Фрэнк Герберт - Бог-Император Дюны
Ой снова заметил, что в Сионе против ее воли просыпается симпатия, движение к сочувственному пониманию. Она хотела знать!
— Когда живешь так долго, — сказала она, — то как ощущается движение времени? Движется ли оно быстрее по прошествии лет?
— Странное дело, Сиона. Иногда оно несется бешеным аллюром, а иногда ползет, как улитка.
Разговаривая, Лето незаметно приглушал свет ламп, пока наконец совсем не выключил освещение. Теперь помещение заливал только свет луны. Одновременно Лето незаметно, сантиметр за сантиметром, приближался к Сионе. Наконец его тележка показалась на балконе, а лицо в двух метрах от лица девушки.
— Отец говорит мне, — сказала она, — что чем старше вы становитесь, тем медленнее течет ваше время. Это вы говорили ему об этом?
Проверяет маю правдивость. Значит, она не Вещающая Истину.
— Все на свете относительно, но в сравнении с человеческим восприятием времени это верно.
— Почему это так?
— Это связано с тем, кем мне предстоит стать. В конце время для меня остановится, и я стану замороженным, как жемчужина в куске льда. Мое новое тело рассыплется на часто, и каждая часть будет содержать в себе такую жемчужину.
Она отвернулась и заговорила, глядя на Пустыню:
— Когда я разговариваю с вами здесь, в темноте, то почти забываю, кто вы.
— Именно поэтому я и выбрал для беседы этот час.
— Но почему здесь?
— Потому что это последнее место, где я чувствую себя дома, Сиона обернулась и оперлась спиной о перила.
— Я хочу видеть вас.
Лечо включил свет на полную мощность и одновременно запечатал балкон за единой Сионы. Она насторожило… но потом подумала, что это предосторожность от возможного нападения. Однако это было не так. Ограждение защищало Лето от вторжения влажных ночных насекомых.
Сиона во все глаза уставилась на Лето, скользнув взглядом вдоль его тела, задержавшись на обрубках, которые когда-то были его ногами, потом на руках и, наконец, на лице.
— Вы поддерживаете истории о том, что все Атрейдесы произошли от вас и вашей сестры Ганимы, но Устное Предание говорит по-иному.
— Устное Предание говорит правду. Вашим предком был Харк аль-Ада. Мы с Гани были женаты только по видимости. Это было сделано для консолидации власти.
— Так же, как и с этой иксианской женщиной?
— Это совсем другое дело.
— У вас будут дети?
— Я никогда не был способен иметь детей. Я выбрал метаморфоз до того, как стал обладать этой способностью.
— Вы были ребенком, а потом, — она указала рукой на его тело, — сразу стали этим?
— Да, промежуточной стадии не было.
— Но каким образом ребенок смог сделать такой выбор?
— Я был самым старым ребенком, какого только знала история. Другим таким ребенком была Гани.
— Это история о вашей предковой памяти?
— Это правдивая история. Мы все здесь. Разве Устное Предание не подтверждает этого?
Ома снова повернулась к Лето спиной. Он был очарован этим чисто человеческим жестом. Отвержение вкупе с уязвимостью. Потом она резко обернулась и внимательно вгляделась в лицо, спрятанное в кожистой складке.
— Вы похожи на Атрейдеса, — сказала она.
— Я так же честен, как и ты.
— Вы так стары, но на вашем лице нет ни одной морщины. Почему?
— Ни одна человеческая часть моего тела не стареет с Нормальной скоростью.
— Именно поэтому вы и сделали такой выбор?
— Чтобы наслаждаться долгой жизнью? Нет.
— Я не понимаю, как можно было это сделать, — пробормотала она. Потом громче: — Никогда не знать любви…
— Ты разыгрываешь из себя дуру! — сказал он. — Ты имеешь в виду не любовь, а секс.
Она пожала плечами.
— Ты думаешь, что больше всего на свете мне жаль, что я пожертвовал сексом? Нет, самая большая моя потеря заключается совсем в другом.
— В чем? — она спросила это неохотно, боясь выдать, насколько глубоко он ее тронул.
— Я не могу появляться на людях без того, что на меня обращают внимание. Я перестал быть одним из вас. Я одинок. Любовь? Многие люди любят меня, но моя внешность и форма разделяют нас. Мы разлучены, Сиона, и ни один человек не может перекинуть мост через эту пропасть.
— Даже ваша иксианская женщина?
— Она бы перекинула, если бы смогла, но она не сможет. Она не Атрейдес.
— Вы имеете в виду, что я бы… смогла? — она ткнула себя пальцем в грудь.
— Если бы можно было найти достаточное количество песчаных форелей, но они все на мне. Однако, если бы я умер…
Она в ужасе затрясла головой.
— Устное Предание очень точно об этом рассказывает, — продолжал Лето, — а мы не станем забывать, что ты веришь Устному Преданию.
Она продолжала безмолвно качать головой из стороны в сторону.
— В этом нет ничего таинственного, — говорил между тем Лето. — Первые моменты трансформации — самые критические. Сознание должно одновременно выплеснуться наружу и войти внутрь, соединившись с бесконечностью. Для того чтобы это сделать, я могу дать тебе достаточное количество меланжи. Приняв это количество Пряности, ты сможешь пережить первые, самые ужасные моменты… да и остальные тоже.
Глядя ему в глаза, она содрогнулась всем телом.
— Ты же понимаешь, что я говорю тебе правду.
Она кивнула и, продолжая дрожать, с трудом перевела дух.
— Зачем вы это сделали?
— Альтернатива была бы куда более ужасной.
— Какая альтернатива?
— Со временем ты поймешь. Монео понял.
— Этот ваш проклятый Золотой Путь!
— Он не проклятый, он священный.
— Вы думаете, что я дура, которая не может…
— Я думаю, что ты неопытна, но обладаешь способностями, о которых даже не подозреваешь.
Она трижды глубоко вздохнула, и к ней вернулось самообладание.
— Но если вы не можете иметь секс с иксианкой, то что…
— Дитя, почему ты упорствуешь в своем непонимании? Речь не идет о сексе. С Хви я не могу спариваться. У меня нет никого, подобного мне, во всей вселенной, мне просто не с кем спариваться.
— Она похожа на вас?
— По своим намерениям. Так ее сделали иксианцы.
— Сделали ее…
— Не будь полной дурой! — рявкнул он. — Она настоящая ловушка для Бога. Даже жертва не может отринуть ее.
— Зачем вы рассказываете мне эти вещи? — прошептала она.
— Ты украла два тома моих рукописей, — сказал он. — Ты читала перевод Гильдии и уже знаешь, как можно меня поймать.
— Вы знали?
Он видел, что к ней вернулась ее самоуверенность и осознание собственной силы.
— Конечно, вы знали, — она сама ответила на свой вопрос.
— Это была моя тайна, — сказал он. — Ты не можешь себе представить, сколько раз я любил своих товарищей и видел потом, как они ускользали от меня прочь, в небытие. Вот так ускользает от меня сейчас твой отец.
— Вы любите его?
— Да, и я любил твою мать. Иногда они уходят быстро; иногда с мучительной медлительностью. И каждый раз я терплю крушение. Я могу играть по жестким правилам, могу принимать необходимые решения, я способен принимать решения, которые убивают, но я не могу избежать страданий. Очень, очень долго — мои записки, которые ты украла, не лгут — это была единственная из доступных мне эмоций.
Он увидел, как увлажнились ее глаза, но челюсти были по-прежнему крепко сжаты — она была полна гневной решительности.
— Все это не дает вам права править, — сказала она.
Лето с трудом подавил улыбку. Наконец-то они добрались до корней мятежности Сионы.
По какому праву? Где справедливость в моем правлении? Принуждая их к повиновению с помощью вооруженной силы Говорящих Рыб, честно ли я побуждаю человечество к эволюционному скачку? Я знаю все, что поют революционеры, все их трескучие и резонерские фразы.
— Ты не видишь никаких признаков своей мятежной руки в той власти, которой я обладаю.
Юность Сионы взяла свое.
— Я никогда не выбирала вас себе в правители.
— Но ты усилила мою власть.
— Каким образом?
— Своей оппозицией. Я отточил свои когти на таких, как ты.
Она невольно бросила взгляд на его руки.
— Это фигуральное выражение, — объяснил он.
— Наконец-то мне удалось задеть вас за живое, — сказала она, услышав в его голосе нотки гнева.
— Ты не задела меня за живое. Мы с тобой родственники и можем по-семейному попенять друг другу. Факт заключается в том, что мне стоит бояться тебя больше, чем тебе — меня.
Она отпрянула, но замешательство продолжалось лишь краткий миг. Он увидел, как сначала ее плечи напряглись от всплеска веры, потом девушку снова охватили сомнения. Она опустила голову и исподлобья взглянула на Лето.
— Так почему же Великий Лето боится меня?
— Я боюсь твоего невежественного насилия.
— Разве вы говорили, что уязвимы физически?
