Фрэнк Герберт - Бог-Император Дюны
— Ты из Атрейдесов; в этом нет никаких сомнений.
— Это и есть ваш ответ?
— Что в действительности ты хочешь знать, Сиона?
— Во что вы верите.
— Ха! Ты спрашиваешь меня о моей вере. Ну что ж — я верю в то, что ничто не может возникнуть из ничего без Божественного вмешательства.
Его ответ озадачил Сиону.
— Но каким образом…
— Natura поп facit saltus, — сказал он.
Она отрицательно покачала головой, не поняв того, что он сказал. Лето перевел:
— Природа не совершает скачков.
— Что ото был за язык? — спросила Сиона.
— На этом языке давно уже никто не говорит и моей вселенной.
— Зачем же вы его используете?
— Для того, чтобы разбудить твою древнюю память.
— У меня нет никакой древней памяти! Я только хочу знать, зачем вы привели меня сюда.
— Для того, чтобы дать тебе почувствовать вкус твоего прошлого. Спускайся сюда и забирайся ко мне на спину.
Она поколебалась, но потом, поняв тщетность сопротивления, спустилась вниз и забралась на спину Лето.
Он подождал, пока она не встала на колени. В старые времена было не так, подумал он. У нее не было крюка погонщика и она не могла стоять у него на спине. Он слегка приподнял над землей свой передний сегмент.
— Зачем я это делаю? — спросила она. По ее тону он понял, что она чувствует себя глупо у него на спине.
— Я хочу, чтобы ты почувствовала, как наш народ путешествовал по этой земле на спинах гигантских песчаных червей.
Он заскользил по дюне под ее гребнем. Сиона увидела отверстия. Из книг она знала, что это такое, но пульс реальности оказался совсем другим, и ей предстояло двигаться в таюг с ним.
Ах, Сиона, подумал Лето, ты даже не можешь себе представить, какому испытанию я собираюсь тебя подвергнуть.
Ему самому следовало набраться твердости. Я не должен испытывать жалости. Если она умрет, то она умрет. Если кто-то из них умирает, то это всего-навсего случаи и не более того.
Он даже напомнил себе, что то же самое относится и к Хви Нори. Просто дело в том, что все они не могут умереть сразу.
Лето почувствовал тот момент, когда Сиона начала получать наслаждение от езды верхом на Черве. Она переместила свой вес, откинувшись назад и подняв вверх голову.
Он направился за дюну, вдоль барханов, отдавшись, как и Сиона, древнему чувству. А на горизонте, впереди, Лето скорее ощущал чем видел остатки бывших там некогда холмов. Эти остатки были подобны семенам прошлого, ждавшим своего часа, чтобы взойти и напомнить о силах, которые поддерживали когда-то Пустыню в ее первозданном состоянии. Можно было даже на мгновение забыть о том, что Сарьир остался единственным, призрачным напоминанием о великой древней Пустыне.
Но иллюзия прошлого тем не менее оставалась. Он ощущал ее в своем стремительном движении. Фантазии, говорил он себе, все это зыбкие фантазии, думал он, принуждая себя сохранять спокойствие. Даже бархан, который он сейчас пересекал, был намного меньше, чем древние барханы, да и дюны стали меньше.
Внезапно вся эта искусственно поддерживаемая Пустыня показалась ему смешной. Он почти остановился на усыпанной мелким гравием поверхности между дюн, но потом заставил себя двигаться дальше, пытаясь восстановить в душе необходимость заставлять систему работать. Он представил себе вращение планеты, которое приводило в движение потоки горячего и холодного воздуха, которые огромными массами перемещались из конца в конец земли — контролируемые и управляемые маленькими спутниками с хитроумными иксианскими приборами и концентрирующими тепло дисками. Если следящие аппараты и видели здесь что-то, то только «пустынный рельеф», окруженный фронтами горячего и холодного воздуха. Присутствие Пустыни требовало создания льда на полюсах и еще кое-каких климатических поправок.
Сделать это было нелегко, и Лето прощал специалистам происходившие время от времени неизбежные сбои и ошибки.
Пройдя дюны, Лето на некоторое время потерял душевное равновесие, которое восстановилось после того, как он вырвался на галечный простор срединной Пустыни и отдался ощущению «окаменевшего океана» с застывшими волнами. Он повернул к югу вдоль линии холмов.
Лето знал, что чувства многих людей бывали оскорблены его ощущением судьбоносности Пустыни. Люди чувствовали себя здесь неловко и старались повернуть назад. Однако Сиона не могла повернуть назад. Всюду, куда она бросала взгляд, была Пустыня, и эта Пустыня требовала узнавания и признания. Она ехала на его спине молча, но он знал, что она смотрит на Пустыню во все глаза. В ее душе начинали шевелиться старые-старые воспоминания.
Он двигался по Пустыне уже около трех часов, добравшись до китообразных дюн, достигавших в длину ста пятидесяти километров, и изогнутых в направлении господствующих ветров. За этими дюнами пролегал каменный скалистый коридор, ведший в область звездных дюн высотой около четырехсот метров. Наконец они достигли заплетенных дюн — высокие электрические заряды в атмосфере и высокое давление подняли его настроение. Лето понимал, что такие же чувства скорее всего испытывает и Сиона.
— В этих местах родились песни Золотого Пути, — сказал он. — Они превосходно сохранились в Устном Предании.
Сиона не ответила, но Лето знал, что она хорошо его слышит.
Лето замедлил темп и принялся рассказывать Сионе о фрименских древностях. Она слушала его с нарастающим интересом. Время от времени она даже задавала ему вопросы, но он чувствовал, что вместе с интересом растет и ее страх. С этого места не было видно даже основания башни Малой Цитадели. Не было видно ничего рукотворного. Она, скорее всего, подумала, что он старается развлечь ее, чтобы потом обрушить что-то зловещее.
— Именно здесь зародилось равенство наших мужчин и женщин, — сказал он.
— Ваши Говорящие Рыбы отрицают такое равенство, — отпарировала Сиона.
Ее голос, полный недоверия, был гораздо лучшим локатором ее положения на его спине, чем сама ее скрюченная фигурка. Лето остановился между двумя заплетенными дюнами и дал стихнуть вихрю кислорода, вырывавшемуся из хвоста.
— В наше время все стало не так, как прежде, — сказал он. — Но у мужчины и женщины эволюционно выработались разные задачи. Однако у фрименов была жесткая взаимозависимость. Это равенство было залогом выживаемости.
— Зачем вы привезли меня сюда? — зло спросила Сиона.
— Оглянись, — ответил он.
Лето почувствовал, как Сиона повернула голову назад. Помолчав, она заговорила:
— Что я должна увидеть?
— Мы оставили какие-нибудь следы? Ты можешь сказать, откуда мы пришли?
— Поднялся небольшой ветер.
— Ты хочешь сказать, что он скрыл следы?
— Кажется, что… да.
— Эта Пустыня делает из нас то, чем мы были и чем мы остаемся, — сказал он. — Это настоящий музей наших традиций, и ни одна из них в действительности не утеряна.
Лето заметил небольшую песчаную бурю, прошедшую на южном горизонте. Сиона тоже, без сомнения, ее разглядела. Впереди бури поднимались полосы песка и пыли.
— Почему вы не хотите сказать, зачем я здесь? — снова спросила Сиона. В голосе ее явственно звучал страх.
— Но я уже сказал тебе.
— Вы ничего мне не сказали.
— Как далеко от башни мы отошли?
Она задумалась.
— Тридцать километров? Двадцать?
— Дальше, — сказал он. — Я могу двигаться очень быстро по своей земле. Разве ты не чувствовала ветер на своем лице?
— Чувствовала, — ответила Сиона. — Но зачем вы спросили, как далеко мы отошли от башни?
— Сойди с меня и стань так, чтобы я видел тебя.
— Зачем?
Хорошо, подумал он. Она думает, что я брошу ее здесь и умчусь с такой скоростью, что она не сможет меня догнать.
— Сойди, и я все тебе объясню, — сказал он.
Она соскользнула с его спины, обошла и приблизилась к его лицу.
— Время движется быстро, когда чувства полны, — сказал он. — Мы двигались больше четырех часов и прошли шестьдесят километров.
— Почему это так важно?
— Монео положил в карман накидки сухой паек, — сказал он. — Поешь немного, и я все тебе расскажу.
Сиона нашла в кармане кубик сухого протомора и, глядя на Лето, начала жевать его. Кубик был аутентичен старинному фрименскому. В него было даже добавлено немного меланжи.
— Ты почувствовала свое прошлое, — сказал он. — Теперь ты должна приобрести чувствительность к будущему, к Золотому Пути.
Она проглотила кусок.
— Я не верю в ваш Золотой Путь.
— Если тебе суждено выжить, ты в него поверишь.
— В этом и заключается ваше испытание? Верь в путь Великого Бога Лето или умри?
— Тебе не надо верить в меня во что бы то ни стало. Тебе надо поверить в себя.
— Но тогда зачем мне знать, насколько далеко мы ушли?
