Георгий Бекесов - Антитерра (СИ)
— Это хорошо, — со вздохом ответил Валенрод. — Нет, вы не примите на свой счёт, я просто крайне обожаю одиночество.
— Одиночество, хе — хе, — чиновник усмехнулся. — И что же вам в нём нравится?
— Многое, вы, думаю, даже не представляете сколь интересно, например, говорить самому с собой, желательно мысленно, иначе вас примут за сумасшедшего. Так прекрасно поговорить о чём‑нибудь с интересным собеседником, который к тому же разделяет твои взгляды и убеждения, — произнося эти слова, Адриан закинул ноги на койку и, расстегнув мундир, вытащив руки из рукавов, устроился, полусидя, опершись спиной на боковую стенку рядом с окном.
Цейкрик вряд ли был действительно заинтересован тем, почему Валенрод так любит одиночество, и спросил только из вежливости и дабы поддержать разговор. Словам своего попутчика он, скорее всего, не придавал должного значения. У него уже были заготовлены собственные реплики, и собеседника он слушал только в той мере, в которой это было необходимо, чтобы хоть как‑то связать свои слова со словами того с кем он разговаривает, ибо иначе он будет просто глупо выглядеть.
— И что же вы живёте всегда один, вы не женаты?
Валенрод просунул из‑под полы правую руку и, распрямив и сжав все пальцы, показав попутчику тыльную сторону ладони, явно подразумевая обратить внимание на средний палец, произнес:
— К счастью, минула чаша сия.
— Ну не страшно, — Цейкрик махнул рукой, — а вот у меня жена и две дочки, они уже уехали на север, сейчас ждут меня.
— Уходите на север подальше от фронта?
— Ну как сказать, — оправдывающимся голосом начал чиновник. — Куда переводят, туда переводят.
'Конечно, переводят, — подумал Валенрод. — У тебя ж на лбу написано, как ты месяцами вымаливал, выпрашивал в кабинетах, унижался и пресмыкался, только чтоб хоть на сотню вёрст посеверней, а то как гондванцы придут, так вашего же брата первым делом в расход на фонари. Они всюду своих ставят'.
— А вы, я вижу, из военных будете? Вы лавразиец?
— Аквилонец.
— Прошу прощения?
— Лавразиец — это географическая принадлежность, по национальности я Аквилонец.
— Прошу прощения, но я не силён в географии Лавразии, до войны у нас о вашем материке ходили только легенды.
— Но, надеюсь, что хоть теперь вы не думаете, что у нас живут псоглавцы и драконы.
— Ну что вы, лично я и раньше в это не верил.
— Аквилон расположен на самом севере Лавразии, за полярным кругом, на побережье северного океана, месяц лета и морозы под сорок зимой. Когда‑то мы были могущественнейшим государством на континенте, половина Лавразии была нашей колонией. А потом…
— Что потом?
Валенрод усмехнулся и тяжело вздохнул.
— Будто вы не знаете, что всегда происходит потом. Всё полетело к чертям. Столь быстро, что лишь сейчас я осознаю весь трагизм того времени. В один день на моих глазах сначала рушится тысячелетняя монархия, а потом отец пускает пулю в висок. Временное правительство держится ещё десять лет. Я, храня надежду, что всё скоро станет по — прежнему, поступаю в лётную школу и оканчиваю её как раз ко входу Аквилона в состав федерации. А потом началось: приход к власти Ланариса, создание республики, Лемурийская кампания, Пацифийская кампания. И вот он я, перед вами. Лейтенант армии государства, которое имеет такое же отношение к моей родине, как закон всемирного тяготения к философии. Весь мир в кровавом угаре, а единственное, что мы знаем о конце нашей цивилизации, так это то, что он скоро наступит.
— Вы так думаете?
— Оглянитесь вокруг, будете думать также. Кстати, кажется ваша остановка.
Поезд остановился на станции так, что окно купе выходило прямо на старое здание с табличкой 'Мессерейн'. Цейкрик пристально посмотрел в окно, как будто, чтобы убедиться здесь ли ему выходить и тут же вскочил и, развернувшись в дверях, как ни в чём ни бывало, произнёс:
— Ну что ж, прощайте, как там у вас: Долгих дней диктатору! — он поднял вверх ладонь, повторяя лавразийский жест приветствия, и скрылся в коридоре.
— Долгих ему дней — произнёс Валенрод, небрежно подняв руку, фактически просто взмахнув ею.
Теперь он, наконец‑то, остался один и мог спокойно отдохнуть, обдумывая своё нынешнее положение, которое, стоит отметить, теперь не казалось ему таким безнадёжным, как раньше. Что‑то всё‑таки происходило, скоро что‑то должно было измениться, кардинально измениться, и не только в жизни Адриана. По крайней мере, он так думал, или, может быть, просто надеялся на это.
Глава пятая. ЛАВРАЗИЯ
Солнце медленно, но верно двигалось к зениту, приближая полуденный зной, и все жители города старались как можно реже появляться на улице, прячась в выкрашенных в белый цвет домах. По практически безлюдным улицам спускался вниз к Кирстенгейнскому порту Адриан Валенрод. Он расстегнул китель, пальто было перекинуто через руку, во второй руке он держал саквояж. Он старался держаться ближе к стенам домов, чтобы находится в тени.
Улица перед ним спускалась вниз к бухте, заполненной чёрными корпусами кораблей, которая была как на ладони. Бывшая граница империи находилась, по меньшей мере, в двухстах верстах к югу, у края пустыни. Кирстенгейн до войны был базой местного торгового союза, объединявшего целую россыпь вольных городов на берегах континента. Ныне здесь находилась перевалочная база Лавразии, сюда с севера из метрополии приходили корабли с войсками и уходили с железной рудой, вывозимой из Пацифиды.
Валенрод должен был отплывать на уходившем в полдень в составе конвоя почтовом корабле. В порту, как и полагалось, было полно народу, со стоявших у пристани кораблей толпами сходили солдаты, выстраивались на берегу и, взмокшие от жары, шли в город к вокзалу. На кранах вниз спускали танки и грузовики, местами попадались даже самолёты с разобранными крыльями. Кругом стоял грохот, скрип, ор.
Но Адриану до этого, казалось, не было никакого дела. Он равнодушно смотрел и на проходившие мимо него колонны солдат, и на проносимые над головой машины, мельком отбрасывающие тень, и на огромные сухогрузы, стоявшие у причала. Первый раз, когда он видел что‑то подобное, это вызывало у него удивление и захватывало дух, но потом он насмотрелся всего этого столько, что воспринимал уже как нечто обыденное.
Его целью сейчас был маленький серый пакетбот, служивший для связи между Пацифидой и метрополией. Проблем с посадкой не было, почтовые корабли обычно и так ходили полупустыми, а даже если и не нашлось бы мест, ни один капитан не осмелился бы не взять на борт офицера, едущего по делу, касающемуся лично диктатора.
Путь через Сертейское море занял чуть больше суток. Ничего интересного за это время не произошло. Гондванские подлодки редко нападали на республиканские конвои, а если и нападали, то только на идущие в Пацифиду с войсками. Валенроду отвели маленькую одноместную каюту, где он почти не появлялся из‑за крайней духоты стоявшей всё время.
К вечеру второго дня плавания показались погрузочные краны одного из портов на южном побережье Лавразии. Сам порт был больше похож на лагерь кочевников, живших в степях на юге континента. Здесь на корабли грузили кавалерийские дивизии, набранные из степняков. Эти дикие народности, жившие кочующими племенами даже тогда, когда вокруг уже создавались империи и через степи, где они жили, прокладывали железные дороги и телеграфные линии. Даже будучи призванными в республиканскую армию они были похожи более на дикую орду, нежели на современную дисциплинированную армию. Расположившись лагерем около доков, они жгли костры, горланили песни, отпустив лошадей пастись в поле.
Валенрод, не обращая внимания на кочевников, сойдя на берег, сразу направился в город к вокзалу. Там почти никого не было. Адриан, предъявив значок, потребовал билет до Карселиона, но, как оказалось, этот город не имел прямого сообщения со столицей, и доехать можно было только с пересадкой.
Пересадку нужно было делать в каком‑то задрипаном провинциальном городишке, находившемся в нескольких верстах от основной ветки, при этом соединённом с второстепенной железной дорогой, по которой сюда и прибыл Валенрод. Городок имел незапоминающееся название: то ли Северогорский, то ли Южноозёрский и был похож на какую‑то провинциально — мещанскую уменьшенную копию Найгоса, хотя и находился на другом континенте. Те же широкие улицы, старинные довоенные дома и центральная площадь перед зданием военной администрации, где раньше находилась резиденция губернатора.
Судя по тому, что видел Валенрод пока ехал сюда, Лавразия мало изменилась за время его отсутствия. То же запустение и уныние, повсюду солдаты и войска, идущие на юг к портам, распахиваемые степи и осушаемые болота, куда сгоняли на работы тысячи людей, словно ссылая их на каторгу, пытаясь хоть как‑то обеспечить перенаселённый континент хлебом.
