Гарри Гаррисон - Плененная Вселенная
– Не будь глупцом, старик. Я никогда раньше не бывал в храме. Я просто запомнил, вот и все. – Какой-то бес подбил Чимала продолжать – уж очень велико было изумление на лице жреца: – И я умею читать, если уж хочешь знать. Это тоже не запрещено. В школе при храме я выучил, как и остальные дети, цифры, а также буквы, составляющие мое имя. Когда других учили писать их имена, я слушал и запоминал, так что узнал все буквы. Не так уж это сложно.
Жрец лишился дара речи. Вместо ответа он стал рыться в книге, пока не нашел названных Чималом страниц. Он медленно перелистывал книгу, шепотом читая священные слова. Старик прочел главу один раз, потом вернулся к предыдущей странице и прочел опять. Книга выскользнула у него из рук.
– Вот видишь, я прав, – сказал ему Чимал. – Я скоро женюсь, но только по своему выбору, хорошенько все обсудив со свахой и вождями. Так учит закон…
– Не учи меня закону, ослушник! Я верховный жрец, закон – это я, и ты должен повиноваться.
– Мы все должны повиноваться, великий Ситлаллатонак, – тихо ответил Чимал. – Никому не позволено попирать закон, и каждый выполняет свой долг.
– Ты хочешь сказать, что и я?.. Ты смеешь учить меня обязанностям жреца, ты, козявка! Я могу убить тебя!
– За что? Я не сделал ничего плохого.
Жрец вскочил на ноги, трясясь от гнева и брызгая слюной.
– Ты споришь со мной, думаешь, что знаешь закон лучше меня, умеешь читать, хотя тебя никто не учил. Я знаю, тобой овладел злой дух, и нужно выпустить его из твоей головы.
Чимал ощутил холодный гнев. Гримаса отвращения скривила его рот.
– Это все, что ты умеешь, старик? Убить человека, который с тобой не согласен, хотя он прав, а ты ошибаешься? Что же ты за жрец?
С хриплым воплем верховный жрец поднял кулаки и кинулся на Чимала, чтобы заставить его замолчать. Чимал схватил старика за руки и с легкостью удержал, хотя тот боролся изо всех сил. Сзади раздался топот ног – служители кинулись на помощь своему главе. Как только они оказались рядом, Чимал отпустил старика и отступил, криво улыбаясь.
И тут это случилось. Старик снова поднял руки, широко открыл беззубый рот и закричал – но не мог выговорить ни слова. Крик перешел в болезненный стон, и жрец, как подрубленное дерево, рухнул на пол. Его голова гулко ударилась о камень, и он остался лежать неподвижно. Глаза старика закатились, а на губах появилась пена.
Другие жрецы бросились ему на помощь, подняли и унесли. Один из стражей, вооруженный дубинкой, ударил сзади Чимала по голове. Будь это другое оружие, удар был бы смертельным. Чимал потерял сознание, и жрецы, пиная бесчувственное тело, уволокли его тоже.
Солнце, вышедшее из-за гор, светило сквозь проем в стене и зажигало огонь в драгоценных камнях, из которых были сделаны глаза Коатлики.
Священные книги, хранящие закон, так и остались валяться там, куда упали.
Глава 7
– Похоже, старый Ситлаллатонак очень болен, – тихо сказал молодой жрец, проверяя, хорошо ли заперта камера, куда поместили Чимала. Мощные бревна, каждое толще ноги взрослого мужчины, входили в отверстия в камне стен. Бревна имели пазы, куда вставлялась задвижка, закреплявшаяся снаружи – так, чтобы узник не мог до нее дотянуться: дверь нельзя было отпереть изнутри. К тому же сама возможность такой попытки со стороны Чимала была исключена – его руки и ноги были связаны крепкой веревкой из волокон магу. – В его болезни виноват ты, – продолжал жрец, гремя запорами. Они с Чималом были ровесниками и вместе учились в храмовой школе. – Зачем только ты это сделал? Ну, были у тебя неприятности в школе, так ведь они у всех были – мальчишки есть мальчишки. Я никогда не думал, что ты кончишь так плохо.
Как бы ставя точку в разговоре, жрец просунул в камеру копье и ткнул им Чимала в бок. Чимал откатился, но обсидиановое острие успело рассечь мускулы, и из раны потекла кровь.
Жрец ушел, и Чимал снова остался один. Высоко в каменной стене было узкое отверстие, через которое пробивался пыльный солнечный лучик. Через него же до Чимала доходили и звуки: взволнованные крики и испуганный женский плач.
Люди пришли все до единого, как только новость дошла до деревень. Как потревоженные муравьи, они бежали из Заачилы – через поля, вброд через реку, по прибрежному песку. На другом берегу жители Заачилы смешались с жителями Квилапы – те тоже в страхе бежали к храму. Пришедшие стояли у подножия пирамиды сплошной стеной, перекликаясь и обмениваясь крохами новостей. Шум затих, только когда из храма вышел жрец и медленно спустился по лестнице, подняв руки и призывая к тишине. Подойдя к жертвенному камню, он остановился. Ицкоатль – так его звали – ведал храмовой школой. Это был суровый высокий человек средних лет со спутанными белокурыми волосами, падавшими ниже плеч. Все знали, что когда-нибудь он станет верховным жрецом.
– Ситлаллатонак болен, – провозгласил жрец, и толпа откликнулась тихим стоном. – Сейчас он отдыхает, и мы ухаживаем за ним. Он пока не приходит в себя.
– Какая болезнь поразила его столь внезапно? – крикнул снизу один из вождей.
Ицкоатль не торопился отвечать; грязным ногтем он счищал пятнышко засохшей крови со своего плаща.
– Один человек напал на Ситлаллатонака, – произнес он наконец. – Мы держим его взаперти, чтобы позже допросить и казнить. Он безумен или одержим демоном. Мы это выясним. Он не ударил Ситлаллатонака, но, возможно, наложил на него заклятие. Имя этого человека – Чимал.
Толпа всколыхнулась и загудела, как потревоженный улей, раздаваясь в стороны, – люди и так стояли, тесно сгрудившись, теперь же давка еще увеличилась, когда они как от прокаженной отшатнулись от Квиау. Мать Чимала стояла посреди пустого пространства с опущенной головой, стиснув руки у подбородка, – жалкая одинокая фигурка убитой горем женщины.
Так прошел день. Солнце поднималось все выше, но люди не расходились. Квиау тоже оставалась у храма; она только отошла в сторону от толпы. Никто не обращался к ней и даже не смотрел в ее сторону. Люди сидели на земле и тихо переговаривались, некоторые отходили по естественным надобностям, но обязательно возвращались. В обеих деревнях никого не осталось, и очаги в хижинах гасли один за другим. Порывы ветра доносили вой собак, оставшихся без воды и пищи, но никто не обращал на это внимания.
К вечеру стало известно, что верховный жрец пришел в себя, но был еще очень слаб. Его правая рука и правая нога были неподвижны, и он еле мог говорить. По мере того как солнце краснело и опускалось за холмы, напряжение в толпе росло. Как только светило скрылось из виду, жители Заачилы неохотно поспешили в свою деревню. Они должны были пересечь реку до темноты – времени, когда появляется Коатлики. Они останутся в неведении о том, что происходит в храме, но по крайней мере будут спать на своих циновках. Жителям Квилапы предстояла долгая бессонная ночь. Они запаслись охапками соломы и стеблями маиса и соорудили из них факелы. Хотя матери кормили грудных детей, никто больше ничего не ел, да никто и не чувствовал голода – все были слишком поглощены ужасными событиями.
Потрескивающие факелы разгоняли темноту ночи, и лишь немногие дремали, положив голову на колени. Большинство сидело в ожидании и смотрело на храм. Оттуда доносились приглушенные голоса молящихся жрецов, а непрекращающийся барабанный бой звучал, как сердцебиение храма.
За ночь Ситлаллатонаку не стало ни хуже, ни лучше. Он был жив и, наверное, сможет произнести утренние молитвы, но позже, днем, жрецы должны будут собраться на торжественную церемонию, избрать нового верховного жреца и совершить все приличествующие случаю обряды. Все будет в порядке. Все должно быть в порядке.
Когда на небе появилась утренняя звезда, ожидавшие у храма люди встрепенулись. Восход этого светила означал наступление нового дня и служил сигналом для жрецов: они должны были просить о помощи Хицилапочтли, Повелителя Колибри. Он был единственным, кому по силам победить богов тьмы, и с тех пор, как он создал ацтеков, он был их защитником. Каждую ночь они молились ему, чтобы он вышел на битву, вооруженный громами, и прогнал ночь и мрак и дал солнцу засиять снова.
Хицилапочтли всегда приходил на помощь своему народу, хотя для этого приходилось задабривать его жертвами и молитвами. Разве не служил доказательством действенности молитв тот факт, что солнце каждый день появлялось на небе? Молитвы… нет ничего важнее молитв.
И только верховный жрец мог произнести необходимые слова.
Невысказанная мысль тревожила собравшихся всю ночь. Страх, что некому будет произнести спасительные молитвы, лежал на сердцах, как тяжелый груз, когда наконец из храма появилась процессия жрецов, освещавших чадящими факелами дорогу верховному жрецу. Он шел медленно, его поддерживали – почти несли – два молодых жреца. Старик опирался только на левую ногу, правая безжизненно волочилась. Его подвели к алтарю и помогли стоять прямо, пока жертвы не были принесены. Это были три индейки и собака – на сей раз от бога требовалась особенно большая помощь. Сердца жертв поочередно были вырваны и осторожно положены в действующую руку жреца. Его пальцы крепко стиснули сердца, кровь побежала между пальцами и закапала на алтарь; однако голова старика никак не держалась прямо, а рот был перекошен и полуоткрыт.
