Аластер Рейнольдс - Город бездны
У меня зачесалась ладонь. Зажмурившись, я тер ее о поручень, пока мы не миновали причальный терминал, продолжая подниматься сквозь ночь.
— Еще вина, мистер Мирабель? — спросила супруга одного из аристократов, похожая на лисицу, сидящая напротив меня.
— Нет, — я вежливо промокнул губы салфеткой. — Если не возражаете, я удалюсь. Хочу полюбоваться видом, пока мы поднимаемся.
— Какая жалость, — сказала женщина, разочарованно поджимая губы.
— О да, — подхватил ее муж. — Мы будем скучать без ваших историй, Таннер.
Я улыбнулся. По правде говоря, я просто валял дурака, перманентно поддерживая светскую беседу в течение часа, пока мы ужинали. То и дело я оживлял разговор пикантным анекдотом — но лишь с целью заполнить неловкие паузы, которые повисали над столом всякий раз, когда тот или иной гость делал высказывание, способное, с точки зрения переменчивого аристократического этикета, показаться неделикатным. Не раз мне приходилось разрешать споры между северными и южными фракциями, выступая с речью от лица всей группы. Моя маскировка была не самой убедительной, поскольку даже северяне, кажется, поняли, что я не имею к южанам никакого отношения.
Но это едва ли имело значение. Я смог заставить билетершу принять меня за аристократа и сказать мне больше, чем кому бы то ни было. Эта маска позволила мне смешаться с аристократами — но рано или поздно я смогу отбросить ее. Ведь я не был в списке тех, кого разыскивают службы безопасности. Я просто человек с темным прошлым и несколькими сомнительными связями. Нет ничего плохого и в том, чтобы называть себя Таннером Мирабелем — это было куда безопаснее, чем пытаться смастерить из ничего правдоподобную аристократическую родословную. К счастью, это совершенно нейтральное имя, оно вряд ли вызовет какие-то ассоциации с историей аристократии или иными историческими событиями. В отличие от моих сотрапезников, я не смог бы проследить свое происхождение до высадки Флотилии. Скорее всего, Мирабели появились на Окраине спустя полвека после этого. По меркам аристократии я был просто неотесанным выскочкой, но никто не позволит себе подобных нетактичных намеков. Все они были долгожителями, и их родословная восходила если не к Флотилии, то к временам пассажирского манифеста, с одним или двумя сомнительными поколениями — и вполне естественным было предположить, что я обладал столь же пышной генеалогией и доступом к тем же терапевтическим технологиям.
Но хотя Мирабели и прибыли на Окраину Неба спустя много лет после Флотилии, они не принесли с собой никаких решений, позволяющих обеспечить долгую жизнь. Возможно, в первом поколении срок их жизни превышал продолжительность жизни обычных людей, но этот признак не передался их потомкам.
Впрочем, мне это все равно было не по карману. Кагуэлла платил мне прилично, но не настолько, чтобы я мог позволить себе разоряться подобным образом, пополняя бюджет Ультра. Впрочем, это не имело значения — почти. Препаратами пользуется от силы один из двадцати жителей этой планеты. Остальные девятнадцать либо по уши погрязли в войне, либо собирают крохи на жизнь в ее закоулках. Главная проблема состоит в том, чтобы дожить до следующего месяца, а не до следующего века.
Вот почему я оказался в довольно щекотливом положении, едва разговор зашел о технологиях долгожительства. Я попытался непринужденно развалиться на стуле и позволить словам витать вокруг меня, но едва возникал спор, как мне навязывали роль судьи. То и дело кто-нибудь изрекал: «Таннеру это, конечно, известно», — и поворачивался ко мне, чтобы услышать окончательное суждение, которое выведет из тупика. Оставалось отговариваться общими фразами, например «Это непростой вопрос…», или: «Очевидно, это касается более глубоких аспектов проблемы», или: «С моей стороны было бы неэтично распространяться далее на эту тему, ввиду соглашений о конфиденциальности, и прочее. Ведь вы меня понимаете?..»
Где-то через час я созрел для того, чтобы уединиться.
Поднявшись из-за стола, я извинился и покинул компанию, после чего поднялся по винтовой лестнице, ведущей на смотровую палубу над жилым уровнем и столовой. Перспектива сбросить шкуру аристократа неожиданно показалась весьма заманчивой. Впервые за последние часы во мне затеплилось ощущение профессионального удовлетворения. Все под контролем. Очутившись наверху, я приказал слуге отсека приготовить мне «гвиндадо». Хмель слегка ударил в голову, но даже это не показалось мне неприятным. У меня еще масса времени, чтобы протрезветь: ясность ума и хватка наемного убийцы понадобится мне не раньше, чем через семь часов.
Теперь мы поднимались быстро. Едва покинув «причал», подъемник увеличил скорость до пятисот километров в час, но ему все равно понадобится сорок часов, чтобы достичь орбитального терминала. Впрочем, за пределами атмосферы скорость возросла вчетверо — это случилось во время первой перемены блюд.
Смотровая палуба была в моем распоряжении.
Остальные пассажиры, покончив с ужином, разбредутся по пяти отсекам над помещением столовой. В подъемнике с комфортом могут разместиться пятьдесят человек, и он не будет казаться переполненным, но сегодня нас было здесь всего лишь семеро, включая меня. Общее время подъема составляет десять часов. Движение станции по орбите Окраины Неба синхронизировано с обращением планеты. Таким образом, станция постоянно висит над Нуэва-Вальпараисо, то есть строго над экватором. Насколько мне известно, на Земле строили звездные мосты, уходившие на высоту тридцати шести тысяч километров. Но скорость вращения Окраины Неба чуть больше, а сила притяжения чуть слабее, и синхронная орбита находится на шестнадцать тысяч километров ниже. При всем при том длина нити составляет двадцать тысяч километров — представьте, какому напряжению подвергается верхний километр под весом девятнадцати тысяч километров, которые находятся ниже. Сама нить полая, ее стенки сделаны из структурированного алмаза — с уплотненной кристаллической решеткой, как у пьезокварца, — а вес, судя по тому, что я слышал, что-то около двадцати миллионов тонн. Я шагал по отсеку и размышлял о крошечном дополнительном давлении, которое создает каждый мой шаг. Потягивая коктейль, я гадал о том, насколько инженеры приблизились к предельному напряжению, конструируя лифт, и какой запас прочности заложили в эту систему. Затем более рациональная частица моего разума напоминала мне, что сейчас по нити движется лишь ничтожно малая доля транспортного потока, который она могла бы нести. И я, обходя палубу, почувствовал твердую почву под ногами.
Рейвич… Интересно, хватит ли сейчас ему духу выпить?
Панорама могла быть более впечатляющей, но даже там, где ночь еще не опустилась, Полуостров скрывался под пологом дождевых облаков. Поскольку орбита планеты была низкой и асимметричной, сезон дождей наступал каждые сто дней — такой здесь короткий год — и длился не меньше десяти-пятнадцати дней. Над резко закругленным горизонтом нежная голубизна неба сменялась густым ультрамарином. Я уже видел яркие звезды, а прямо над нами, на верхнем конце нити, неподвижно висела одинокая звезда орбитальной станции — до нее было все еще очень далеко. Я решил вздремнуть на пару часов. Солдатские годы научили меня почти звериной способности восстанавливать силы за час или два неглубокого сна. Усталость навалилась разом, словно прорвалась плотина. Я почти на месте, а посему не помешает чуточку расслабиться.
— Сэр?
Я снова вздрогнул, но на этот раз слегка, поскольку узнал голос слуги. Робот продолжал с обычной вежливостью:
— Сэр, вас вызывают с поверхности. Я могу переадресовать вызов в вашу каюту, или вы желаете поговорить здесь?
Возможно, стоило вернуться в каюту, но мне не хотелось лишать себя такого прекрасного зрелища.
— Соединяй здесь, — сказал я. — Но прерви вызов, если кто-нибудь будет подниматься по лестнице.
— Слушаюсь, сэр.
Дитерлинг, разумеется, — больше некому. Он явно не в Доме Рептилий, но, по моей оценке, должен находиться где-то на полпути или даже ближе. Рановато для сеанса связи — честно говоря, я вообще не ожидал вызова, — но волноваться не о чем.
Однако появившиеся в окне подъемника лицо и плечи принадлежали Васкесу — Красной Руке. Камера, очевидно, находилась где-то в помещении; она состыковала изображение так, будто мы с ним стояли лицом к лицу, поскольку он смотрел мне прямо в глаза.
— Таннер… Послушай-ка меня, парень.
— Я слушаю, — отозвался я. Надеюсь, он не заметил невольного раздражения в моем голосе. — Стряслось нечто важное, из-за чего ты решил достать меня здесь, Красный?
— Заткнись, Мирабель. Через полминуты твоя улыбка исчезнет, — голос Васкеса предвещал неприятности, но угроза явно исходила не от него.
