Фрэнк Герберт - Бог-Император Дюны
— Я боюсь твоего невежественного насилия.
— Разве вы говорили, что уязвимы физически?
— Я не стану второй раз предупреждать тебя, Сиона. Петь пределы той игры в слова, в которую я играю. И ты, и иксианцы прекрасно знают, что я люблю тех, кто уязвим физически. Скоро об этом узнает вся Империя. Такие слухи распространяются быстро.
— И вся Империя спросит, по какому праву вы царствуете!
Она ликовала. Лето почувствовал неистовый гнев. Его было трудно подавить. Эту человеческую эмоцию он ненавидел. Название ей — злорадство. Он некоторое время молчал, не желая давать волю злобе. Потом он выбрал способ пробить брешь в обороне Сионы в самом уязвимом се месте, которое он уже видел.
— Я правлю по праву одиночества, Сиона. Мое одиночество — это отчасти свобода, отчасти рабство. Это означает, что меня не может подкупить ни одна группа населения. Мое рабство говорит о том, что я буду служить вам в полной мере моих божественных способностей.
— Но иксианцы поймали вас в свою ловушку! — сказала она.
— Нет. Они преподнесли мне дар, который только усилит меня.
— Он уже ослабляет вас.
— И это тоже, — признал Лето. — Но мне по-прежнему подчиняются очень мощные силы.
— О да, — кивнула она. — Это я понимаю.
— Этого ты как раз не понимаешь.
— Но я уверена, что вы мне все объясните. — поддразнила она его.
Он заговорил так тихо, что Сионе пришлось склониться почти к самому его лицу.
— В этом мире нет никого, кто мог бы попросить меня о чем бы то ни было — об участии, о компромиссе, даже о малейшем послаблении власти. Я один и только одни.
— Даже эти иксианская женщина не может…
— Она настолько похожа на меня, что не сможет ослабить меня а этом отношении.
— Но когда было атаковано иксианское посольство…
— Меня все еще раздражает человеческая глупость, — сказал он.
Ока. нахмурившись, взглянула на него.
В свете луны этот мимический жест показался Лето очаровательным. Он понял, что заставил ее думать. Он был уверен, что она никогда прежде не задумывалась о том. что право на власть дается вместе с уникальностью.
Он отреагировал на ее хмурый вид.
— До сих пор в мире не было правительства, подобного моему. Я — первый случай в мировой истории. Я отвечаю только перед собой, требуя воздаяния за ту жертву, которую принес миру.
— Жертву! — иронически буркнула она, но Лето явственно расслышал сомнение в ее голосе. — Каждый деспот говорит нечто подобное. Вы ответственны только перед собой!
— Я отвечаю, таким образом, за каждую живую тварь. Я слежу за всеми вами все это время.
— Какое время?
— Время, которое могло бы быть, но которого больше нет.
Он почувствовал в ней нерешительность. Она не довернет своим инстинктам, своей нетренированной способности к предсказаниям. Она может случайно совершить прорыв, как в случае, когда она украла его записки, но мотивация была потеряна в тех откровениях, которые она почерпнула из записок.
— Мой отел говорит, что вы очень хорошо умеете манипулировать словами, — сказала она.
— Он как никто обязан это знать. Но есть такие вещи, знания о которых можно добыть, только участвуя в этих вешал. Познать их нельзя, стоя в стороне и обсуждая их
— Он как раз и имел в виду эти вещи, — проговорила Сиона.
— Ты совершенно права, — согласился он. — Это не логично. Но это свет. Это глаз, он видит свет, но не видит сам себя.
— Я устала от этого разговора, — сказала Сиона.
— Так же. как и я.
Я достаточно увидел и достаточно сделал. Она широко открыта своим сомнениям. Как же они уязвимы в своем невежестве!
— Вы ни в чем меня не убедили.
— Это не было целью нашей встречи.
— А что было целью?
— Посмотреть, готова ли ты к испытанию.
— Испы… — она слегка склонила голову и удивленно воззрилась на Лето.
— Можешь при мне не строить из себя невинность, — сказал он. — Монео обо всем тебя предупредил. И я говорю тебе, что ты готова!
Она попыталась сглотнуть слюну.
— В чем…
— Я послал за Монео, чтобы он отвез тебя обратно в Цитадель, — сказал Лето. — Когда мы встретимся снова, то увидим, из какого теста ты сделана в действительности.
***
Знаете ли вы миф о Великом Кладе Пряности? Да, мне тоже известна эта история. Мажордом рассказал ее мне, чтобы позабавить. В этой истории рассказывается, что в некоем месте существует огромный, как гора, клад меланжи. Этот клад сокрыт в недрах далекой планеты. Эта монета — не Арракис и не Дюна. Клад был зарыт там задолго до основания Первой Империи и до образования Космической Гильдии. История эта гласит, что на ту планету удалился Муад'Диб, который и до сих пор живет там. Его жизнь поддерживается Пряностью, он ждет. Мажордом не понял, почему это история так меня взволновала.
(Похищенные записки)Дрожа от гнева, Айдахо прошествовал по вымощенным пластоном залам в свою квартиру в Цитадели. На каждом посту, мимо которого он проходил, женщины старались привлечь его внимание. Он не отвечал на призывы. Айдахо знал, что его поведение вызвало растерянность и недоумение у Говорящих Рыб. Они безошибочно поняли настроение Айдахо. Однако это не влияло на размашистый шаг начальника гвардии. От стен отдавалось гулкое эхо от топота его сапог.
Во рту его все еще сохранялся вкус обеда — старого доброго обеда, знакомого еще по временам первых Атрейдесов — овощи в травяном соусе с добрым куском искусственного мяса, сдобренным глотком цидритного сока Монео нашел Дункана за столом в казарме гвардии, где он, сидя за обеденным столом, изучал план предстоящих операций, разложенный среди тарелок.
Не дожидаясь приглашения, Монео сел напротив и отодвинул в сторону оперативный план.
— Я принес тебе весть от Бога-Императора, — сказал Монео.
Нарочитая торжественность тона сказала Айдахо, что это отнюдь не случайная встреча. Присутствовавшие в зале женщины тоже поняли это. За соседними столами наступила напряженная тишина.
Айдахо положил в тарелку вилку.
— Я слушаю тебя.
— Вот доподлинные слова Бога-Императора, — сказал Монео. — Мне очень прискорбно видеть, что мой Дункан Айдахо обольщен чарами Хви Нори. Это недоразумение должно рассеяться.
От гнева губы Айдахо превратились в тонкую ниточку, но он смолчал.
— Эта глупость подвергает всех нас величайшей опасности, — продолжал Монео. — Нори предназначена для Бога-Императора.
Айдахо изо всех сил пытался скрыть злость, но слова выдавали его с головой.
— Он не может жениться на ней!
— Почему?
— Что за игру он затеял, Монео?
— Я просто гонец и передаю тебе его слова, не более того, — ответил Монео.
Голос Айдахо стал тихим и угрожающим:
— Но ты его доверенное лицо.
— Бог-Император сочувствует тебе, — солгал Монео.
— Сочувствует? — выкрикнул Айдахо, чем привлек всеобщее внимание Говорящих Рыб. В столовой повисла напряженная тишина.
— Нори — очень привлекательная женщина, — сказал Монео, — но она не для тебя.
— Бог-Император сказал, — язвительно произнес Айдахо, — и его слова не подлежат обжалованию.
— Я вижу, что ты понял смысл его слов, — проговорил Монео.
Айдахо встал из-за стола,
— Куда ты собрался? — подозрительно спросил Монео.
— Я кочу прямо сейчас переговорить с ним.
— Это самоубийство, — простонал Монео. Айдахо одарил мажордома пылающим взглядом и внезапно понял, что от всех столов на него смотрят Говорящие Рыбы. Выражения их лиц в свое время хорошо определил Муад'Диб: Игра в прятки с дьяволом.
— Ты знаешь, что говорили по этому поводу первые герцоги Атрейдесы? — издевательским тоном спроси Айдахо.
— Это имеет отношение к делу?
— Они говорили, что вся свобода немедленно улетучивается, когда начинаешь искать самодержавного правителя.
Оцепенев от страха, Монео подался вперед к Айдахо. Он почти потерял дар речи, голос Монео превратился в свистящий шепот.
— Не говори подобных вещей.
— Ты боишься, что одна из этих женщин доложит о них Императору?
Монео недоуменно покачал головой.
— Ты еще бесшабашнее, чем все остальные.
— В самом деле?
— Прошу тебя! Твое отношение к Императору вредоносно.
Айдахо услышал, как по залу пронесся ропот.
— Самое большее, что он может, — это убить нас, — сказал Айдахо.
Монео ответил громким шепотом: — Ты глупец! При малейшей провокации в нем может возобладать Червь!
— Червь, говоришь? — неестественно громко спросил Айдахо.
— Ты должен верить в него, — сказал Монео. Айдахо оглянулся.
— Да, думаю, что они все слышали.
— В нем живут миллиарды и миллиарды людей, все в одном теле.
