Олег Ерохин - Властелин Галактики. Книга 1
Стебель – “червяк” обвил голову робота и, разделившись надвое, наполз на его глаза. Послышался слабый треск, глаза-лампочки электроантропа погасли. Плесень медленно стала втягиваться через глазницы в пластмассовую голову робота.
Когда из тела Лолы вышел серый хвост плесени и скрылся в голове электроантропа, Кроф выдыхнул:
– Все.
В то же мгновение электроантроп ожил. Члены его задрожали, он стал приподниматься.
– Лежать! – крикнул Кроф не своим голосом. – М-35, я приказываю, лежать!
Поначалу электроантроп как будто подчинился, он рухнул на стол, но в следующий миг робот резко согнулся, как бы садясь, и спрыгнул на пол.
Кроф отдавал команду за командой, через слово повторял “М-35, М-35”, как советовали электронщики, но робот и не думал повиноваться ему. Электронный мозг каждого робота имел аварийную схему, отключившую все его функции, ключ к которой составляли несколько букв. Кроф несколько раз крутанул этим ключом, произнеся “Я-ДАК-46”, но робот и на это не среагировал.
Робот надвигался на Крофа, на ходу разводя в стороны руки-манипуляторы, чтобы ученый не мог улизнуть.
Пятясь, Кроф дошел до стены. Дальше некуда было отступать.
Электроантроп стал сводить свои трехпалые руки.
Коснуться человека робот не успел: страшный удар опрокинул его на пол. Металлическими ножками стула-вертушки Джонни быстро доделал начатое, не обращая внимания на электрические разряды, вырывавшиеся из корпуса робота и легко проходившие через металлический стул.
Как только электрические разряды перестали поблескивать в груде электронно-пластикового хлама, из разломов пластика выступила серо-зеленая пена. Запах от пены пошел такой, что впору было зажимать нос.
Кроф, с испугом косясь на стул, отброшенный Джонни к стене, проговорил:
– Ты убил робота, и плесень умерла… А ведь мне и раньше приходило в голову, что плесени тело нужно не для питания, нет… Сознанию нужен разум, как любому миру нужен разум, вот истинная аксиома. Природа дала плесени сознание, а в разуме отказала. Плесень ищет разум – и находит его в туземце, или в человеке, или, оказывается, она может найти его в электроантропе, то есть искусственный разум ей тоже вполне под shy;ходит. Это гениальное открытие, я…
– Что с моей женой? – рявкнул Джонни.
Кроф поспешил к столу, на котором лежала Лола.
Одного взгляда на девушку Крофу оказалось достаточно, чтобы понять, дело скверное. Плесень оставила ее тело, но что она сделала с этим телом?! Рана на боку у Лолы была шириною в ладонь, и это помимо раны на груди, кое-как заклеенной Крофом. И еще этот “Кроф-10”. Чтобы заставить плесень покинуть тело девушки, доктор ввел Лоле громадную дозу препарата собственного изготовления, раздражавшего ткани.
Лицо Лолы было покрыто зеленоватой бледностью, при дыхании у нее в горле клокотало. Кроф взглянул на монитор: сердечная активность минимальная, выраженная кислородная недостаточность… Кроф, воткнув в подключенную вену девушки стационарный инъектор, кинулся крутить рубильники приборов, заскакал пальцем по кнопкам. Сердце бедняжки как будто заработало лучше, из раны опять засочилась кровь. Ученый принялся заливать рану тканевым клеем, и тут прерывисто зазвучал зуммер.
Метнув взгляд на монитор, Кроф уронил банку с клеем на пол. На ватных ногах он подбежал к какому-то прибору и стал что-то там колдовать. Электрические разряды затрясли тело Лолы, ими ученый пытался пробудить ее уснувшее исстрадавшееся сердце.
Он оторвал глаза от кнопок и экранов спустя долгое время после того, как зуммер стих.
Обернувшись, Кроф прошептал еле повинующимися губами:
– Она умерла.
Джонни молчал, и чем дольше он молчал, тем страшнее Крофу казался.
Ученый жалобно принялся оправдываться. Не его вина, что так получилось, он сделал все, что мог. Миссис Голд была слишком слаба с самого начала, а мистер Голд настаивал на немедленном лечении, ну и… Мистеру Голду следовало обратиться к нему раньше, а не ездить по всяким Халиманам и Ситроенам, тогда бы все закончилось хорошо. Да, его методика небезупречна, он еще не отточил ее как следует, но несчастье произошло не из-за этого, а из-за того, что…
Оправдания Крофа Джонни пропускал мимо ушей. Сейчас весь космос его сознания умещался в жалком худеньком тельце, лежавшем перед ним на белом столе, в мертвых губах Лолы и ее глазах, где уже не было движения и жизни. Так иногда мертвый мир может быть единственным миром для живого. И была скорбь Джонни беспредельна, бездонна, безвременна.
Потом, много позже, в космическом холоде его застывшего бытия шевельнулась мысль: а ведь она просила, если умрет, сжечь ее тело. Это из-за плесени. Лола не думала, что плесень покинет ее тело перед самой смертью, желая огненного погребения, она желала очищения, она желала хотя бы за гранью жизни избавиться от болезни. Однако же случилось так, что в своей смерти Лола оказалась свободна от сине-зеленого зла. Так должен он сжечь ее тело или нет?..
Она хотела, чтобы ее тело расплавилось в огне и стало огнем, и да будет так, подумал Джонни.
Тут только он заметил Крофа.
Кроф почувствовал, что на него обратили внимание, и жалкая улыбка пробежала по его губам. Кто-кто, а уж он прекрасно знал, как в такие минуты бывают несправедливы близкие умершего. В печальном исходе всегда обвиняют врача, а не судьбу, и это еще хорошо, если только обвиняют, а ведь некоторые сразу кидаются исполнить при shy;говор.
Не сказав ни слова, Джонни взял тело Лолы на руки.
Он направил гравилет туда, где у горизонта виднелись светила Арлама, красный гигант и белый карлик. Полет к горам занял больше часа. Потом еще полчаса у Джонни ушло, чтобы высмотреть подходящий утес, достаточно высокий и пригодный для посадки.
Приземлившись, Джонни вынес Лолу из машины и опустил на траву. Чтобы оторвать взгляд от ее лица, ему пришлось прокусить губу до крови. Он вернулся к гравилету, порылся в багажнике. А, вот они, батарейки к лучемету.
Джонни взял две батарейки. Одну он положил у головы Лолы, другую – в ее ногах. И отошел с лучеметом за камень.
Дважды он прицеливался и дважды опускал руку с оружием. Наконец решился.
Тонкая как игла струя плазмы ударила в батарейку, лежавшую у Лолы в ногах. Батарейка взорвалась. Столб пламени поднялся высоко, а у его основания, там, где лежала батарейка, стала растекаться огненная лужа. С промежутком в несколько секунд взорвалась и вторая батарейка.
Скоро обе огненные лужи слились в одну, и точкой их слияния было сердце мертвой девушки.
Огонь бушевал недолго, но сила жара была такова, что у Джонни обгорели ресницы, а краска, в которую был окрашен гравилет, кое-где задымилась. Когда пламя стихло, Джонни подошел к тому месту, где оставил Лолу.
Ничего не было здесь, только круг выжженной земли.
Джонни поднял глаза к небу.
Маленькое облачко плыло в поднебесье. Быть может, это душа его любимой вознеслась на небо в огненных волнах?
Обезумев от горя, он зашагал к обрыву.
Странный голос остановил его у края пропасти. Он прислушался. Голос раздавался в нем самом:
– Ты слаб, ты низок, ты ничтожен. Ты ничего не дал своей девушке, пока она была жива, и ты ничего не хочешь дать ей теперь, когда она умерла. Ты дашь ей свою жизнь? А что, она так много стоит, твоя жизнь, жизнь ничтожества?
– Что же мне делать? – пробормотал Джонни.
– Если ты не смог дать ей жизнь в мире Земли и Космоса, то хотя бы дай ей жизнь в памяти людской. Если ее имя будут произносить тысячи, десятки тысяч, миллионы, значит, незримо она будет жить.
И, словно отвечая на невысказанный вопрос Джонни, голос пояснил:
– Пусть ее именем будет названа какая-нибудь звезда. Да, ты не заслуженный капитан, не почтенный сенатор, не могущественный император, но ты ведь знаешь, как это сделать, не так ли?
Джонни знал, что подразумевал голос.
Империя нуждалась в новых владениях – рудниках, благодатных местностях для колоний, и, конечно, в тех новых знаниях, которые несла каждая осваиваемая планета. Однако не так-то просто заполучить планету в свое владение. Искродиевые двигатели сделали доступными межзвездные перелеты, но не настолько, чтобы можно было обойтись без мужества смельчаков. Выход из подпространства был возможен только в определенных местах космоса, и ошибки дорогого стоили, нанести же эти места на карту могли только первопроходцы, вычисления тут оказывались бесполезными.
Этих первопроходцев космоса называли косморазведчиками. Профессия косморазведчика была весьма опасной, в случае неправильного избрания места выхода в натуральный космос космический корабль сгорал в огне термоядерной реакции вместе с экипажем. Конечно, работа косморазведчиков прекрасно оплачивалась, но многие из них больше денег ценили право, дарованное императором только им одним: право именования. Только они да еще император могли давать имена не имевшим еще имени космическим объектам: звездам, планетам, спутникам планет, кометам, астероидам. И чем больше был риск косморазведчика, то есть чем больше его предшественников погибло, пытаясь нащупать выход к той или иной звезде, тем выше поднималась планка оплаты его труда. Это касалось и денег, и чести. Так, в случае выполнения особо трудного задания косморазведчик получал право дать имя не какой-то глыбе льда, не аммиачной планете, но целому солнцу, несущему жизнь многим мирам.
