Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 19
Но ведь она этого не поймет. Или поймет?
— Зачем вам столько стрелялок? — не выдержал вдруг Бьерд. — К вам на поля приходят злые звери?
— Нет, — ответил Ворон. — У нас вообще не так уж много диких зверей. На нашей почве им не прокормиться.
— А я слышала… эта первая экспедиция… — Эльфави снова встревожилась. — Они что-то говорили о людях, которые сражаются против других людей.
— Это моя профессия, — произнес Ворон. Она ответила непонимающим взглядом, и он поправился: — Мое занятие. — Хотя и это было неточно.
— Как, убивать людей?! — воскликнула женщина.
— Злых людей? — спросил, вытаращив глаза, Бьерд.
— Тише, — бросила ему мать. — «Зло» — это когда происходит что-нибудь плохое, например, налетают стаи сырвиров и опустошают поля. Разве люди могут быть плохими?
— Они могут заболеть, — сказал Бьерд.
— Да, и тогда дедушка их лечит.
— Представьте себе, что есть такая болезнь, при которой людям хочется убивать себе подобных, — сказал Ворон.
— Какой ужас! — Эльфави изобразила в воздухе крест. — Какой микроб вызывает эту болезнь?
Ворон вздохнул. Если этой женщине не под силу представить себе даже убийцу-маньяка, то как ей объяснить, что разумные, честные и благородные люди порой находят разумные, честные и благородные основания для того, чтобы устраивать друг на друга охоту?
— Ну, что я тебе говорил? — буркнул Коре Вильденвею за его спиной. — У них не кровь, а сахарный сиропчик!
Если бы это было так просто, подумал Ворон, я мог бы забыть о своем беспокойстве. Но гвидионцы явно не хлюпики. Хлюпики не выходят под парусами на беспалубных лодках в океаны, где приливные волны достигают пятидесяти метров в высоту. Да и эта женщина смогла преодолеть свое заметное невооруженным глазом потрясение и задавать исполненные дружелюбного любопытства вопросы — это все равно как если бы он, Ворон, начал о чем-то расспрашивать внезапно появившуюся перед ним саблезубую куницерысь.
— Так вот почему вы с нуэвамериканцами почти не говорите друг с другом! Кажется, я заметила это еще в городе, но тогда я не знала, кто к какой группе принадлежит.
— Ничего, им на Нуэвамерике тоже пришлось повоевать, — сухо заметил Ворон. — Так было, например, когда они нас изгоняли. Более столетия назад мы вторглись на их планету и разделили ее на лены. Их революции помогло то, что лохланцы одновременно вели войну с Великим Альянсом — но тем не менее надо признать: они держались молодцом.
— Не понимаю зачем… Ладно, неважно. Мы еще успеем побеседовать. Вы собираетесь идти с нами в горы, это правда?
— Да, если… как, и вы тоже?
Эльфави кивнула, и уголки ее рта поползли вверх.
— Не нужно так удивляться, друг издалека. Я оставлю Бьерда у дяди и тетки, хотя, честно говоря, они его страшно балуют. — Она слегка обняла и прижала к себе мальчика. — Но экспедиции нужен танцор, а это мое занятие.
— Танцор? — задохнулся Коре.
— Нет, не главный Танцор. Он всегда мужчина.
— Но… — Ворон расслабился и даже улыбнулся. — Для чего экспедиции, отправляющейся в лесные дебри, требуется танцор?
— Чтобы для нее танцевать, — ответила Эльфави. — Для чего же еще?
— Да… больше не для чего. Вам известно, для чего мы предпринимаем это путешествие?
— А разве вы не слышали? Я узнала об этом из разговора отца с Мигелем.
— Да, естественно, я знаю. Но, может быть, вы что-то не так поняли? Когда встречаются разные культуры, это легко может произойти даже с умными людьми. Почему бы вам не изложить мне все это своими словами, чтобы я в случае необходимости вас поправил? — Предлагая это, Ворон на самом деле имел иную цель: ему хотелось подольше побыть с Эльфави, так как ему было хорошо в ее обществе.
— Спасибо, это вы хорошо придумали, — сказала она. — Так вот: планеты, на которых люди могут жить без специального снаряжения, встречаются во Вселенной редко и находятся на большом расстоянии друг от друга. Нуэвамериканцы, которые исследуют этот сектор Галактики, хотели бы устроить на Гвидионе базу, чтобы заправлять корабли топливом, ремонтировать их при необходимости и давать экипажам передохнуть среди зеленых рощ.
Тут Коре и Вильденвей расхохотались, и она бросила на них непонимающий взгляд. Что касается Ворона, он бы не прервал ее рассказа ни за какие деньги.
Отбросив со лба выбившуюся от ветра светлую прядь, Эльфави продолжала:
— Разумеется, жители нашей планеты должны решить, желают они этого или нет. Но пока это решается, вполне можно заняться поисками места для такой базы, правда? Отец предложил необитаемую долину в нескольких днях пути в глубь острова, за горой Гранис. Путешествовать туда будет куда приятнее пешком, чем по воздуху; по дороге мы вам многое покажем и о многом побеседуем и успеем вернуться до наступления Бэйла. — Тут Эльфави чуть нахмурилась: — Не знаю, мудро ли устраивать иностранную базу возле Святого Города. Но об этом можно будет поговорить потом. — Она звонко рассмеялась: — Господи, что я плету! — и, повинуясь неосознанному порыву, потянула Ворона за рукав и взяла его под руку. — Но вы видели столько планет, вы и представить себе не можете, как мы вас ждали. Как это чудесно! Сколько историй сможете вы нам рассказать, сколько песен спеть! — Она положила свободную руку на плечо Бьерду. — Подождите, пока этот болтушка перестанет вас стесняться, друг издалека. Если бы его вопросами можно было вертеть генератор, он мог бы осветить весь Звездар!
— Ой-й-й-й! — проверещал мальчик, вырываясь.
Мужчина и женщина, а с ними ребенок двинулись без особой цели, не замечая ничего вокруг, по верху дамбы. Двое солдат шли за ними следом. Стволы винтовок у них за плечами темнели на фоне облаков и походили на черные розы. Пальцы Эльфави соскользнули с неловко согнутой руки Ворона — на Лохланне у мужчин и женщин не было обычая ходить под ручку — и нащупали флейту у него в рукаве.
— Что это? — спросила она.
Он вытащил длинную флейту. Инструмент был сделан из дерева дарвы, покрыт резьбой и отполирован, чтобы подчеркнуть зернистую фактуру дерева.
— Флейтист-то я неважный, — сказал он. — Знатный человек обязан владеть каким-нибудь искусством. Но я всего лишь младший сын, всю жизнь брожу в поисках работы для своих штыков, и у меня не было времени всерьез учиться музыке.
— Те звуки, которые я слышала… — Эльфави замолчала, подыскивая слово. — Они мне что-то говорили, — произнесла наконец она, — но на языке, которого я не знаю. Не могли бы вы сыграть мне эту мелодию еще раз?
Ворон поднес флейту к губам, и полились холодные, грустные звуки. Эльфави вздрогнула, запахнула плащ и коснулась чернозолотого медальона на шее.
— Это больше нежели музыка, — сказала она. — Эта песня пришла от Ночных Ликов. Это песня, да?
— Да, и очень древняя. Говорят, ее сложили на Старой Земле за столетия до того, как люди побывали даже на планетах собственной Солнечной системы. На Лохланне мы поем ее до сих пор.
— А вы можете перевести ее мне на гвидионский?
— Возможно. Дайте поразмыслить… — Ворон некоторое время шел молча, мысленно подбирая фразы. Боевой офицер должен уметь владеть словом, а их языки были родственными. Наконец он сыграл несколько тактов, отнял флейту от губ и начал:
Нынче на небе тучи, любовь моя,
И ветра шумят в полной силе.
Где же радость моя, где любовь моя?
Их в холодную землю зарыли.
Что ж могу я сделать, любовь моя,
Чтоб твою успокоить тень?
Стану плакать я над могилой твоей
Целый год и еще один день.
Целый год и еще один день прошел —
из-под камня раздался стон:
«Кто рыдает здесь над могилой моей
И тревожит мой тихий сон?»[1]
Он почувствовал, как Эльфави напряглась, и резко остановился. Дрожащими губами, так тихо, что он едва расслышал, Эльфави произнесла:
— Не надо, пожалуйста.
— Простите, — озадаченно проговорил он, — если я… но что случилось?
— Вы не могли знать. И я тоже. — Она оглянулась, ища Бьерда. Мальчик, уже освоившись, отстал от них и шагал рядом с солдатами. — Он не слышит. Ну, значит, это не имеет значения.
— Вы не можете мне объяснить, что вас испугало? — спросил Ворон, надеясь, что ее объяснение поможет ему разрешить собственные сомнения.
— Нет. — Она покачала головой. — Не знаю, что со мной. Просто эта песня меня пугает. Страшно пугает. Как вы только можете жить, зная ее?
— Мы на Лохланне думаем, что это очень красивая песенка.
— Но мертвые не говорят. Они же мертвы!
— Разумеется. Это просто фантазия. Разве у вас нет мифов?
— Наши мифы не такие. Мертвые уходят в Ночь, и Ночь становится Днем — да она и есть День. Подобно Рагану, который попал в Пламенеющее Колесо, вознесся на небо и снова был сброшен на землю, где его оплакала Мать, все это ипостаси Бога, они обозначают сезон дождей, когда иссохшая земля возвращается к жизни, а еще они обозначают сновидения и пробуждение от них, и утрату-воспоминание-возрождение, и… да разве вы не понимаете, все это едино! А в вашей песне двое разлученных людей обращаются в ничто и даже жаждут превратиться в ничто. Этого не должно быть!
