг пел об отчаянии побеждённых, потерявших всё: и честь предков, и надежду потомков. Пел об угрюмо зализывающих раны победителях – слишком обескровленных, чтобы противостоять любому чужаку, который пожелает прийти на их земли о осесть. Как сделали колонисты.

– Разве царь станет жечь свою землю, чтоб доказать, что владеет ею? – Джегг на ходу дополнял древнюю поэму новыми строками, стилизуя их под общее повествование. – Разве может быть хозяином в доме тот, кто его осквернит? О вы, быки среди доблестных, достойнейшие среди праведных, скажите мне, кто же достоин всех благ этой земли? Тот, кто созидает на ней, или тот, кто разрушает?

Один за другим люди, только что мародёрствовавшие, крушившие всё вокруг, угрожавшие смертью колонистам, посмевшим устроиться на этой планете ловчее коренных народов, эти самые люди опускались на колени и с покаянным видом рвали на себе волосы. Стоны и плач разнеслись над людским морем, а проповедник сложил руки на груди и стоял теперь молча, строго оглядывая присмиревших – не блеснёт ли из-под каких-нибудь бровей дерзкий взгляд.

Не блеснул. Люди рыдали, со всей отчётливостью осознавая происходившее. То, как собственными руками поджигали мобили соседей, грабили квартиры и магазины – как будто завоевали этот город с армией неприятеля, а не прожили в нём много лет.

Когда накал покаяния достиг верхней точки, Джегг подсёк ниточку эмоции, как опытный рыбак подсекает крупного хищника. Улов оказался внушительным – сотни человек в едином порыве прянули к проповеднику.

А он отпустил их с миром. Сначала стесняясь друг друга, но с каждым шагом, с каждым взглядом всё смелее, колонисты и аборигены принялись приводить в порядок окружающую реальность. Возвращали на место вывески. Убирали мусор. Владельцы заведений несмело покидали укрытия и принимали потоки извинений. Кто-то спрашивал банковский код, чтоб перевести сумму, достаточную для компенсации убытков. Кто-то обещал отработать и справлялся, чем может помочь. Весь квартал, насколько хватало глаз, походил на масштабную не то стройку, не то генеральную уборку.

Джегг заскользил вниз со своего возвышения, увы, оказавшегося не слишком устойчивым – в полутора метрах от дорожного покрытия нагромождение покорёженных металлических листов и перекладин окончательно расползлось, священник неловко оступился, взмахнул руками… но не упал. Верхогляд подхватил его под локти с деликатной предупредительностью.

– Спасибо, секунд. Ты вовремя. Досадно было бы сейчас лодыжку растянуть.

Арг ответил не сразу, лишь смотрел на проповедника, красный от смущения, совершенно забыв, как жутко бывает случайно наткнуться на взгляд эти тёмных глаз.

– М-можно спросить, чёрный священник Джегг?

– Спрашивай, Арг, – тембр голоса проповедника идеально дополнял его мягкую полуулыбку.

Подопечный редко (да, кажется, почти никогда!) не называл Арга по имени, и от этого обращения у молодого человека сладко заныло в груди. Как будто сюзерен только что пожаловал родовой герб ему, верному оруженосцу.

– Вы святой, да?

Глава 17. Грёзы

Инвалидное кресло на магнитной подушке метнулось к Джеггу, как пушечный снаряд, и обдало священника неиссякаемым фонтаном презрения пополам с возмущением. И немножко капельками слюны.

– Где ты шлялся? – красный от напряжения магистр срывался на крик. – У тебя что, дела ещё какие-то нашлись? – липкий взгляд Главы Священной Миссии зацепился за девушку в бальном платье. Выбралась из мобиля вслед за бессовестным чёрным священником. – В бордель решил заскочить?

– Убери его, – коротко обратился Джегг к Фарху вместо приветствия. – Мешает.

Легионер не заставил себя упрашивать: сходящий с ума от страха и ненависти магистр ему и самому надоел уже хуже отчёта по стандартной форме.

– Магистр Оберон, извольте проследовать в укрытие, – нейтральным тоном произнёс Фарх.

Ребята, из стоявших по близости, едва заметно заулыбались на это вычурное «извольте», но белый священник на изысканность обращения внимания не обратил. Продолжал орать:

– Да как ты смеешь, падаль!

– Да уж смею, – легионер невозмутимо перехватил управление креслом и теперь вертел им со своего мультикуба, как игрушечным планетоходом, о котором мечтал в детстве.

– Ты обязан подчиняться мне, центурион!!! – орал магистр, тщетно пытаясь встать на безжизненные ноги. – Я Глава Миссии! Я приказываю тебе!

– Разогнался, – сквозь зубы процедил Фарх. И уже громче добавил:

– Приказывать верхоглядам своим будешь. А я подчиняюсь только легату Легиона.

– В порошок сотру! – взвизгнул магистр таким высоким голосом, что Джегг поморщился.

– Максимум, на начальство моё надавишь, чтоб разжаловали, – со скучающим видом поправил центурион. – Как Рахоя. Валяй, пиши свои кляузы. Можешь заняться прямо сейчас.

– Вазиис, сделай что-нибудь! – уже другим, почти заискивающим тоном возопил Оберон.

Но центурион с любопытной эмблемой – чёрная точка в верхней части белого круга – лишь деликатно кашлянул в рукав и взялся за ручки кресла.

– Центурион Фарх действует в соответствии со своей присягой, магистр, – примирительно заметил верхогляд. – Он заботится о вашей безопасности. Мы все тут заботимся о вашей безопасности!