Грег Бир - Божий молот
Высокая женщина средних лет — работник лесничества — поднялась на сцену и встала перед микрофоном, отрегулировав его по своему росту.
— Привет! — начала она и улыбнулась.
Зрители ответили тихим доброжелательным гулом.
— Меня зовут — с некоторыми из вас я уже знакома — Элизабет Роуэл. Тут, в Йосемите, нас всего триста пятнадцать человек, но каждый день прибывает пополнение. Думаю, нам всем ясно, почему мы здесь. Удивляет, что в парке собралось так мало людей. Но, с другой стороны, это понятно. Здесь мой дом, и я собираюсь остаться дома. — Она немного выдвинула нижнюю челюсть и оглядела слушателей. — Это желание каждого, но не так много людей живёт в парке круглый год, как я. Тем же, кто покинул свои дома и пришёл к нам, говорю: добро пожаловать! Нам страшно повезло. Похоже, погода будет тёплая. Иногда может моросить дождик, но сильных осадков не ожидается. Все маршруты открыты. Ещё я хотела сказать, что правила поведения в парке не отменены и мы должны подчиняться им — так, словно ничего необычного не происходит. Если вам понадобится помощь, помните, что здесь работает целый штат лесничих. Полицейские — на своих постах. У нас ещё не было неприятностей, и мы надеемся, что обойдётся без них. Вы — отличные ребята.
Мужчина у коробки с пивом улыбнулся и поднял свою банку, словно присоединяясь к тосту.
— Теперь я хочу представить вам наших товарищей. Джеки Сендовал. Некоторые уже знают её. Она согласилась быть ведущей наших встреч сегодня и в последующие дни. Джеки!
Маленькая хрупкая женщина с длинными чёрными волосами и кукольными чертами лица вышла на сцену. Роуэл опустила для неё микрофон.
— Привет, — поздоровалась она, и снова приветственный гул поднялся над театром. — Мы здесь, чтобы праздновать, не так ли? — Тишина. — Думаю, я права. Мы здесь, чтобы отпраздновать тот факт, что мы собрались в Йосемите, вдалеке от городской суеты, и чтобы благословить судьбу. Если предположения специалистов верны, то нам осталось три или четыре недели. За это короткое время мы должны насладиться красотой первозданной природы и подвести итог своей жизни. Много ли людей имеют такую прекрасную возможность оглянуться на своё прошлое? Мы — сообщество. Мы — это не только собравшиеся здесь, но и все люди на Земле. Некоторые остались дома, другие приехали в наш парк, потому что знают, что вся планета — наш дом. Каждый вечер, если вы хотите, если все вы согласны, мы будем встречаться в этом театре под открытым небом, чтобы разделить трапезу, может, чтобы послушать музыку или песни. Мы станем настоящей семьёй. Как сказала Элизабет, мы приветствуем всех. Недалеко от Саннисайд я обнаружила лагерь каких-то мошенников. Они никому не причинили вреда, как я знаю, и я приглашаю их тоже. Может, хоть один раз за нашу историю мы сможем по-настоящему объединиться. Сегодня я попросила Мери и Тони Лампедуза спеть для нас. А потом в туристическом центре Йосемите-Вилледж состоятся танцы. Надеюсь, вы придёте.
— И напоследок несколько объявлений. Из всех наших книг и видеокассет мы пытаемся создать нечто вроде библиотеки. Приглашаем желающих внести свой вклад. У нас имеется множество книг, посвящённых парку. Между прочим, я — библиотекарь и прошу обращаться ко мне, если вы хотите что-нибудь прочитать или подарить.
И кроме того, мы хотим собрать фонотеку. У нас пятьдесят переносных магнитофонов, которые мы обычно используем для записи экскурсионных текстов, и триста музыкальных дисков. Если вы можете пополнить наши фонды — мы будем рады. А теперь — Тони и Мери Лампедуза!
Эдвард сидел, зажав между коленями полупустую банку с пивом и слушал чудесные мелодичные народные песни. Минелли покачал головой и ушёл, не дождавшись окончания концерта.
— Увидимся на танцах, — прошептал он Эдварду на ухо.
Любители потанцевать собирались возле открытой веранды в туристическом центре. Из мощной стереосистемы, предоставленной администрацией парка, рвалась музыка, в основном, ром-мелодии восьмидесятых.
Половина собравшихся была без партнёра. Многие из тех, кто пришёл вдвоём, делали вид, что они одни, и поэтому кое-где вспыхивали ссоры. Эдвард услышал, как какой-то мужчина говорил жене: «Господи, конечно я люблю тебя, но неужели это имеет значение? Разве мы здесь не затем, чтобы объединиться?» Женщина, готовая заплакать, не соглашалась с мужем.
Минелли не везло. Его невысокий рост, неряшливая внешность, несколько безумная ухмылка не привлекали разборчивых красавиц. Он посмотрел на Эдварда и выразительно пожал плечами, потом показал на друга и протянул кулак с поднятым вверх большим пальцем. Эдвард покачал головой.
Как и следовало ожидать, вокруг царила нервозность. Эдвард стоял в стороне, не испытывая ни малейшего желания подойти к женщине. Ему хотелось только наблюдать и оценивать.
Танцы закончились рано.
— Ничего особенного, — заметил Минелли, пока они добирались в темноте до Кемп-Карри. Друзья, расставшись возле душевой, разошлись по палаткам.
Эдварду не спалось. С фонарём в руке он зашагал по тропе на запад и вскоре уже стоял на деревянном мосту и вслушивался в журчание Мерсед. Вдалеке гремели водопады. Река бурлила вокруг свай моста, то чёрная, как смола, то сине-серая.
Эдвард посмотрел на небо. Сквозь листву деревьев, прямо над Хаф-Доумом, небо вновь покрыли мерцающие точки — крошечные сине-зелёные и красные вспышки. Заинтригованный Эдвард долго разглядывал небесный свод. Ещё не всё кончено, подумал он. Похоже, там идёт война. Он попытался представить себе боевые действия в космосе, в поясе астероидов, но не смог.
— Жаль, что я так мало понимаю, — пробормотал он. — Хотелось бы, чтобы кто-нибудь объяснил, что происходит.
Вдруг все его тело пронзила острая боль. Он сжал зубы и застучал кулаками по деревянным перилам, бессмысленно крича и топая ногами. Наконец, ослабев, он повалился на деревянный настил и, съёжившись, обхватил руками дрожащие ноги. В течение четверти часа он сидел так — привалившись спиной к стойке перил — и плакал, как ребёнок, то сжимая, но расжимая кулаки.
Через полчаса Шоу медленно поднялся и не спеша направился в лагерь, освещая путь фонарём. Он осознал, что потерял бесконечно много и навсегда.
Эдвард зашёл в палатку и растянулся, не раздеваясь, на кровати. Завтра вечером он уже не станет медлить — он найдёт женщину, пригласит её на танец или предложит пойти к нему и остаться. Он не будет смущаться, забудет о своих принципах и чувстве собственного достоинства.
Больше нет времени на сомнения.
Эдвард не понимал, что происходит, но всем своим существом, как все вокруг, чувствовал приближение конца.
Рубен проснулся в пять часов утра. Открыв глаза, он не сразу сообразил, где находится. Вокруг были обшарпанные стены маленького гостиничного номера. Ночью его мучали тревожные сны, он беспокойно ворочался с боку на бок, и потому одеяло и простыни почти сползли с узкой кровати.
Сев на край кровати, он надел спортивные труса (отец всегда называл их жокейскими подштанниками), футболку и брюки. Потом раздвинул занавески и встал возле узкого окна, глядя на город, освещённый первыми лучами солнца. Серые здания из кирпича и камня, казавшиеся в предрассветных сумерках ещё темнее, оранжевые уличные фонари, отбрасывающие пятна света на мокрый асфальт, одинокая старая «тойота», проехавшая под окном и завернувшая за магазин с пустой витриной.
Рубен принял душ, надел новый костюм и в половине шестого вышел из отеля. Он с минуту постоял возле голой витрины магазина, дрожа от утреннего холодка и вслушиваясь в голос Сети, дававшей последние инструкции. «Тойота» снова проехала по улице и остановилась у края тротуара перед Рубеном. За рулём сидел молодой человек всего несколькими годами старше него, в комбинезоне и бейсбольной кепке.
— Подвезти? — спросил он, наклоняясь, чтобы открыть дверцу, у Бордза. Из салона машины вырвалась струя тёплого воздуха. — Тебе надо на место сбора экскурсии, организованной бюро «Толанд-Бразерз». Ты второй, кого я подбрасываю туда сегодня.
Рубен скользнул на сиденье и улыбнулся водителю.
— Слишком ранний час, чтобы крутить баранку, — сказал он. — Молодчина!
— Все ради доброго дела.
Молодой человек бросил взгляд на Рубена и, казалось, удивился тому, что пассажир — чернокожий.
— Меня предупреждали, — пробурчал он.
Машина поехала по Восьмой Ист-стрит в сторону городского пирса. Там водитель высадил Рубена и уехал прочь, не сказав ни слова.
Первые робкие лучи солнца постепенно набирали силу. Рубен прошёл по пирсу и приблизился к тяжёлой металлической перегородке и воротам, над которыми висела огромная вывеска; «ТОЛАНД-БРАЗ». Плотный седоватый человек — меньше семидесяти, но явно больше шестидесяти лет — стоял за воротами с фонарём в руке и сжимал в зубах сигарету. Он заметил Рубена, но не сдвинулся с места, пока юноша не приблизился ярда на два. Потом сделал несколько шагов вперёд и посветил Рубену в лицо.
