Фрэнк Герберт - Бог-Император Дюны
Лето понимал подсознательную мотивацию такого упрямства, но не стал ничего говорить, сознавая бесполезность такого директивного поведения.
Поздним вечером, когда в долину вполз ночной холод, Лето начал развлекать Сиону песнями Золотого Пути, которые не сохранило Устное Предание. Ему доставило удовольствие, что девушке понравился «Марш Лиета».
Это действительно очень древняя песня — она родилась в ту эпоху, когда люди еще не летали с планеты на планету, а жили на старой доброй Земле. — Вы не споете ее еще раз?
Для исполнения Лето выбрал лучший баритон давно умершего артиста, выступления которого некогда проходили в неизменно переполненных залах.
Далекого прошедшего стена
Спасет от диких вод меня,
Которые неслись потоком!
Источников стремительных игра
Пещеры роет в глине дна
Под вод крутящим током.
Когда Лето закончил петь, Сиона некоторое время молчала, потом удивилась:
— Это очень странная для марша песня.
— Она нравилась им, потому что ее можно было понять, так сказать, расчленить.
— Расчленить?
— Еще до того, как наши фрименские предки явились на эту планету, ночь была временем для рассказов историй, пения и чтения стихов. Во дни Дюны, однако, все это делалось уже в искусственном мраке, в темноте пещер сиетчей. Ночью же люди могли выйти из пещер и передвигаться… вот как мы с тобой.
— Но вы сказали «расчленить».
— Что означает эта песня?
— О, ну… это просто песня.
— Сиона!
Она услышала в его голосе гневные нотки и промолчала.
— Эта планета — дитя Червя, — предупредил он ее, — а Червь — это я.
Она ответила с поразительной беззаботностью:
— Объясните мне, что значит эта песня.
— Насекомое имеет не больше свободы в своем муравейнике, чем мы в своем прошлом. Пещеры были вырыты здесь, а послания писались вихрями песка.
— Я предпочитаю танцевальные песенки, — сказала Сиона.
Это был очень дерзкий ответ, но Лето воспользовался им для перемены темы разговора. Он рассказал ей о свадебных танцах фрименов, которые возникли под влиянием дьявольской пляски песка в бурю. Лето был горд своим умением рассказывать истории. По ее жадному вниманию было видно, что Сиона явственно представляет себе, как танцуют фрименские женщины, откинув назад длинные черные волосы, обрамляющие их давно мертвые лица.
Лето замолчал, когда над Пустыней сгустились ночные сумерки.
— Пойдем, — сказал он. — Утро и вечер — время силуэтов. Мы посмотрим, кто еще разделит с нами нашу Пустыню.
Вслед за Лето Сиона поднялась на гребень дюны и вгляделась в темнеющий пейзаж. Высоко над их головами парила какая-то птица, внимание которой они привлекли. По форме распластанных крыльев и по их расщепленным концам Лето понял, что это гриф. Он показал его Сионе.
— Чем он питается? — спросила она.
— Падалью или издыхающими животными, — ответил Лето.
Ответ поразил ее, и она внимательно вгляделась в маховые перья птицы, на которые падал отблеск заходящего солнца.
Лето продолжал говорить.
— Иногда в мой Сарьир заглядывают люди. Временами сюда забредают музейные фримены и… пропадают. Они и в самом деле пригодны только для ритуалов. Есть тут окраины Пустыни и остатки того, что не тронули мои волки.
При этих словах Сиона отвернулась, но Лето успел заметить сильную страсть, которая снедала девушку. Это было суровым испытанием для Сионы — ей стало больно.
— Дневная Пустыня беспощадна, в ней мало благодати, — продолжал Лето. — Есть и еще одна причина, по которой здесь было принято путешествовать ночью. Для фримена образом дня были песчаные бури, которые заметали все следы.
Когда Сиона снова обернулась к Лето, ее лицо было собранным и решительным, хотя в глазах блестели слезы.
— Кто обитает в Пустыне сейчас? — спросила она.
— Грифы, некоторые ночные твари, остатки растительной жизни, грызуны в норах.
— И это все?
— Да.
— Почему?
— Потому что все они рождены здесь, и я позволил им не знать ничего лучше.
Было уже почти совсем темно, когда в Пустыне засветилось яркое зарево. Лето внимательно изучал Сиону, понимая, что она не осознала еще тайного смысла того, что он сказал ей. Но, может быть, думал он, этот таинственный свет скажет ей все, растравив ее душевные раны.
— Силуэты, — напомнила она Лето его слова. — Что вы ожидаете открыть, взойдя наверх?
— Может быть, мы увидим людей, — ответил он. — Никогда нельзя знать заранее.
— Каких людей?
— Я уже говорил тебе.
— Что бы вы стали делать, если бы увидели их?
— У фрименов был обычай рассматривать всех неожиданно появившихся в поле зрения людей, как врагов, до тех пор, пока они не совершали ритуал: не подбрасывали вверх песок.
Пока он говорил, на Пустыню, словно плотный занавес, пал непроглядный мрак.
— Песок? — недоуменно переспросила Сиона.
— Подброшенный вверх песок — это жест, обладавший глубоким смыслом. Он говорил: песок — наш единственный враг. А вот что мы пьем. Рука, держащая песок, не держит оружия. Ты поняла?
— Нет! — она дразнила его своей фальшивой бравадой.
— Ничего, поймешь, — сказал он.
Не говоря ни слова, она направилась от него по кривизне дюны, Сиона шла быстро; гнев вызвал всплеск энергии. Лето отстал, наблюдая за девушкой. Интересно, что она совершенно инстинктивно выбрала верное направление. В ней была жива закваска фрименской памяти.
Там, где дюна переходила в другую, образовав ложбину, Сиона остановилась, чтобы подождать Лето. Он заметил, что клапан защитного костюма Сионы по-прежнему открыт и свободно болтается. Пока еще не время ругать ее за это. Некоторые подсознательные процессы должны течь своим чередом.
Когда он приблизился к ней, Сиона спросила:
— Это направление лучше других?
— Да, если ты идешь по нему, — ответил он.
Она подняла к небу глаза и посмотрела на Стрелу, Древнее созвездие, которое выводило на правильный путь ее Фрименских предков, путников Пустыни. Он видел, однако, что ее восприятие созвездия было чисто интеллектуальным. Она не поняла сил, которые уже действовали в ней и направляли ее.
Лето приподнял над землей свои передние сегменты и вгляделся в свет звезд. Они с Сионой двигались на северо-запад, по тропе, которая некогда вела по хребту Хаббанья и Пещере Птиц в эрг у подножия Западной Ложной Стены и далее к Ветреному Перевалу. Ничего не осталось от этих древних ориентиров. Он вдохнул прохладный воздух, отдававший запахом кремния. Влажность была высокой, и это не доставило ему удовольствия.
Сиона опять двинулась вперед, оторвавшись от Лето. Она шла, изредка поглядывая на звезды. Она доверяла Лето как проводнику, но дорогу прокладывала сама. Он чувствовал сумятицу ее мыслей и знал, что вообще происходит в ее сознании. Она впервые в жизни научилась доверять своим спутникам — таков был непреложный закон жизни кочевников Пустыни.
Мы знаем, думал он, что если ты оторвешься от своих товарищей, то пропадешь в песках и скопах. Одинокий путник в Пустыне — это мертвец. Только Червь может в одиночку выжить в Пустыне.
Он позволил ей уйти далеко вперед, где песок от его передвижения поднимался не слишком высоко. Она должна думать обо мне как о человеке, подумал он. Он надеялся, что, поверив ему, она станет действовать заодно с ним, помогать ему. Сиона была хрупким созданием, однако в ней еще не перекипела ярость. Такой убежденной мятежницы Лето еще не встречал.
Лето скользил по песку и обдумывал продолжение селекционной программы, размышляя о возможной замене Сионы в случае, если она потерпит неудачу и не выдержит испытания.
Время шло, и Сиона двигалась вперед все медленнее и медленнее. Первая Луна была еще высоко, а Вторая только поднялась над горизонтом, когда Сиона остановилась, чтобы отдохнуть и поесть.
Лето был очень рад этой паузе. Трение о песок создавало господство Червя, воздух вокруг него был наполнен химическими продуктами температурной фабрики исполинского организма Лето. То, что он считал своим кислородным зарядным устройством, работало устойчиво, и он чувствовал и осознавал, как синтезируются в его организме белки и аминокислоты, необходимые для питания его человеческих клеток. Движение по Пустыне приближало его к окончательному метаморфозу.
Сиона остановилась возле гребня звездной дюны.
— Это правда, что вы едите песок? — спросила она.
— Да, это правда.
Она посмотрела па пейзаж, застывший в призрачном свете лупы.
— Почему мы не взяли с собой сигнальное устройство?
— Я хотел, чтобы ты узнала кое-что об обладании.
Она повернула к нему свое лицо, и он ощутил на своем лице ее дыхание. Она теряет слишком много влаги в сухом воздухе. Однако она так и не вспомнила напутствия Монео. Это будет, без сомнения, горький урок.
