Иэн Бэнкс - Вспомни о Флебе
— Ты пообещал нам это, Хорза, не правда ли? — спросила Йелсон. — Я имею в виду, нальёшь ли ты нам когда-нибудь чистого вина?
Хорза знал, что она хотела узнать на самом деле: скажет ли он правду ей. Он отложил оружие и посмотрел ей в глаза.
— Как только буду уверен во всём, что касается людей и корабля, — сказал он.
Это был честный ответ, но он точно не знал, был ли этот ответ лучшим. Он хотел Йелсон, хотел не только её тепла в красной ночи корабля, но и её доверия, её участия. Но она по-прежнему держалась отчуждённо.
Бальведа была жива; возможно, только из его боязни потерять уважение Йелсон. Он прекрасно понимал это и от такой мысли становилось горько, потому что он казался себе продажным и жестоким. Самым плохим была его неуверенность. Он никак не мог решить, что диктовала холодная логика этой игры: чтобы женщина Культуры умерла или чтобы она оставалась в живых; и сумеет ли он, если осознает её смерть как необходимость, хладнокровно убить её. Он много раз думал над этим и ни к чему не приходил. Хоть бы ни одна из этих двух женщин не почувствовала, что в его голове кружат такие мысли.
Ещё одной проблемой была Кирачелл. Какой абсурд в такое время беспокоиться о своих личных делах, говорил он себе, но никак не мог перестать думать об этой женщине-Оборотне. Чем ближе они подлетали к Миру Шара, чем больше в нём поднималось воспоминаний о ней и тем реальнее они становились. Он пытался не слишком в них погружаться, вызывал в памяти скуку одинокого форпоста Оборотней на планете, то беспокойство, что мучило его тогда даже в обществе Кирачелл. И всё же он с сердечной болью первой юношеской любви мечтал о её робкой улыбке и слышал тихий голос во всей его прелести. Иногда он боялся, что Йелсон чувствует это, и что-то внутри у него ворочалось от стыда.
Йелсон пожала плечами, прижала ружьё к плечу и выстрелила в четвероногую тень на тренировочном экране. Та рывком остановилась и будто растворилась в тенистом полу у нижнего края экрана.
Хорза устраивал лекции.
Он казался сам себе приглашённым в колледж доцентом, но чувствовал необходимость объяснить остальным, почему он делает то, что делает, почему Оборотни поддерживают идиран и почему он верит в то, за что воюет. Он называл это вводными совещаниями, и речь на них шла о Мире Шара и Командной Системе, их истории, географии и так далее, но он всегда заканчивал тем (и вполне намеренно), что говорил о войне в целом или о тех её аспектах, которые никак не были связаны с планетой, к которой они приближались.
Маскировка под вводные совещания давала ему повод оставлять Бальведу в её каюте, пока он, вышагивая по столовой, говорил с членами Отряда Вольных Наёмников. Он не хотел, чтобы эти совещания превращались в дискуссии.
С Перостек Бальведой никаких затруднений не возникало. Её скафандр, несколько безобидных на вид украшений и прочие мелочи они выбросили в вакуум-трубу. Бальведа была проверена всеми приборами, которыми располагал скромный медпункт «ВЧВ», и вышла оттуда чистой. Она казалась вполне довольной своей жизнью хорошо содержащегося пленника, ограниченная, как и все остальные, кораблём, и только на ночь да изредка ненадолго днём запираемая в каюте. Хорза не подпускал её к рубке, просто на всякий случай, но Бальведа, казалось, особенно и не стремилась познакомиться с кораблём — как делал и он сам, когда попал сюда. Она даже не пыталась внушить кому-либо из наёмников свои взгляды на войну и Культуру.
Хорзе очень хотелось знать, насколько уверенно она себя чувствовала. Бальведа выглядела дружелюбной и совершенно беззаботной, но иногда, когда он смотрел на неё, ему казалось, что он замечает внутреннее напряжение и даже проблескивающее отчаяние. С одной стороны, это успокаивало его, но с другой — он снова чувствовал себя отвратительно жестоким, как при рассуждениях о том, почему агент Культуры все ещё жива. Иногда он просто боялся добраться до Мира Шара, но чем дольше тянулось путешествие, тем больше его радовала перспектива начать операцию и покончить с сомнениями.
Однажды, когда они только что поели в столовой, он позвал Бальведу в свою каюту. Женщина вошла и села на тот же самый стульчик, на котором сидел и он, когда его вскоре после вступления в отряд пригласил Крайклин.
Лицо Бальведы было спокойным. Она сидела элегантно, поза её стройного тела была одновременно расслабленной и уверенной. С узкого, с тонкими чертами лица на него смотрели глубокие тёмные глаза, а рыжие волосы — теперь они были чёрными — блестели в свете каюты.
— Капитан Хорза? — сказала она с улыбкой и сцепила на коленях длинные пальцы. На ней было длинное голубое одеяние — самая простая одежда, которую удалось найти на корабле. Когда-то оно принадлежало Гоу.
— Привет, Бальведа, — ответил Хорза, сидя на кровати в расстёгнутом утреннем халате.
Первые несколько дней он оставался в костюме Крайклина, и хотя тот был замечательно удобным, в тесных помещениях «Вихря чистого воздуха» он всё равно мешал и утомлял, а потому Хорза отложил его на время путешествия.
Он уже было собрался предложить Бальведе чего-нибудь выпить, но это почему-то вдруг показалось ему неправильным, потому что то же самое с ним здесь когда-то сделал Крайклин.
— Что, Хорза? — снова спросила Бальведа.
— Я хотел… узнать, как ваши дела, — ответил он. Он пытался заранее заучить то, что собирался сказать: она в безопасности, он ей симпатизирует и уверен, что на этот раз с ней ничего плохого не случится, разве что её куда-нибудь интернируют и, возможно, обменяют. Но слова никак не приходили ему в голову.
— Хорошо. — Она пригладила ладонью волосы и быстро оглядела каюту. — Я постараюсь быть образцовым пленником, чтобы не давать вам повода выбросить меня за борт. — Она улыбнулась, но ему опять показалось, что он заметил какую-то нервозность. И все равно ему стало легче.
— Нет, — сказал он и откинул голову в усмешке. — В моих планах этого нет. Вы в безопасности.
— Пока не доберёмся до Мира Шара? — спокойно спросила она.
— И потом тоже, — заверил он. Бальведа задумчиво прищурилась.
— Хм-м, хорошо. — Она посмотрела ему в глаза. Он пожал плечами.
— Я уверен, что вы сделали бы для меня то же.
— Вероятно, — ответила она и кивнула, и он не понял, правду ли она сказала. — Только, по-моему, очень жаль, что мы по разные стороны.
— Очень жаль, что мы все по разные стороны, Бальведа.
— Ну… — Она снова сложила руки на коленях. — Есть теория, что все мы считаем, будто стороны, на которых мы стоим, те самые, которые в любом случае будут праздновать самый последний конец.
— И что это за стороны? — Он ухмыльнулся. — Правда и справедливость?
— В принципе, ни то, ни другое. — Она улыбнулась, не глядя на него. — Просто… просто жизнь. Эволюция, о которой вы говорили. Вы говорили, что Культура в стоячей воде, в тупике. Если это и так… у нас ещё есть, что терять.
— Проклятие, а я ещё перетягиваю вас на сторону правого дела, Перостек, — сказал он с чуть-чуть излишней сердечностью. Бальведа едва заметно улыбнулась.
Она открыла рот, чтобы ответить, но передумала и снова начала разглядывать свои руки. Хорза спросил себя, что ему сейчас сказать.
Однажды ночью, за шесть суток до цели — звезда системы была уже довольно яркой в небе перед кораблём даже при нормальном обзоре, — в его каюту пришла Йелсон.
Неожиданный стук в дверь так резко вырвал его из полудрёмы, что он на несколько мгновений растерялся. Потом он посмотрел на дверной экран и впустил её. Она быстро вошла, заперла за собой дверь, молча обняла его и крепко прижалась. Хорза пытался проснуться и сообразить, что случилось. Кажется, для этого не было никаких причин, никакого постепенного исчезновения барьера между ними, никаких признаков и намёков: ничего.
Этот день Йелсон, опутанная крошечными сенсорами, провела в ангаре и тренировалась. Он видел, как она разминалась, разогревалась, потела, изнуряла себя, критически считывая показания с экранов, будто её тело было машиной, как этот корабль, и она испытывала его на прочность.
Они легли спать вместе. Но будто из-за тех нагрузок, которым она подвергалась в течение этого дня, Йелсон уснула почти сразу же, как только они улеглись, прямо в его объятиях, пока он целовал и ласкал её, вдыхая аромат тела после разлуки, которая показалась ему месяцами. Он лежал без сна и прислушивался к её дыханию, чувствуя, как она осторожно шевелится в его руках и как пульс её, по мере того как она засыпает, бьётся все медленнее и медленнее.
Утром они любили друг друга, а потом он спросил её, держа в объятиях и вытирая пот на её теле:
— Почему? — Стук их сердец успокаивался. — Что изменило твоё мнение?
Она обняла его ещё крепче и покачала головой.
— Ничего, — сказала она, — ничего особенного, ничего важного. — Он почувствовал, как она пожала плечами. Она отвернула взгляд от его лица к руке, к жужжащей переборке и сказала тонким голоском: — Все вместе. Мир Шара.
