Александр Зорич - Без пощады
Обзор книги Александр Зорич - Без пощады
Александр Зорич
БЕЗ ПОШАДЫ
Глава 1
«…И МОЛИТВА ВМЕСТО ГУТЕН МОРГЕН»
Февраль, 2622 г.
Лагерь нравственного просвещения им. Бэджада Саванэ
Планета Глагол, система неизвестна
Никогда бы не подумал, что лагерь для военнопленных может быть живописен.
Впрочем, ландшафт располагал. Говорят, самые впечатляющие столовые горы на Земле – в Южноамериканской Директории. Я никогда там не бывал (в три года – не считается), ничего не скажу. Зато крымские плоскогорья Мангуп и Чефут я знаю как свои пять пальцев.
И вот если каждую крымскую столовую гору увеличить по площади раз в десять… поставить таких гор побольше… и сделать их повыше… получится нечто отдаленно похожее на пейзажи той дыры, куда забросила меня судьба-злодейка.
На восточном краю плоскогорья белела цитадель. Выстроена она была из тесаных блоков натурального камня. Это вам не прозаический пенобетон.
Цитадель имела в плане форму трапеции. Длинное основание трапеции было обращено к ущелью, отделяющему плато от соседней горы. Короткое – к зоне содержания военнопленных.
Четыре башни по углам, пятая – в центре.
В центральной башне располагался узел связи, радары контроля воздушной обстановки и пара зенитных установок. У основания башни находились казармы охраны, крошечный госпиталь, кухня, гаражи и два красивых дома, тоже каменных. Один для пехлеванов, другой – для заотаров.
В цитадели жили конкордианцы. Мы, пленные офицеры Объединенных Наций, занимали жилые блоки, расположенные двумя группами к западу от цитадели.
Шестая башня – круглая, приземистая, конкордианцы называли ее дахма – стояла особняком. На вершину дахмы кладут покойников, чтобы их плоть стала добычей хищных птиц, а кости были как следует отбелены ветрами. И хотя в горах, да, вероятно, и на всей планете хищные птицы не водились, это не могло заставить конкордианцев отступиться от духа и буквы своей религии.
За время моего пребывания в лагере на вершине дахмы оказались останки четверых. Но об этом я расскажу позже.
Свобода наших перемещений была ограничена только воротами цитадели. Но и через эти ворота нас пропускали – в составе хозяйственного наряда. Три раза в сутки наряд получал пищу на весь лагерь. Раз в два дня выдавались сигареты, раз в неделю менялось постельное белье.
Попасть на плато, где находился лагерь, можно было тремя путями.
Первый: прилететь на вертолете.
Второй: прийти на своих двоих. Западный склон горы был в отличие от обрывистого восточного сравнительно пологим. Конечно, не бульвар, но пролезть можно. Без риска переломать руки-ноги.
Третий: приехать. Для этого существовал мост, примыкающий к цитадели и полностью отгороженный ее стенами от сектора проживания военнопленных. Мост– очень красивый, ажурный, воздушно-хрупкий – соединял нашу гору с соседней. Там дорога пересекала плато и спускалась серпантином вниз, в невидимую из нашего лагеря долину.
Именно по этой дороге, в закрытых армейских грузовиках, в лагерь и привозили пленных.
Космодром находился где-то далеко, за щербатой горной грядой глубокого черно-синего цвета, которая занимала весь восточный сектор горизонта. Космодром ничем не выдавал своего присутствия.
Местная инфраструктура представлялась мне в высшей степени странной. Зачем было выносить наш лагерь в такую тмутаракань? Стоило ли строить километровый мост с одной горы на другую, если дорога в итоге вела в тупик, заканчиваясь цитаделью?
Почему мы не бежали из лагеря?
Чем занимались в плену?
Подвергались ли психическому давлению или физическим воздействиям со стороны конкордианцев?
Когда пришло время, я ответил на каждый из этих вопросов раз по сто. Устно и письменно.
Занятие, как обычно, вел майор-воспитатель Кирдэр – маленький блондин, всей своей внешностью опровергающий расхожие предрассудки о том, что клоны похожи на скандинавских берсерков с головами азербайджанцев.
Впрочем, Кирдэр, строго говоря, клоном не был. Что и понятно: все офицеры-воспитатели в нашем лагере принадлежали к касте заотаров.
– А теперь, господа, скажите мне… – майор прищурился и сделал паузу, – …что есть три первейшие добродетели?
Кирдэр не стал добавлять «в учении Заратустры» или, скажем, «в нашей вере». К этому мы уже привыкли: когда конкордианец задает вопрос из области этики, религии или богословия, он всегда имеет в виду свои этику, религию, богословие. Другие для него существуют лишь как малоинтересные отрасли гуманитарного знания, из которых можно почерпнуть факты для обогащения общей эрудиции.
Итак, три первейшие добродетели. Это я знаю. Я поднял руку. Краем глаза заметил, что меня на полсекунды опередил лейтенант Костадин Злочев.
По лицу Кирдэра скользнула тень недовольства.
– Та-ак… Злочев – раз. Пушкин – два. Ходеманн – три. Свинтилов – четыре. Маловато для аудитории из двадцати пяти человек, не так ли? А ведь этот вопрос мы с вами разбираем уже две недели. И я не поверю, что офицеры, получившие великолепное образование в лучших академиях Велико-расы, не в состоянии запомнить таких элементарных и в то же время душеполезных вещей. Вот вы, господин Степашин, разве еще не запомнили три первейшие добродетели?
– Запомнил, ашвант Кирдэр, – буркнул Степашин. Между прочим, старший лейтенант сил особого назначения, более известный в нашем бараке как Лева-Осназ.
Не повезло ему ужасно – в первые же минуты войны их казарма на Лючии была накрыта залпом главного калибра конкордианских линкоров. От роты осназа остались ножки да рожки. Сам он с осколочными ранениями и тяжелой контузией провалялся два дня среди руин, пока его не унюхали псы-разведчики конкордианского десанта. То есть в этом-то как раз повезло – иначе он так на месте и дошел бы, не приходя в сознание. А вот повоевать ему не случилось. Столько лет человек готовился – и все, как оказалось, ради того, чтобы слушать лекции в лагере нравственного просвещения.
– Почему же тогда не поднимаете руку, господин Степашин?
– Не нахожу нужным.
– Вот как? Почему же? Почему ваши товарищи Злочев, Пушкин, Ходеманн, Свинтилов находят нужным, а вы нет? Впрочем, – перебил сам себя Кирдэр, – это ваше право. Можете не ставить меня в известность об объемах своих знаний. Но приказы персонала лагеря обязаны выполнять беспрекословно… Старший лейтенант Степашин!
– Я!
Лева-Осназ встал по стойке «смирно». Таковы правила игры: если солдату оставлены военная форма и знаки различия, значит, он и в плену остается солдатом, выполняющим приказы начальства. Даром что начальство поменялось – но дисциплину-то никто не отменял! Вот то-то же.
– Назовите три первейшие добродетели!
– Слушаюсь, ашвант Кирдэр! Три первейшие добродетели – благая мысль, благое слово, благое дело!
– Хорошо… Старший лейтенант Степашин!
– Я!
– Как звали третью жену Заратустры?
А вот это уже завал. Кто же ее упомнит, третью-то? Но старлей на удивление четко ответил:
– Хлоя, ашвант Кирдэр!
– Созвучно, но не совсем верно. Хлоя – имя библейское, а не авестийское. Кто поможет старшему лейтенанту Степашину? – Кирдэр обвел взглядом нашу полянку для занятий.
«Кто поможет»! Ну точно как в школе! Трогательно – до слез…
Теперь уже мы с Ходеманном и Свинтиловым руки не тянули. Один только Злочев с легкой улыбкой превосходства сигнализировал правой ладонью: «А я все знаю! Все знаю я! Потому что я из Глобального Агентства Безопасности, да-да-да! И специализация моя – Конкордия!» И хотя Костадин мало чем походил на моего задушевного друга Кольку Самохвальского, эта черточка – знать все обо всем – их роднила.
Вспомнил я оболтуса Кольку, вспомнил тот день, когда считал его сгинувшим без следа, а себя – спасенным из плена, вспомнил, как все перевернулось за каких-нибудь десять минут… В итоге без следа сгинул я – с точки зрения Кольки и всего нашего 19-го отдельного авиакрыла. А Колька, поди, благополучно вернулся на авианосец да еще орден огреб за удачную атаку «Балха»…
Если и впрямь вернулся. Откуда мне знать – ушли тогда «Три Святителя» в Х-матрицу или их долбанули напоследок так, что одно реликтовое эхо осталось?..
– Нет, Злочев, нет. Я, пожалуй, до конца занятия попрошу вас себя не утруждать. То, что вы знаете все ответы на мои вопросы – какие есть и какие будут, – явствует из вашего удостоверения военнопленного. Аббревиатура ГАБ мне знакома. А я бы хотел услышать… хотел бы услышать… ответ кого-либо из господ старших офицеров. Скажем, капитана второго ранга Щеголева.
Кавторанг Щеголев – командир полка торпедоносцев 32-го авиакрыла 3-й воздушной армии (бывший командир бывшего полка – часть утеряна в Кларо-Лючийской оборонительной операции в полном составе вместе со знаменем).
Кавторанг Щеголев – человек в возрасте. Карьера не сложилась, жена ушла, дочь сбежала к одному из многочисленных левацких гуру в Лос-Анджелес – да так и с концами. Все это сломало мужика еще до начала войны. Ну а клоны довершили работу судьбы, за три дня боев распылив по высоким орбитам Лючии двадцать шесть из двадцати восьми торпедоносцев Щеголева, которым пришлось действовать без сопровождения истребителей.
