Александр Зорич - Без пощады
– И ты… все это время… молчал? – шепотом спросил я.
– А что мне было делать? Приставать к Риши, которая места себе не находила, со своими чувствами? Чтобы ей тошно от меня стало? Чтобы она отвернулась от меня? Это мне нужно было делать?
– Да нет, я не то имел в виду. Я хотел сказать, почему ты мне ничего не сказал? Тебе стало бы легче.
– Знаешь, только ты не подумай, что я в благородство играю… Просто у меня надежда была: а вдруг у вас с Риши что-то еще срастется? Вдруг у вас с Иссой это не всерьез? Мне так хотелось, чтобы она была счастлива!
– Ну, Достоевский… Никак не меньше, – пробормотал я. Кстати, иронии в моих словах не было.
Усталая одурь прошла – то ли стимуляторы начали действовать, то ли Колин рассказ радикально встряхнул мою нервную систему, но спать мне уже не хотелось. Мозг работал в усиленном режиме. Сотни картинок перед моим мысленным взором проносились. Мириады мыслей, среди которых главной была одна: и как это я раньше ничего не замечал? А ведь мог бы и заметить! Если бы не был так увлечен своим романом с Иссой. Если бы не привычка видеть Колю таким рассудительным, сдержанным, все раскладывающим по полочкам, живущим без утайки…
– Послушай, Саша, как ты думаешь… У меня есть шансы? – вдруг спросил Коля.
«Вообще-то нет», – сразу подумал я. Но не таким ослом я был, чтобы произнести эту фразу вслух.
– Шансы в плане Риши? – спросил я, изображая из себя тугодума.
Он кивнул.
– Я думаю, что есть. Риши мне говорила, что за ней теперь ухаживает какой-то доктор из пехлеванов. Обмолвилась, что он ей немного нравится. Я даже имя почему-то запомнил – Римуш… Стишки ей этот Римуш сочиняет, сладостями задаривает, как у них принято, всякое такое. (О заявлении в Комитет по Делам Личности я, конечно, не заикнулся.)
– Доктор? У Риши? – Глаза Коли засияли.
Видимо, по его внутренним понятиям любовная увлеченность Риши клонским доктором была в тысячу крат предпочтительней ее любовной одержимости мною. Может быть, потому что клонов Николай за серьезных соперников не держал. А может быть, как раз потому, что мог воспринимать клонского доктора Римуша именно как соперника, с которым можно и нужно бороться за право обладать Риши…
– Доктор, ага, – как мог простодушно подтвердил я. – Только… Я почему-то думаю, что это у них несерьезно. По крайней мере когда Риши о нем рассказывала, то все время почему-то посмеивалась. Дескать, он, ха-ха, такой благородный… такой чистый сердцем, ха-ха… Насколько я разбираюсь в женщинах, это плохой, признак.
– Ты прав, плохой, – быстро согласился Коля.
– Поэтому, когда эта война кончится, а она обязательно когда-нибудь кончится…
Но увенчать мою жизнеутверждающую тираду мощным крещендо мне не дал Бабакулов. Его внушительная фигура выросла прямо над нами. Лицо у врио комэска-2 было сердитым.
– Товарищи пилоты, – прокашлявшись, сказал Бабакулов. – Убедительно прошу вас прекратить разговоры и разойтись по своим спальным местам.
– Прошу нас извинить, Ибрагим, – по-свойски обратился к комэску Самохвальский. – Мы будем тихо! Мы не будем никому мешать!
– При чем здесь «мешать»?
– Тогда в чем дело?
– Дело в том, товарищи пилоты, что вам категорически необходим отдых! – сообщил непреклонный Бабакулов. На фамильярное обращение Коли он не отреагировал. – Имейте в виду, от вашей собранности теперь зависят не только ваши жизни, но и жизни вверенных вам людей!
– Товарищ старший лейтенант, – попробовал поканючить я. – Вы же знаете наши обстоятельства… Мы же с Колькой даже толком еще не поговорили… Ну, товарищ старший лейтенант…
– Вы говорите уже… – Бабакулов посмотрел на часы, – два часа сорок восемь минут. – Мне кажется, этого достаточно. В противном случае…
Мы с Колей кисло переглянулись, и я, прихватив свой спальник, поплелся через спящую палубу к своему «Дюрандалю».
– Подъем! Экипажам строиться!
Я вскочил, щурясь на неожиданно яркий свет – на высоком подволоке ангарной палубы вспыхнули все лампы, а не одна через три, как обычно.
Ноги машинально скользнули в магнитные ботинки – такова обязательная временная обувь, предусмотренная для экипажей и летного состава боевых кораблей, находящихся в предвидении боестолкновения с противником.
Ботинки эти являются нижней деталью противопожарного гермокостюма «Саламандра». Если из-за боевых повреждений откажет силовой эмулятор и на борту воцарится невесомость, в магнитной обуви теоретически можно ходить. Теоретически. А практически – с ее помощью можно устоять на месте, что во многих ситуациях куда важнее.
– Экипажам строиться!
В полном сборе гермокостюм «Саламандра» тоже вещь полезная.
В нем, например, можно дышать. Накануне или в ходе боя по решению командира из всех отсеков корабля может быть вытеснена содержащая кислород и, следовательно, пожароопасная атмосфера. Вместо нее нагнетается смесь инертных газов. И тогда все – от шестого номера-дублера зенитного расчета до командира корабля – наглухо замыкаются в гермокостюмах, переходя на автономное дыхание.
Во флоте Конкордии подобная система принята только на авианосцах. У нас – на всех кораблях крупнее тральщика. На тральщиках своя схема живучести, покруче.
Я покосился на аккуратно подвешенную техниками к левой консоли моего истребителя «Саламандру». Надевать? Не надевать?
Да нет же, олух, что за вопросы! Гермокостюм надевают по отдельному приказу. Тем более пилоты.
Если сейчас начнется подача на катапульты, нам, пилотам, будет положена не «Саламандра», а летный скафандр «Гранит-2». А это уже целое архитектурное сооружение – иначе не назовешь. Там и добавочные слои радиационной защиты, и теплоизоляция не в пример серьезней, и запас кислорода больше, и бронезащита жизненно важных органов встроена, и электромышцы, и… да что там говорить, в полной комплектации – центнер всяких удовольствий!
А вот пилотку надо нацепить обязательно. Приказ «экипажам строиться» в боевой обстановке я слышал впервые.
Вообще-то это такая торжественная, церемониальная, можно сказать, формула. Ее применяют по случаю визита в часть адмирала или другого высокого гостя. При этом подразумевается, естественно, парадная форма одежды. А не заношенные комбинезоны летной формы №3, в которых мы завалились спать.
Итак, мы построились. Каждый пилот – ровно на шаг слева и на два шага спереди от нарядных гвардейских знаков, нанесенных на фюзеляжи флуггеров под кабинами.
Техники – за каждым истребителем, например, их закреплено по трое – вытянулись по стойке «смирно» по левую руку от пилотов.
Все техники были в «Саламандрах», только шлемы еще не надели. Значит, противник уже обнаружен, и все члены экипажа, остающиеся на борту авианосца, приготовились к бою…
Что ж, отлично. Будет сражение, будут огонь, и смерть. Только бы скорее!
В проходе между машинами появился капитан первого ранга Бердник, бывший на моей памяти комэском, затем нач-штаба, а в феврале назначенный командующим авиакрыла.
К слову, он был единственным ветераном из довоенных комэсков «Трех Святителей», которые пережили и Наотарскую операцию, и оборонительные бои за Синапский пояс, и атаку «Атур-Гушнаспа», и тяжелейшую службу в системе противокосмической обороны Города Полковников. На должности комкрыла он сменил Шубина, который теперь стал руководителем полетов, то есть старшим авиационным офицером «Трех Святителей». А Тоцкий… Эскадр-капитан Валентин Макарович Тоцкий погиб. Еще тогда, в бою на рейде Фелиции. В те самые секунды, когда наш разговор с Риши подходил к концу, снаряд конкордианского линкора, разорвавшись в недрах «Трех Святителей», изрешетил осколками главный авиационный пост и убил почти всех находившихся там офицеров.
– Ра-авняйсь! Смирно! – скомандовал Бердник. – Летному составу парадную форму – принять!
За каперангом следовали четверо мичманов. Вид они имели щеголеватый: поверх гермокостюмов серебрились аксельбанты, белели лакированные мечевые перевязи. Своеобразный вариант парадной формы…
«Да что они тут развели? По какому случаю эти китайские церемонии? Победа, что ли?»
Увы, зловещие огнеупорные «Саламандры» наводили на мысли иного рода.
Трое мичманов несли по стопке комплектов парадной формы, переложенных закладками с нашими фамилиями. Четвертый – ворох мечей в ножнах, но без перевязей.
Вчетвером они управились за считанные секунды. Вместе с парадной формой (в комплектах за ненадобностью отсутствовали фуражки и ботинки) каждый из нас получил на руки свои ордена и медали. У кого они были, конечно. Скажем, желторотые птенчики вроде Лобановского пока что были достойны только фольклорной деревянной медали «За запуск двигателя».
– Товарищи офицеры… В соответствии со славными традициями Российского Флота…
Господи… Да чтобы каперанг Бердник волновался?! Кто такое видел? Когда? А сейчас он говорил, запинаясь через слово!
