Сергей Кусков - Телохранитель ее величества: Страна чудес
— Зачем? — вяло ответил я, расслабленный после последнего секса. И ни на что не способный, кроме созерцания потолка, стен и ее грудей, выделяющихся под гладью воды. Кажется, на некоторые вещи можно смотреть до бесконечности, и месяцы общих душевых с самыми разнообразными представительницами слабого пола эту охоту не отобьют.
— У тебя что-то произошло. Что-то серьезное, — сосредоточенно произнесла она, выводя своим тоном из состояния ленивой созерцательности. — И ты пытаешься забыться. Только вот пошел не самым мудрым путем. Напиться и учудить что-то эдакое… — Пантера покачала головой. — Это неправильно, Хуан.
— А как правильно? — Она предпочитала называть меня по имени, не приветствуя «рабочий псевдоним» как таковой, в принципе. Именно из-за «рабочести». И если честно, мне такая позиция тоже нравилась.
— В каждом конкретном случае по-разному, — пожала она плечами. — Но сказать как, не зная причину, увы, я не могу.
— Ты психолог? — Я усмехнулся. Она покачала головой.
— Нет, хирург. Военный. Будущий.
— Будущий?
— Военно-медицинская академия. Третий курс. — Довольная улыбка. Видно, девочка гордилась этим, считая достижением. И еще, видно, учится она хорошо, как и должна учиться настоящая пай-девочка.. — Осталось полтора года, затем два года практики и защита. Так что считай, я врач! — Она засмеялась. — А врач — он и есть врач, должен не только лечить, но и чувствовать пациента, воздействовать на него психологически. Ибо если человека не успокоить, не вселить уверенность, что все будет хорошо, все твое лечение не стоит ломаного центаво.
— Значит, ты меня в данный момент прощупываешь, — я покачал головой. — Допустим. А как же то, что ты — девушка? Девушка — военный хирург? Я еще пойму, просто хирург, но ВОЕННЫЙ?
Ее брови нахмурились.
— Я вообще хотела идти на гинекологию. Но у меня грант, и выбирать не пришлось. Меня поставили перед фактом: иду я туда-то и туда-то.
— Комиссия ДО? (z) — Кривая усмешка.
— Если бы! Сами военные. Они входили в состав комиссии, и их слово, похоже, обсуждению не подлежало. ДО-шники только кивали им и молча подписывали все бумаги.
— А ты? Пыталась? Объяснила позицию? Что девушка и все такое?
— Конечно, а как же! — Вздох. — Мне ответили, что военно-медицинская — предел мечтаний любого будущего врача, туда берут только лучших из лучших, и они не понимают сути претензий. А когда пригрозила, что все равно подам документы в другое учебное заведение, мне открыто, в лицо, сказали, что в таком случае больше никто никуда меня не возьмет. И со своим грантом я смогу лишь сходить в туалет. Догадайся, зачем.
Я присвистнул.
— Жестоко.
— Я тоже так думала. Но знаешь, они сказали, что я не пожалею, и оказались правы. Я не жалею. Теперь, сейчас. Правда, для этого понадобилось два года, но это, правда, здорово.
— Здорово быть ВОЕННЫМ врачом? — округлил я глаза. — Хирургом? Хрупкой девушке?
— Ну, не такая я и хрупкая! — довольно улыбнулась она. — Выдержу. Ведь главное в армии — это свобода, Хуан! — с энтузиазмом воскликнула она, глаза ее загорелись. — Независимость!
— Независимость от чего? От личной жизни и свободного времени?
— От такой жизни, как у меня, — зло парировала, будто выплюнула. — Я устала, ты не поверишь, как сильно я от нее устала. И контракт станет избавлением. Какие-то полтора года — и уже начнется практика. А там и полноценный военный контракт. А если повезет — то и флотский.
Я молчал, чувствуя, что смогу, наконец-таки побыть лекарем души. Просто слушая.
— На мне сестра и родители, — начала она свою исповедь. — Отец — инвалид, получил увечье на шахте, вот уже много-много лет не может найти нормальную работу. Мать… — Вздох. — Она пытается, но этого мало. Нас двое, я и сестра, а она одна. И еще отец… — Снова вздох. — А еще столько вопросов! Столько проблем! Их не решить так просто, Хуан. И как только я подпишу контракт, выдерну их оттуда, из всех передряг. Так что это стоит того.
— Плохой район? — усмехнулся я под нос, задумавшись. Точно.
— Хуже некуда. Северный Боливарес. Бывал там?
Я присвистнул.
— Ты понимаешь, что, возможно, придется летать на корабле по шесть-восемь месяцев? А то и больше? Или служить на Меркурии, в условиях пониженной гравитации? Или вообще за орбитой Юпитера?
— А что тебе не нравится в кораблях и пониженной гравитации? — мило улыбнулась она, и я понял, что продолжать не стоит. Я не прав. Не за тем ли самым я сам пересек порог бело-розового здания с колоннами? Не мне ее судить, и тем более не мне давать советы. К тому же, она живет в самом что ни на есть бандитском анклаве, в отличие от моего более-менее спокойного района космонавтов, на ней сестра и родители. Каждый выживает, как умеет.
— Они будут в безопасности, Хуан, — расплылась в улыбке Пантера. — Через три года. И этот шанс я не упущу.
И вообще, не переводи тему. Я первая спросила, что с тобой не так, а ты выудил из меня всю подноготную. Так не честно.
Я загадочно улыбнулся. Девочка, ты даже не представляешь, что будешь способна сделать и сказать, если я начну испытывать на тебе вложенные навыки. Пока ведь использую только то, что въелась, что на уровне подсознания, автоматизма. Но если речь пойдет о науке…
— Я убил человека, — произнес я, понимая, что эта девушка не сможет навредить мне сим знанием. — Это было испытание кровью. Знаешь, что это такое?
Пантера нахмурилась, кивнула. Да, знала. Специфика жизни девочки из трущоб.
— Я ненавижу их. Ненавижу так… Даже слов нет, чтобы описать, как! Но понимаю, что без них я — никто. Они уже защитили меня, от конкурирующей банды, и теперь… В общем…
— Ты не хочешь возвращаться, но у тебя нет выбора, — произнесла она. Я кивнул. Да уж, точно, врач! Самый настоящий лекарь!
— Не переживай, Хуан, — продолжила она с улыбкой и мягкостью в голосе. — Ты не первый. И не последний. Нужно принять это. Просто принять.
— Но я их…
— Хуан, от нас в этой жизни мало что зависит, — продолжила она, и мне становилось легче от одного звука ее голоса. — Мы должны идти тем путем, который уготовил всевышний. А на этом пути мало достойных людей, поверь.
— Верю, — качнул я головой.
— Надо уметь уживаться, уметь работать с теми, что есть. Находить общий язык. Искать компромиссы с собой и с совестью. Искать выходы. Ненавидеть может каждый, не каждый может понять и сделать так, чтобы эта ненависть шла на пользу.
— Они жестокие, — попробовал найти аргументы я, понимая, что те рушатся прямо у меня на языке, еще не воплотившись в звук. — Для них жизнь человека — ничто.
— Но для тебя ведь все не так, правда? — она вновь улыбнулась. — Главное, кто ты, кем ты остаешься после общения с ними. Если подстроишься, изменишься, станешь, как они — это одно. Если подчинишь, изменишь сам, или хотя бы просто научишься использовать их жестокость во благо — это другое.
И еще, Хуанито. Они были и будут, независимо от тебя и твоих желаний. Они просто есть. Потому или ты принимаешь это, или уходишь. Но так, как уходить тебе некуда, ты прошел испытание кровью, то дорога у тебя только одна. — Она показала на вены на запястьях, но я в тот момент подумал о веревке и потолке. — Потому, что они сделают это гораздо болезненней. Я встречалась с разными мальчиками, в том числе плохими, а сейчас мой парень вообще из эскадрона — знаю, что говорю.
— Так что взрослей, Хуан, — подвела она итог. — И решай для себя, как ты будешь это принимать, на каких условиях. Совесть не абсолют, с нею можно договориться, и я больше скажу, нужно. Иначе в этой жизни дорога будет только одна.
А теперь иди ко мне, я соскучилась… — томно выгнулась она, и я почувствовал, что соскучился тоже. — Там вроде еще осталось вино, неправда ли?..
* * *Мне было хорошо, хорошо душой. И так хорошо не было никогда.
Мы разговаривали. О чем, что именно обсуждали — не помню, но я все больше и больше успокаивался. Злость и безудержная ярость, что гнели меня последние несколько дней, уходили, будто их и не было. Один раз заговорили на скользкие темы, и я было сорвался, но произошло чудо — Пантера уперла руки в бока и заорала на меня. Кричала не голосом, интонацией, с напором. И я вдруг пришел в себя, ощутив пустоту, тряску рук и горький привкус во рту, как обычно бывает после приступа.
Такого со мной никогда не происходило. Ярость берсерка бывала сильной, бывала не очень; иногда я мог с нею справиться, удержаться, иногда для этого требовались внешние факторы, как то скручивание или укол успокаивающих препаратов. Но никогда, НИКОГДА приступ берсеркизма не проходил от простого крика хрупкой девушки.
Время шло, покинуть эту таинственную обитель никто из нас не торопился, и события в памяти постепенно размывались — мы перестали ощущать происходящее. К тому же, в номере было много выпивки, не пить ее причин никто из нас не видел, сдерживающие ранее тормоза не работали, и мне хватало одной капли, чтобы развезло до беспамятства. Потому дальнейшее пребывание в номере превратилось в сладостный бред, из которого я периодически вываливался, но вскоре проваливался вновь.
