Эдвин Табб - Веруча
— Вам бы хотелось увидеть, как она ткнется носом в песок?
— Да, и не одна, черт возьми! — Садойа посуровел. — Я не люблю этих проклятых зрелищ. Не думайте, что я претворяюсь, ведь арена — это моя жизнь, но раньше все было иначе, по-другому. Мужчины дрались с мужчинами; мечи, доспехи, оружие… Люди получали ранения — без этого трудно обойтись — но чтобы чьи-то внутренности тащили по арене… Теперь все изменилось. Появились животные: быки, потом крупные хищные кошки. — Он многозначительно указал на страшные шрамы на своей груди. — А еще позже ввели борьбу с этими чертовыми птицами — крелями. Сперва птицы были поменьше, и у людей было больше шансов на успех. Но потом крелей стали специально откармливать, скрещивать, стараясь получить особи крупней, специально для боев… — Он замолчал, считая, что и так слишком разговорился. Ведь внутренний настрой борца перед схваткой исключительно важен.
Он снова обратился к Дюмаресту:
— Крель не летает; это бегающая птица, и ты должен учесть это, чтобы победить.
— Если я проиграю, значит, выиграет птица.
— Помни это. — Садойа посмотрел на дорожку, ведущую к арене. — У тебя есть какой-нибудь талисман на счастье или слова? Вино, наконец?
Дюмарест покачал головой.
— Ну и хорошо. Это умно, по-мужски. Я сам раньше, до ранения, никогда не увлекался подобным. После схватки — да, но не перед ней. Что бы ни говорили, но выпивка способна хоть чуть-чуть, но замедлить реакцию, и это может стоить жизни. — Садойа посмотрел на солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь неплотно прикрытую дверь с арены. — Не забудь: внимательно следи за ногами. Крель перемещается слишком стремительно. Чтобы замедлить его движения, брось горсть песка ему в глаза; это немного поможет. Не стой неподвижно перед ним очень долго. Двигайся больше сам, и… — Он замолчал, услышав сигнал к началу боя. — Удачи тебе!
Эрл направился к арене.
Веруча сидела на самом краешке кресла, презирая себя за странное нетерпение, охватившее помимо ее воли. Неизбежное отравляющее влияние подобного зрелища: волнение, частые удары сердца, напряжение нервов и всего тела — словно она сама там, внизу, в кругу схватки. Эти ощущения подобны действию наркотиков, которые забирают у людей все остатки человеческого, превращая их в диких животных. И какое право у нее было осуждать остальных? Они просто смотрели то, что им показывали, словно на экране. Опасность, угрожающая жизни борцов, имела лишь косвенное отношение к ним, но зрелище было захватывающим, выматывающим, слишком ярким и гипнотизирующим. Они мысленно участвовали в схватке — но оставались живы, поскольку находились слишком далеко от реальной опасности. Впрочем, она, кажется, постепенно становится такой же, как все они.
Веруча почувствовала странный холодок в груди: трибуны замерли, все взгляды были прикованы к арене. И вдруг раздался рев тридцати тысяч глоток, в едином порыве требовавших продолжения зрелища под влиянием подлинно животного чувства голода, — им было мало крови. Веруча поняла, что она постепенно становится частью этого неуправляемого в своих животных инстинктах многоголового хищника, в которого все разом превратились.
Она услышала вздох и возглас удивления. Селкас, сидевший с ней рядом, неожиданно произнес:
— Я знаю этого человека. — Он кивнул на арену, где разминался следующий боец. — Я видел его раньше, несколько лет назад. Его трудно забыть.
Селкас наклонился очень близко к ней, шепча буквально на ухо:
— Веруча, поверь, это большая удача и реальная возможность посрамить Монтарга. Заключи с ним пари в пользу борца. Поставь все деньги, которые у тебя есть. Он не проиграет. Никогда.
Так же шепотом она спросила:
— Почему ты так уверен в нем? И почему не хочешь спорить сам?
— Веруча, у меня достаточно денег для жизни, а тебе они необходимы. Ты выиграешь и посмеешься над своим врагом. Это приятно — выигранное пари, уверяю тебя. Поставь на борца против креля, и сделай это побыстрее. Я уверен, что битва не затянется.
Веруча колебалась, глядя на одинокую фигуру у края арены. Она отчетливо видела прекрасное мускулистое тело борца, его немалый рост и хорошо развитый торс. Она перевела взгляд на лицо: оно было словно выточенным из камня, волевым и жестким — лицо человека, слишком давно привыкшего надеяться только на себя, на свои силы, а не на поддержку Гильдии, Дома, Семьи или Организации. Он одинок, решила Веруча, и в этом они очень схожи. Глядя на него, она почти физически ощущала их похожесть, родство близнецов. Он видел слишком много боли, поняла она: страдая, борясь, мужая, видя больше темных полос жизни, нежели радостей. А вдруг ее пари, как своеобразная поддержка, «спина», поможет ему выиграть, придав сил? Кроме того, ей еще ни разу не пришлось пожалеть о том, что она последовала тому или иному совету Селкаса.
— Быстрей, Веруча, — снова шепнул Селкас. — Не теряй времени.
Голос Монтарга, разнесшийся над их головами, положил конец ее колебаниям:
— Ставлю тысячу на креля. Он одолеет человека за три минуты.
Бель засмеялся, сомневаясь:
— Сведи свой временной интервал к одной минуте, и ты все равно выиграешь!
— Три, — настаивал Монтарг. — Если он и дальше будет прятаться в углу, то, может, продержится и до конца дня. — Он повысил голос, привлекая внимание остальных. — Я поговорил с Садойей о сегодняшних борцах. «Скот» подобран просто отвратительно.
Веруча содрогнулась: говорить так о живых людях! Она повернулась к Монтаргу:
— Пари, кузен?
Он был буквально ошарашен:
— Ты, кузина? Ты хочешь участвовать в сделке? — Он секунду молчал, пораженный, а затем рассмеялся своим беззвучным смехом. — Неужели на тебя так подействовала жара, что ты вдруг проявила какие-то человеческие чувства и слабости? Или вид крови настолько возбудил тебя?
— У тебя слишком большой рот и несдержанный язык, мой кузен, — холодно ответила она, — а слова почти ничего не стоят. Ты принимаешь мой вызов?
— Ты ставишь на креля?
— Нет, на человека. Хочешь посочувствовать мне?
Монтарг замолчал, обратив взгляд на арену. Его глаза видели только хорошо тренированную птицу и человека, идущего навстречу своей гибели. Крель был выращен на его собственной ферме: Монтарг прекрасно знал его качества и не сомневался в своем триумфе. Веруча, похоже, сошла с ума — быть может, обстановка так действует, но в любом случае он не имеет права отказываться от удачи, плывущей ему в руки.
— У тебя есть прекрасные земли на севере, рядом с моими. Ставлю три цены рыночной стоимости своих против твоих.
— Только тройная цена? — Она красноречиво пожала плечами.
— Хорошо. Пусть будет пять.
— Ты слишком осторожен, Монтарг. — Она понимала, что поступает слишком опрометчиво, что кроме дома в городе и этих земель у нее нет ничего, лишь маленький клочок земли на юге, практически ничего не стоящий. Может, подняв ставки слишком высоко, она вынудит его отказаться от сделки. Но как далеко ей можно зайти? Каков потолок? Восемь? Может быть, десять?
— Хорошо. Давай остановимся на двенадцати, и я соглашусь. Идет?
— Договорились. — Он был немногословен и стремителен. В своем «выкормыше» он не сомневался и упускать такой явный шанс просто не считал возможным. Да что могли значит называемые ставки, когда он заранее считал вариант беспроигрышным? — Вы будете свидетелями спора: ты, Селкас, и ты, Вида.
— Тише, — прошептала женщина. Дышала она разгоряченно, грудь высоко поднималась и опускалась, руки были судорожно сжаты. — Не мешайте смотреть бой!
Взгляды тридцатитысячной толпы были прикованы к арене.
Дюмарест чувствовал эти взгляды, он ощущал звериный голод толпы, жажду крови и зрелища; затаенное возбужденное дыхание. Все это было слишком знакомо ему: маленький круг, в котором лицом к лицу стоят два человека с обнаженными клинками, человек в единоборстве с диким хищником — все слишком похоже. И зрители всегда одинаковы, даже в мелочах: жажда крови, голод желания и требовательность.
Дюмарест не замечал лиц, уставившихся на него сверху. Он медленно прохаживался по песчаной арене, внимательно следя за птицей. Его тело было почти обнажено, не считая набедренной повязки, лучи солнца золотили кожу могучей спины, плеч, лица. В руке он держал острое восьмифутовое копье. Эрл мог бросить его лишь один раз. Если он промахнется или не поразит птицу насмерть, то второго раза у него не будет. Копье можно будет использовать как обычную палку, дубину, но это означает, что он должен будет бороться с птицей на близком расстоянии и окажется в пределах досягаемости ударов ее клюва и сильных когтистых ног.
Эрл остановился, заметив, что крель пошевелился. Это была очень крупная птица: высотой около пяти футов, плюс еще три — высокая шея и голова. Мышцы ее отчетливо выступали под атласными перьями, когти — словно стальные кинжалы, а клюв похож на копье. Крель снова пошевелился и отпрыгнул чуть в сторону, наблюдая за человеком полуприкрытыми глазами с тем же гипнотическим выражением, что у рептилий.
